Что за комиссия, Создатель...

Из интервью с Давидом Гзгзяном

Вы участвовали в написании ответа на обвинения «правдолюбовской» комиссии и Синодальной богословской комиссии. Не могли бы Вы поделиться своими воспоминаниями об этих событиях?

Что касается первого документа – это был не совсем ответ «правдолюбовской» комиссии, это был ответ на запрос из Синодальной богословской комиссии, который предписывал отреагировать на заключение так называемой «московской» комиссии, где председательствовал о. Сергий Правдолюбов. Это заключениеродилось в условиях, когда его составители чувствовали себя защищёнными от какой-либо оценки результатов своей деятельности. Поэтому документ вышел беспрецедентно ругательным и по тону, и по содержанию; авторы совершенно не стеснялись в выражениях, переходя все мыслимые пределы – они ведь не предполагали никакой реакции. Я сейчас не касаюсь богословского качества документа, степени его аргументированности – речь идёт об инквизиторском стиле. Поскольку отец Георгий обвинялся одновременно во всех ересях (там не фигурировало только иконоборчество), то получалось так, что он мог быть одновременно несторианином и монофизитом, примитивным патрипассианином, и вместе с этим последователем Ария – вещи взаимоисключающие, но, тем не менее, если человека надо именно уничтожить, то для исполнителей такого заказа все средства оказываются хороши.

Отвечать на это, наверное, было достаточно сложно?

По большей части сложно было потому, что непонятно, как на такой документ реагировать так, чтобы реакция вышла не юридическая, а всё-таки церковная. Это была главная проблема, тем более что нам было предписано обходить разбор документа как такового, а находить только оправдания против обвинений.

Вы повезли этот ответ на заседание Синодальной богословской комиссии. Можете ли Вы рассказать о самом заседании?

Я, конечно, могу рассказывать только о внешних впечатлениях. У меня не может быть других, потому что сами заседания проходили в закрытом режиме, и я был уполномочен лишь зачитать документ.

Уже по первому впечатлению можно было выделить людей, которые не очень понимали смысл своего присутствия здесь; в частности, к ним относился наместник Свято-Данилова монастыря, который сидел скромнее всех, где-то далеко (владыка Филарет, председательствовавший на всех этих собраниях, то есть возглавлявший всю эту группу, заметил это и позвал его сесть рядом с собой). Были не скрывавшие своей враждебной настроенности члены «правдолюбовской» комиссии во главе с о. Сергием (большинство авторов «правдолюбовского» заключения участвовало в работе и этой группы, причем активно, хотя некоторые из них не были даже членами Синодальной богословской комиссии).

Когда вошел владыка, все притихли, встали, помолились. Владыка Филарет не то чтобы сочувственно, но, во всяком случае, весьма располагающим образом пригласил меня прочитать записку, потом попросил передать приветствие о. Георгию, то есть дал понять, что по крайней мере он сделает всё возможное для объективного разбирательства.

Я прочитал вслух почти всю записку – там было страниц девять. Как только я умолк, о. Сергий Правдолюбов сказал: «Владыка, я должен заявить сразу: мы это отвергаем».

То есть диалога не было в принципе?

У «правдолюбовской» комиссии никакого настроения на диалог изначально не было, потому что она работала в полном секрете и, собственно, то, что получилось потом, было для них явной неожиданностью. Потому что как только появилась публичность, выяснилось, что заключение столь низкопробное, что аргументированно объявить его думающей общественности будет трудно.

Когда началась деятельность рабочей группы в составе Синодальной богословской комиссии, сначала было ощущение, что будет объективное заключение совсем другого характера, чем эта бумага. Потом совершенно неожиданно отец Георгий получил предварительное заключение уже новой комиссии¹.

И оно во многом повторяло предыдущее, просто там самые одиозные места были убраны...

Да, они оттуда были вычищены, но в целом суть обвинений повторялась. У меня было совершенно устойчивое ощущение, что сама эта группа тут ни при чём. Это моё личное впечатление.

А на чем оно основано?

Прежде всего, на первом же впечатлении от того, как владыка Филарет сам попытался обозначить задачи этой группы, как он вёл заседание, до тех пор, пока я ещё мог присутствовать...

А потом, где-то в октябре, произошла ещё одна встреча – уже лично с отцом Георгием. Встреча была фактически за закрытыми дверями тет-а-тет. Она проходила очень странно, потому что отцу Георгию был сначала предъявлен один документ, а подписывал он уже другой, хотя и тот был заранее заготовлен. И представить себе, что владыка Филарет сделал это по собственной инициативе, я не смогу никогда. Отец Георгий не подписывает ничего «не глядя». Он посмотрел то, что ему предъявили, и сказал, что ему предлагают себя оговорить. И вот после того, как отец Георгий отказался подписать это фактически обвинительное заключение – а ничто не предвещало, что сюжет встречи будет именно таков, – владыка Филарет тут же достал другую бумагу, в которой уже не было обвинительного заключения, а была констатация некоторого своеобразия книг и статей отца Георгия, которые иногда выходят за рамки общепринятого, но не дают основания для обвинений в ереси. Лично мне всё это дает ещё один повод про себя быть уверенным, что на владыку Филарета оказывалось давление. Последняя попытка уговорить отца Георгия признаться в том, что не совсем всё чисто, что дыма без огня не бывает, была инициирована, я уверен, совсем не владыкой Филаретом. Это всё шло от событий, которые начались сразу после указа, согласно которому была образована «правдолюбовская» комиссия и был задан соответствующий импульс. Отголоски этого импульса сказывались до самого последнего дня.

Почему же несмотря на то давление, о котором Вы говорите, вся эта история разрешилась более или менее благополучно? Ведь о. Георгий служит, а наш институт действовал и действует как учебное заведение, имеющее церковную лицензию.

Я думаю, что тут работала какая-то своя, нам непонятная логика постепенного отказа от обвинений, уже приобретших определённую инерцию. Никто ведь не рассчитывал, что в деятельность по оценке трудов отца Георгия вмешается Синодальная богословская комиссия... Когда дело дошло до высшей инстанции, полномочной разбирать такие вещи, выяснилось, что два постоянных члена Синода против прежнего стиля работы², и они сочли возможным высказать это вслух, насколько я помню, на одном из заседаний Синода. Секретарь Синодальной богословской комиссии, о. Владимир Шмалий, который входил в «правдолюбовскую» комиссию, свою подпись под заключением «правдолюбовской» комиссии отозвал. Какое-то движение пошло в иную сторону...

---------------------------

¹ Имеется в виду первое из нескольких последовательных заключений рабочей группы СБК

² То есть методов «правдолюбовской» комиссии

Кифа № 8 (194), июнь 2015 года

Еще статьи по этой теме:

Пройдя до половины >>

О тени уныния и радостных батюшках. О том, как рождались интервью, вошедшие в юбилейный сборник, приуроченный к 25-летию Преображенского братства, вспоминает Сергей Смирнов >>

«По мере удаления от Москвы интерес к нам рос, а страх перед общением уходил...» Из дневника и путевых записей Т.К. Покровской (Наумченко). Июль 1999 года >>

Как родилась «Кифа» >>

Очень важно было то, что мы всё-таки боролись. Продолжение серии публикаций к 25-летию Преображенского братства: снятие несправедливых прещений со священника Георгия Кочеткова и его 12 помощников в 2000 году >>

Мы хотели открыто рассказать, что делает братство. Интервью со священником Георгием Кочетковым >>

Все эти годы публикуем не только доклады участников конференций, но и всю дискуссию. Интервью с руководителем издательства Преображенского братства Кириллом Мозговым >>