Как возродить не только форму, но и дух братской жизниФрагменты доклада Владимира Лавренова, председателя малого православного Мариинского братства: «Идея братства и примеры её воплощения в Русской православной церкви с древнейших времён до наших дней» В этом году доклад (ранее прозвучавший в 2014 году на Паисьевских чтениях) был прочитан на Сретенском соборе – ежегодной встрече членов общин, входящих в Преображенское братство В Священном писании существует немало мест, где братьями называются духовно близкие люди, отношения которых друг с другом исполнены любви и даже нежности. «Будьте братолюбивы друг к другу с нежностью...», - говорит апостол Павел в послании к Римлянам. Ему вторит апостол Пётр: «в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь». Наконец, вершиной своеобразного братского исповедания являются слова апостола Петра: «Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите». Именование друг друга братьями свидетельствовало об особой «семейной атмосфере» первых христианских собраний. Общность жизни и даже имущества делали такие собрания общиной, семьёй по духу. Считается, что первыми разрешёнными римской властью братствами были похоронные объединения христиан, ибо только официальные структуры в системе римской государственности могли обладать хоть какой-то собственностью, находившейся под защитой закона. Вся «собственность» неформальных структур в период гонений подвергалась разграблению и конфискации. Поэтому первые братства сочетали в себе свойства общины с удивительной атмосферой дружбы, равенства, любви - и юридического лица, способного говорить на языке римской бюрократии. Своеобразное «оскудение» идеи братства в мирянской среде и передача её в руки монашества (неслучайно единство понятий «братство» и «община» зафиксировал в IV веке Василий Великий, основоположник монашеского общинного опыта: «...братская община есть гимнасий, где упражняются атлеты... непрестанная тренировка, упорство в заповедях Божиих») было связано со многими причинами, проявившимися в том числе и в изменении отношения к Евхаристии. Один из выдающихся современных богословов профессор Оливье Клеман считал, что установившаяся в VI-VII вв. практика редкого причащения (от одного до трёх раз в году) была вызвана не только войнами, но и почти полным исчезновением образованных мирян. Литургия в ту эпоху превратилась в сакральное зрелище, разыгрываемое перед «невежественным» народом клириками, которые практически оставили причастие только для себя. Отныне в ней возобладал уже не общинный, а индивидуальный подход. Поэтому и развитие религиозного начала в братствах уступило другим - благотворительным, социальным и профессиональным. Неудивительно, что только в XV в., почти девятьсот лет спустя, в Западной Европе и Юго-Западной Руси вновь рождается именно религиозная идея братства. В связи с присоединением Литовского государства к Польше в 1569 г. все земли будущей Юго-Западной России попали под влияние не только польской администрации, но и католической церкви. Тогда и начался расцвет существовавшего уже столетие движения православных церковных братств. Практически каждый город и почти каждое селение рождало своё братство. И не всегда созданное братство имело благословение правящего архиерея, ибо исторические обстоятельства просто не давали возможности его взять, в том числе и из-за отрицательного отношения к сохраняющим верность православию братчикам со стороны вполне допускавших религиозные компромиссы священников и даже епископов. Историки, пытающиеся найти объяснение возникновению этого феномена, совершенно верно указывали на то, что православные очень тонко и умно использовали все возможности правовой системы Речи Посполитой, выраженной для городов и местечек в Магдебургском праве. По этому авторитетному кодексу городские мастера каждого значительного ремесла соединялись в цех, представлявший собой корпорацию с собственным уставом, казной и имуществом. Ремесленники одного цеха назывались братством. ...Гонимые православные проявляли удивительную гибкость и изворотливость, создавая братства шапочников, сапожников и золотников. Эти объединения были обыкновенным явлением в глазах польских королей, которые беспрепятственно давали грамоты на их учреждение. Массовое возникновение православных братств на территории современных Украины и Белоруссии было вызвано историческими причинами, но духовный вектор их развития отражался в уставных документах, в которых учреждаемые братства именовались «братствами любви» и «братствами милосердия». Идеи защиты веры, церкви и православной культуры были теми основаниями, на которых возродились не просто социальные или профессиональные сообщества христиан, но принципы соборности, выборности епископата «с согласия мирских людей», равенства и церковной ответственности. Однако боязнь потери контроля над зарождавшимся широким церковным движением, стремление ограничить самостоятельность братств и в связи с этим переход социально значимых и образованных мирян (православной шляхты) в католичество постепенно привели к угасанию братской идеи, распаду движения и превращению братств в маргинальные структуры при храмах, типа «медовых союзов», главная задача которых заключалась в ритуальном употреблении мёда в дни христианских праздников.  Урок в школе львовского братства. Гравюра XVII века Прежде чем перейти ко времени возрождения массовой организации братств, стоит сказать, что между началом XVIII в. и серединой XIX в., т. е. в период своеобразной братской «пустоты», три святых человека не только сохранили традицию братского общения, но способствовали появлению идеи «монастыря в миру», получившей своё воплощение в разных формах: странствующей братии, Дивеевской мельничной общине и народном движении беседников. Речь идёт о святителях Тихоне Задонском, Паисии Величковском и Серафиме Саровском. Эти идеи позднее были подхвачены славянофилами и ценителями церковной соборности, особенно А.С. Хомяковым, а позднее Ф.М. Достоевским и далее архиепископом Иоанном Сан-Францисским (Шаховским). Реально существовавшим православным братствам в первой половине XIX в. не повезло, ибо в 1837 г. был издан наказ полиции о запрете всех тайных обществ, в том числе (в одном ряду!) масонских лож и братств. Деятельность храмовых мирянских сообществ была низведена до уровня общих обедов и стояния на службе с собственными братскими свечами. В середине же XIX в. вновь наблюдается возрождение интереса к братствам, вначале на западных территориях Российской империи, затем и повсеместно. Но интерес этот был вызван желанием русского правительства найти адекватные формы противодействия католическому влиянию на население западных окраин и польскому национальному сепаратизму. И 8 мая 1864 г. были приняты «Основные правила для учреждения православных церковных братств». По этому документу братства учреждались по благословению епархиального архиерея после согласования устава с губернским начальством. Задачи создаваемых братств практически везде были одинаковы: противодействие иноверцам и раскольникам, строительство и украшение православных храмов, дела благотворительности, духовного просвещения. Новым было миссионерское направление, которое наиболее полно проявилось в деятельности братства святителя Гурия Казанского, учреждённого в 1867году. По опубликованным данным, число учреждённых братств к 1917 г. составило более 700. Самым крупным из них было братство во имя св. князя Михаила Тверского, насчитывавшее более 10 тыс. членов. В составе этого огромного объединения были митрополиты, епископы, архимандриты, игумены, маститые протоиереи, государственные сановники и губернские начальники. Однако «гора родила мышь», и деятельность братства свелась к печатанию брошюр и продаже церковной утвари. ...В развернувшейся в начале XX в. полемике, посвящённой церковному приходу, вновь зазвучал голос о необходимости возрождения братств как явления духовного. Кризис прихода, с его отсутствием живых личных отношений между священником и прихожанами, был очевиден для многих иерархов и церковных деятелей. Поразительно то, что большинство существующих к концу XIX в. братств не воспринимались как таковые даже в церкви, больше напоминая современные благотворительные фонды, состоящие из случайно собранных людей. Они имели братские хоругви, значки, духовников, склады и магазины, но братствами в сущностном смысле - не были. Поэтому вопрос о братствах вновь встал на повестку дня. Епископ Уфимский Христофор (Смирнов) в своей «Докладной записке о переустройстве церковного управления»* писал: «Пока не возлюбим братство в самом широком смысле как древнецерковную, из существа христианства вытекающую и существу Церкви вполне отвечающую жизненную форму, до тех пор никакие реформы не воскресят настоящую истинную жизнь Церкви, умиравшую вместе с угасанием и умиранием в Церкви идеи братства во Христе, от которой теперь остался один лишь звук пустой, а впоследствии и этот звук замрёт и исчезнет». Вот так и в таких выражениях была дана оценка полувековой деятельности по возрождению формы, но не духа братской жизни**. В этой истории поразительно ещё и то, что в Российской империи существовало настоящее братство, история которого столь удивительна, что заслуживает специального сообщения. Это Крестовоздвиженское Трудовое братство Н.Н. Неплюева, который считал, что истинное христианство состоит в возвращении к первоапостольскому идеалу церковности - жизни на основах братолюбия. И созданная христианская братская община - это не просто форма устройства, а плод рождения свыше и Дар Божий. Но пророческий голос мирянина («да кто он такой?!») не был услышан церковным руководством и государственными мужами, несмотря на все имеющиеся благословения и даже факт утверждения устава братства лично императором, и не воспринят как дар свыше и путь спасения. Н.Н. Неплюев после своей смерти в 1908 г. стал «фигурой умолчания», но его Трудовое братство - явление уникальное в истории славянских народов – просуществовало, развиваясь (!) до 1929 г. и с трудом было уничтожено органами ОГПУ. Интересно, что Неплюевское братство, как и в раннехристианские времена гонений со стороны государства, также пыталось использовать существующую в СССР социально-классовую систему и одним из первых организовало колхоз. Но советские власти – это не римская администрация, и никаких законов, даже собственного сочинения, они не соблюдали... Вопрос о братствах встал на Поместном Соборе 1917-1918 гг. в контексте организации миссионерской деятельности. Через свои решения Собор дал возможность организовать дело миссии на всех уровнях церковной жизни, сделать его сквозным и подчинить его интересам специальные учреждения, объединения и средства. Собором были предложены разные формы этой организации: миссионерские кружки, пункты, братства, общества, советы, союзы, съезды. Но всё-таки ключевым звеном миссионерской деятельности по-прежнему оставался приход, по-новому организованный, но приход. Однако октябрьские события 1917 г. в Петрограде и Москве, начавшиеся гонения на Церковь резко изменили тон голоса церковного руководства и вектор организации церковного народа. Святейший патриарх Тихон весной 1918 г. обращается к ещё благодушествующим епископам и священникам: «Не теряйте же времени, собирайте вокруг себя стадо, по одному, по два, собирайте их на пастырские беседы. Отбирайте сначала лучших людей. Составляйте из благонамеренных прихожан братства, советы – что найдёте полезным по местным условиям». И здесь можно говорить о неформальном, быстром, абсолютно живом, а не казённом явлении - возрождении, практически одновременно, и идеи, и формы. Цель проста – защита веры, церкви и свободы. Выполнить такую задачу формально – невозможно. И как по волшебству, появились десятки приходских, межприходских, монастырских и просто неформальных православных братств, объединивших тысячи ранее не особо активных прихожан и просто неравнодушных к православной культуре людей. Говоря о братствах, созданных по призыву св. патриарха Тихона, важно отметить одно обстоятельство: это почти полное отсутствие архивных документов. Мы не так много знаем о братском движении и до 1917 г., но советский период отмечен особенной немотой, которая связана с тем, что документы просто не передавались на хранение в государственные архивы, а прятались в подвалах и чердаках домов. Документы и пропадали вместе с носителями братской тайны. Поэтому примеры, говорящие о наличии братств в СССР, почерпнуты из документов частных архивов. Братства создавали епископы, священники и миряне, причём даже те, кто ранее относился к братскому движению достаточно сдержанно. Так, в городе Дмитрове Московской области епископом Серафимом (Звездинским) в январе 1922 г. было создано братство Животворящего Креста Господня. Кроме устава, никаких иных документов о деятельности братства не сохранилось. Стоит несколько слов сказать о неформальном братстве Апостола и евангелиста Иоанна Богослова, возглавляемом епископом Арсением (Жадановским), которое было создано во второй половине 1920-х гг. в Московской области из верующей интеллигенции, пришедшей в Церковь сознательно и в зрелом возрасте, несмотря на нарастающую волну гонений. Сохранился устав и записанные устные свидетельства братчиков, которые, сознавая сложность положения церкви в вопросе благословения со стороны священноначалия, проявляют инициативу в устроении братства и свидетельствуют, что этой инициативой «братство не противопоставляет себя официальной Церкви, но верит, что само является малой и неотделимой частью её единого Тела». Братчики считали «важным условием нормальной жизни ничего не бояться в мире, кроме греха, и быть готовым к страданиям за исповедание Господа нашего Иисуса Христа». В этих словах передан дух и смысл раннехристанского исповедания, когда, по словам Н.Н. Неплюева, «только люди, получившие крещение духа огнём любви, и могут быть элементами созидающими в христианской церкви и христианском государстве». Череповецкий епископ Макарий (Опоцкий) – ещё одно яркое, недавно обретённое имя в истории православных братств, – вернувшись из заключения, в 1928 г. организовал Трудовое братство, как у Н.Н. Неплюева, которого он лично знал и почитал как выдающегося православного мыслителя и деятеля церкви. По его мысли, «реальное братство есть потребность и добродетель всех достойнейших печальников обширной нашей родины – матушки Руси». Хрестоматийной стала история организации Александро-Невского братства из мирян в 1918 г. для защиты одноимённой лавры от большевистских безбожников. Уже через два года оно стало консолидирующей силой целого Союза православных братств Петроградской епархии, участвуя в создании философских кружков, церковных общин, тайных постригах и литургиях. В 1932 г. органами ОГПУ многие братчики были арестованы и расстреляны; оставшиеся на свободе сохраняли общую жизнь в глубоком подполье. Отдельные свидетельства подтверждают, что идея братства и её воплощение не умирала в советское время и во времена хрущёвских гонений, а потом брежневского застоя. Нам известно о братстве вятских христиан конца 1960-х – начала 1970-х гг., о совершенно братском устроении Спасо-Преображенской пустыньки в Латвии архимандрита Тавриона (Батозского), который 27 лет провёл в советских лагерях, создав из своей многочисленной паствы подлинную духовную, дружную и любящую семью, в центре которой стоял Христос. Трудно себе представить, но в летние месяцы число каждодневных причастников доходило до 150-200 человек, а число паломников исчислялось тысячами. Что же влекло сюда людей, где не было никаких святынь и мощей, из разных уголков страны? Только существование открытой общины. И это в условиях слежки и всевозможных ограничений! Всё послевоенное время, начиная с 1945 г., существовала и община исповедника веры архимандрита Сергия (Савельева), горячего сторонника возрождения общинной и братской жизни. Он говорил: «Я отрицательно отношусь к сегодняшнему состоянию церковной жизни, в которой всё, что угодно, только не созидание внутренней жизни христианина. Созидание её должно осуществляться в христианских общинах, и вопрос об этих общинах, о развитии их является основным вопросом жизни церкви». -------------------------- * Входит в «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» (1905 г.). ** Это утверждение вызвало на Сретенском соборе дискуссию: другими участниками встречи приводились разнообразные примеры неформального подхода к братской жизни в практике Российской церкви во второй половине XIX века. Кифа № 3 (189), март 2015 года |
