На расстоянии одного поколения от великой эпохи

Интервью с преподавателем Свято-Сергиевского института свящ. Николаем Лосским

- О. Николай, помните ли Вы лично о. Сергия Булгакова? Какое отношение к нему было в Вашей семье?

- Я о. Сергия лично не очень помню. Он почти одного возраста с моим дедом. Мой дед жил в Праге, но каждый год приезжал принимать экзамены по философии в Сергиевском институте. Они с о. Сергием знали друг друга с самого начала XX века, вместе были высланы из Петрограда и были очень близкими друзьями.

В 1935 г. владыка Сергий (Страгородский) попросил моего отца написать ему отчет о софиологии. Мой отец написал отчет критический, владыка Сергий осудил софиологию (между прочим, и некоторые другие богословы Сергиевского института тоже, например, о. Георгий Флоровский).

Я написал недавно статью в Православную энциклопедию, которая сейчас выходит в Москве. Это воспоминания о моем деде, в которых рассказывается точно и ясно про кризис отношений между моим отцом и о. Сергием Булгаковым. Нам, студентам, мой отец (он был профессором догматики и истории церкви), говорил, что самый великий богослов XX века - это именно о. Сергий Булгаков. (Нужно сказать, что о. Сергий говорил, что когда мой отец станет постарше, он станет величайшим богословом. Сейчас в «Богословских трудах» издают диссертацию, которую мой отец закончил буквально в день своей смерти). Книга «Спор о Софии» была издана в результате давления членов братства свт. Фотия на руководителя братства, моего отца. Сам же он этого не хотел, говорил, что если издавать книгу, то нужно писать о трудах о. Сергия не отрицательно, а положительно, что содержащийся в них уклон можно очень легко исправить и книги о. Сергия станут абсолютно православными. Но написать и опубликовать это он не успел, он слишком рано скончался.

Мне кажется очень важным, что перед смертью о. Сергия (он скончался в 1944 году) мой отец написал ему письмо, и они примирились.

- А с матерью Марией (Скобцовой) Вам приходилось встречаться?

 - Она погибла в войну, когда я был еще очень молодым. Но я помню, как ходил на лекции по истории Церкви, которые мой отец читал на Лурмель. Он начинал с первого Вселенского собора и объяснял, кто такой Арий. И в конце лекции к нему походили и говорили: «Но то, что говорил Арий - это же гораздо интереснее того, что сказал собор». Мой отец был в ужасе. Он серьезно относился к этому.

- А кто приходил на эти лекции?

- Приходили разные люди, но, как всегда у матери Марии, собирались прежде всего те, кто нуждался.

- То есть это был простой народ?

- Да, это был простой народ. Но приходили также и знающие, и те, которые говорили, что Арий гораздо интереснее и т.п.

- Она как-то стремилась еще и образовывать народ, а не только кормить?

- Да.

- И она как-то сама вела эти встречи, там какая-то дискуссия предполагалась?

- Да-да.

- Вы ее помните внешне? Какая она была?

- Такая скромная монахиня в грязной рясе.

- Она ведь прославлена в Константинопольском патриархате...

- Я надеюсь, что очень скоро Русская церковь тоже её прославит.

- А приходилось ли вашей семье пользоваться помощью ее столовой?

- Нет. Мы жили очень бедно, как большинство русских эмигрантов. Но мой отец получал жалование.

- А Николай Александрович Бердяев бывал у ваших родителей?

- Он был московским, но приходил к нам. Его я помню как человека, которого очень ценили французы-персоналисты. Мой отец говорил, что его страницы о персонализме очень хорошего качества. Он действительно сыграл большую роль в установлении взаимоотношений между православными во Франции и французами.

- Ваш отец был связан с кругом французских философов, если я правильно помню?

- Мой отец ходил на собрания, на которых появлялись такие люди, как Сартр. Я помню, что больше всего он ценил Камю.

- Для этого круга французских философов Бердяев что-то значил?

- Да. Но он не ходил на эти собрания. Я помню, меня водили туда с десятилетнего возраста и даже раньше, так как я был старший из детей в семье. Я слушал, но мало что понимал. Только потом я начал понимать, о чем идет речь.

- Это были религиозно-философские собрания?

-Католики, протестанты и философы из Сорбонны собирались и на очень высоком уровне обсуждали философско-религиозные вопросы.

- А кто еще из русской эмиграции, кроме Вашего отца, участвовал в этих собраниях?

О. Иоанн Мейендорф. Я сейчас, кажется, единственный в Париже, у кого дома есть вся коллекция того, что они издавали. Они издавали журнал, который называется «Жив Бог». У меня сохранились все 26 номеров. Там есть очень интересные статьи.

Мой отец был связан со всеми выдающимися католиками, так как он с детства был влюблен во Францию (прежде всего потому, что они очень любили свою французскую гувернантку, которая стала почти членом семьи, хотя и не уехала в 1922 году, а осталась в России). Он два года учился в Петербургском университете до отъезда и там познакомился с французским средневековьем. Это была его страсть, и он всю свою жизнь отдал этому. Когда он приехал в 1924 году в Париж, он закончил Сорбонну. И он, и о. Георгий Флоровский - они оба нигде не учились богословию, они любители, которые сами себя научили. В Сорбонне мой отец окончил курс средневековой истории и стал ходить на лекции Этьенна Жильсона, специалиста по богословию, философии и истории средних веков, с которым очень подружился и дружил до самой смерти.

Благодаря Этьенну Жильсону мой отец был знаком со всеми выдающимися людьми, такими как Даньелу, де Любак, Буйе. У меня есть здесь самый первый том Sources Christiennes , который вышел в 1942 году. Это Даньелу, перевод «Жизни Моисея» Григория Нисского, подписанный для моего отца. Он часто приходил к нам в гости и говорил такие страшные, с точки зрения католичества, вещи по поводу филиокве, но, конечно, об этом никогда не писал.

В нашем доме были лекции выдающегося католика-бенедиктинца Ламбера-Бодуэна. Преподаватели Свято-Сергиевского института - и о. Александр Шмеман, и о. Борис Бобринский, и К. Андроников - все приходили к нам слушать эти лекции.

- То есть было тесное богословское общение с католиками? Происходило ли при этом взаимное обогащение?

- Да, несомненно. Например, один доминиканец и мой отец очень спорили по поводу «филиокве» и роли Святого Духа в спасении. И после смерти моего отца он издал свою трилогию, где третья книга была именно о Святом Духе. Я думаю, что это произошло под влиянием их бесед.

Я бы вообще сказал, что те, кто в 1920-х оказался во Франции, то есть в контакте с неправославными, и не сидел «на чемоданах», думая, что вот сейчас упадет советская власть и можно будет вернуться в Россию, решили, что есть Божий промысел в том, что они оказались на земле, которая была в тот момент неправославной. Но она была православной гораздо раньше России, две тысячи лет назад. И они задали себе два вопроса. Первый: связано ли православие с какой-нибудь культурой (русской, сербской, греческой, арабской и так далее)? И на это они ответили: нет. Православие вселенское, поэтому всякая культура может быть оцерковлена православием, должна найти свои православные корни. Второй: что такое православие? Если это не куличи¹, то самое лучшее определение православию дал о. Сергий Булгаков. Православие - это Церковь Господня на земле. Церковь Христова - это не учреждение, а новая жизнь во Христе, движимая Святым Духом во Славу Отца. И они поняли, что в этом и состоит православие, и что его нужно все время очищать от исторических наплывов, потому что история все время пристраивает к основному - жизни во Христе - разные прибавки, вещи, которые не относятся к сердцу православия. Православие нужно очищать и себя нужно очищать от этих искушений.

- А как Вам кажется, Русской церкви здесь, во Франции, удается сохранять этот дух православия, который тоже нам очень дорог в том определении, в котором Вы это сейчас сказали?

- Некоторым - да, другим - нет.

- От чего это зависит?

- Я не знаю. Очень трудно ответить на этот вопрос. Есть люди, которые ходят в церковь, потому что они русские или русского происхождения. Я помню, когда я преподавал в университете, у нас были греческие студенты, которые всегда ходили ко мне на лекции, потому что знали, что я православный. И обычно между нами происходил такой разговор. Я им задавал вопрос:

- Вы - православный?

- Да, но я атеист.

- Т.е. Ваше православие - это измерение вашего эллинизма?

- Да-да.

- Другими словами, Вы православный, потому что Вы - грек.

- Да.

- А кем Вы меня считаете?

- А Вы - русский, это мы вам дали православие.

- А если я скажу, что я французский православный?

- Нет, это невозможно!

Мой младший сын женился на англичанке. Она была из семьи баптистов, а баптисты, как вы знаете, в детстве не крестят. Для того чтобы совершить таинство брака, надо было, чтобы она была крещеной. И мой сын говорил мне, что так как она англичанка, она должна стать англиканкой. Мы же его убедили в том, что она должна выбрать сама, и в конце концов она крестилась в православие. Французский штамп в паспорте не означает, что ты - католик. Наш приход очень смешанный, в основном французы, которые перешли в православие.

Наш приход на 100% франкоязычный, потому что мы считаем, что вся история русской церкви, призвание русской церкви - это миссия. Но миссия не в том смысле, чтобы переводить в православие, а в том, чтобы напоминать о том, что наши общие корни, истоки - это чистое православие. И для меня экуменическое движение (не экуменизм, я это слово не признаю) - это движение к истокам, которые дают нам новую жизнь.

Беседовали Юлия Балакшина и Анастасия Наконечная

--------------

¹ Не пасха, потому что пасха - это подарок крещаемому при крещении. Во Франции, когда крестят, раздают конфеты этого же типа, это как символ «новой земли», где «молоко и мед».
А куличи происходят от остатков язычества
(о. Н.Л.).

КИФА №3(125) февраль 2011 года