Обет свободы*

На вопрос о том, что значат для православного христианина обеты, отвечают члены Преображенского братства

Что для вас значат крещальные обеты? Насколько часто Вы их вспоминаете, соотносите с ними свою жизнь?

Свящ. Георгий Кочетков: Крещение принималось мной в не очень сознательном возрасте, хотя и достаточно запечатлелось в памяти - но не как текст, не как смысл, а как некий акт судьбы. Впрочем, я думаю, что вряд ли найдется много людей, хорошо знающих, что написано в крещальных обетах. Их влияние на жизнь именно как обетов, я думаю, минимально. Боюсь, что пока в большинстве случаев в нашей церкви это так.

Дмитрий Гасак: Я принимал Крещение в возрасте 24 лет и готовился к этому больше года, а на самом деле еще больше, потому что искал веры, искал вход в Церковь еще до начала оглашения, которое я проходил в группе о. Георгия Кочеткова. Так что, конечно, Крещение было серьезным, переломным рубежом в моей жизни. Поэтому крещальные обеты я вспоминаю достаточно часто, ведь, как и всякий человек в этой жизни, я нередко сталкиваюсь со злом - внутренним или внешним. А так как вспоминаю, то и стараюсь (не мне судить о том, насколько это получается), чтобы моя жизнь не изменяла этим обетам.

Александр Копировский: Крещальные обеты - это прежде всего поворот всей жизни ко Христу и, неразрывно с этим - к Его Церкви. Осознание веры в Бога как единственной основы жизни, то, что определяет ее ход.

Ни разу не было повода поставить их под сомнение, поэтому специально не вспоминал и не размышлял о них - до самого последнего времени.

Елена-Милена Королёва: Стала задумываться над ними лет через десять после своего крещения, а как-то соотносить с ними свою жизнь стала лет через пятнадцать.

Ирина Богатова: Меня крестили в детстве, тайно. Я не понимала слов молитв и помню только пустой храм, свет и радость. Участие в крещении новых членов церкви приносит тот же свет и радость. Слова крещальных обетов впервые услышала во время оглашения, присутствуя на крещальных литургиях в храме Сретения Владимирской иконы Божьей матери. С тех пор стараюсь участвовать в крещении новых членов церкви, молюсь с ними и о них. И всегда при этом переживаю свет и радость, как в детстве при своем крещении.

Светлана Сонина: Для меня лично крещальные обеты почти никакого значения не имеют, т.к. крестили меня в детстве, и никто в вере не воспитывал. О них я вспоминаю потому, что знаю, какое значение им придают в православной традиции. За год до воцерковления я предпочла путь жизни перед путем смерти, но этот выбор не был связан для меня с обновлением крещальных обетов. Кто-то, участвуя в крещении новых членов Церкви, переживает такое обновление, я же, к сожалению, никогда такого не переживала, хоть и испытывала большую радость за крещаемых и за Церковь, которая с их крещением обновляется.

В церковной традиции некоторые люди брали (и сегодня берут) еще какие-нибудь дополнительные обеты - например, монашеские или обет трезвости и т.п. Какой в этом смысл? Ведь в крещальных обетах все уже есть.

Свящ. Георгий Кочетков: Точно такой же смысл, как в водосвятном молебне или панихиде, совершаемых после литургии. Так сложилось, что Крещение и Евхаристия - центральные литургические таинства православной церкви - как бы потеряли своё основополагающее значение. И так как церковь не может жить совсем уж без соотнесения своих действий со всей полнотой жизни её членов, совершаются «дополнительные» молитвы или берутся «вторичные» обеты, конкретизирующие те или иные нужды и духовные потребности верующих или акцентирующие своё внимание на слабых местах практической жизни христиан.

То, что сегодня берутся дополнительные обеты, - нормально. Но так не было изначально. В первые века крещение было достаточным для решения всех вопросов, связанных с целомудрием, послушанием, нестяжанием или трезвенностью и трезвением. Сама жизнь требовала большой концентрации. Она не давала забыть о новой жизни на протяжении всех лет жизни человека. А потом ситуация стала меняться. Но исторически обеты, соответствующие вторичным смыслам, имели большое значение. Трудно себе представить христианскую историю без этих обетов, повторяющих или уточняющих, раскрывающих основоположные обеты христианина в крещении.

Дмитрий Гасак: Вопрос чрезвычайно интересный и важный, актуальный и с богословской, и с практической точки зрения - возможно, это один из тех острых вопросов, которые как раз и связывают богословие и духовную жизнь верующего человека.

 Крещальные обеты сформулированы очень просто: это отречение от сатаны и сочетание со Христом или, как говорится в апостольских посланиях, «обещание Богу доброй совести». Но что это означает в контексте новозаветной веры, которая есть не просто продолжение веры ветхозаветной, не просто жизнь по закону, по заповедям, а новое богооткровение?

Раньше я думал, что «новые» обеты могут быть связаны с забвением крещальных. Но теперь мне кажется, что это связано не с забвением, а с раскрытием их значения в жизни верующего человека, с раскрытием того пути, который начинается в Крещении и продолжается всю жизнь, если только человек не изменяет своей вере. Я думаю, что все обеты, которые люди принимают в своей церковной жизни, связаны с желанием принадлежать именно Божьему пути, Божьему служению, «плотнее» идти за Христом, куда бы Он ни пошел. Поэтому и в восточной, и в западной традиции существует такое разнообразие опыта, связанного с принятием этих обетов, а значит, опыта обретения узкого пути к Царству Небесному.

Александр Копировский: Во-первых, боюсь, редко кто вообще осознает принятие крещения как ряд обетов Богу. Да и подготовка к крещению чаще всего оставляет желать лучшего, и само оно тогда оказывается во многом авансом. Поэтому осознанное принятие обетов типа монашеских или трезвенческих - конкретизация и даже усиление того, что было совершено в крещении. Без подобных обетов (не говорю здесь о мелочах: что-то пожертвовать, построить или куда-то благочестиво съездить в благодарность Богу за выздоровление, получение квартиры и т.д.) духовная жизнь может засохнуть, формализоваться.

Некоторые христианские движения, в том числе православные, например, «Воинство Господне», принимают новых членов если не через обеты, то через какое-то исповедание, обещание верности. Хорошо ли это? не напоминает ли торжественное обещание юного пионера?

Свящ. Георгий Кочетков: Нисколько не напоминает торжественных обещаний пионерских и тому подобных. То, что входя в то или иное сообщество, люди приносят какие-то обещания, обеты, в том числе прежде всего обет верности - это вполне нормально, вполне традиционно и больше всего напоминает монашеские обеты, но только такие, которые даются по-новому, в новых условиях жизни. Поэтому можно только приветствовать всякое подтверждение верности, тем более даваемое взрослыми сознательными людьми, которые могут отвечать за своё слово.

Дмитрий Гасак: Мне кажется, что в целом опыт принятия в движение через обет - это опыт положительный. Другое дело, что в церкви, а значит и в любом сообществе, которое ей принадлежит, будь то братство, духовное движение, некая монашеская или не монашеская община, те или иные обеты могут приноситься человеком индивидуализированно и формально. Никто от этого не застрахован. Злоупотребления и искажения могут быть везде, ведь духовную жизнь по прописям не выстроишь. И многие вещи в церковной жизни человека могут раскрываться, обогащаться, приобретать новую силу, значение, но могут и формализовываться, как это часто бывает в нашем мире. Формализованным может быть участие человека в таинстве - в крещении, поставлении на служение, венчании. Обеты - например, монашеские - тоже могут быть приняты человеком формально. Все зависит от человека - от того, какую цель он ставит и насколько понимает значение этих обетов, насколько он к ним готов - и от тех людей, которые в этом участвуют. Ведь и совершение таинства, и принесение обетов происходит обычно в церковном собрании: кто-то является свидетелем, кто-то - совершителем. И всеми участниками происходящее может восприниматься как живой процесс и исповедание веры, но может быть воспринято и как формальность.

Я думаю, что вообще всякое обещание - клятва Гиппократа, воинская присяга и разного рода другие обещания, которыми определяется то или иное общественное служение человека - так или иначе имеет духовное, или как говорили в начале XX века, религиозное значение. Поэтому важно, как человек относится к этому, важно, как человек понимает свое служение - кому он служит и кому это его служение и его жизнь принадлежит в первую очередь, а кому во вторую, третью, четвертую и пятую. Различие этих вещей и определяет многое в содержании и в плодах того или иного обещания.

Александр Копировский: Это обещание юного пионера - пародия на обещание верности Церкви (и церкви)! А достойно сформулированная присяга - признак серьезности дела и помощь берущимся за него.

Что для вас значит верность обетам, прежде всего - обетам крещения? Что происходит, если человек нарушает верность обету? Как различить в оценках этого ложную мистику от подлинного православного предания?

Свящ. Георгий Кочетков: Крещальные обеты имеют очень большое значение. Это как бы ответ человека на Божий призыв и продолжение главного, предкрещального таинства Покаяния, которое содержит в себе отречение от сатаны и сочетание со Христом. Поэтому нарушение этого обета - это то же, что нарушение верности Христу. Я бы считал в случае сознательного нарушения обетов крещения это тяжким грехом - на грани смертного. К обетам надо относиться трезвенно. Они входят в подлинное православное предание, это правда. И если человек знает границы обетов крещения и понимает их смысл, то здесь никакой путаницы между подлинным мистическим опытом верности обетам крещения и неким псевдомистическим ощущением верности человека Богу и Бога человеку быть не может. Впрочем, такие вещи проверяются делами, духом, настроем, плодами всей жизни.

Дмитрий Гасак: Верность обетам означает их исполнение, а значит, если речь идет о крещальных обетах - сочетание со Христом, служение Богу, а значит, поклонение Ему в Духе и Истине. В противном случае человек становится в той или иной степени изменником, предателем. Всякий тяжелый грех, начинающий отлучать человека от Христа, - это тоже измена обетам крещения. Поэтому нам необходимо покаяние и исправление своих грехов, то есть осознание того, где мы отступили, где мы поступили не по-христиански, где мы погрешили против истины, против откровения и жизни в любви и свободе, где мы отошли от церковного Предания, которое прежде всего есть дух Церкви Христовой.

Александр Копировский: Верность обетам - их исполнение не через силу, «потому что обещал», а с радостью, несмотря на трудности в этом. Принять их как «свое». Если кто-то согрешает в исполнении обета - он может исправиться, но кто нарушает верность обету, т.е. отказывается от него - тот изменник, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А какая же здесь мистика? «Да-да, нет-нет»...

Елена-Милена Королёва: Что значит сохранить «печать нерушимой» и «ризу незапятнанной»? У меня нет однозначного ответа на этот вопрос, но я думаю, что это связано напрямую с верностью призванию, с тем путем служения, который Господь открывает, и тем, с кем ты этим путем идешь. О неверности сказано в Писании: «если мы неверны, то Он пребывает верен, ибо отречься от Себя Он не может» (2Тим 2:13). А различение - как всегда: по духу и по плодам.

Ирина Богатова: Иногда слово «баптизо» переводят как «пропитывание», «промокание». Все процессы духовного становления и есть проявление в личной и личностной жизни обетов крещения, продолжающегося уже после крещального погружения «пропитывания», «промокания». Так что из жизни, из пути человека видно - сохранил ли он верность крещальным обетам, вошли ли они в его жизнь.

Светлана Сонина: Для меня верность обетам означает верность Богу и верность моим братьям и сестрам. Нарушая обеты, я буду терять благодатные дары, данные мне Богом для служения. И еще я буду разрушать узы любви, которые связывают меня с Богом и с ближними, а вне Христовой любви жить страшно и мучительно.

-----------------------

* Это на первый взгляд парадоксальное словосочетание принадлежит Ф.М. Достоевскому и звучит в словах Великого Инквизитора, обращенных ко Христу: «Реши же сам, кто был прав: Ты или тот, который тогда вопрошал Тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: "Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, - ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои". Но Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя дух земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: "Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!"» («Братья Карамазовы»)

Сегодня миру нужно поколение мужчин и женщин, которые не только говорят о христианстве, но живут им

...Если, как я уже сказал, сама суть настоящего кризиса должна определить нашу миссионерскую перспективу, то, я думаю, эта перспектива содержит две основополагающие реакции, ставит две неотложные задачи.

1. Мы должны сохранить любой ценой то, что многие сегодня презрительно называют христианским «институтом»... Трудно, но необходимо говорить молодежи, которая стремится к максимализму, немедленным действиям и блестящим достижениям: «Ваш первый долг, первое духовное достижение состоит именно в принятии этой организации, и принятии на ее, а не на ваших условиях. Ваш долг состоит в том, чтобы стать - глубоко и смиренно - частью ее».

Ибо что такое «организация»? Это сам факт присутствия и непрерывности Церкви, всегда остающейся одной и той же в мире сем, независимо от всех кризисов и перемен. Это гарантия того, что независимо от появления или непоявления пророков, святых или вождей, способных вдохновлять и вести нас, всегда есть и будет священник, стоящий у моей постели в смертный час и произносящий слова надежды, радости и победы, которые не он выдумал и которые он, может быть, даже сам не чувствует, но которые через него сохраняет Церковь. Это гарантия того, что каждое воскресенье некто - хороший, плохой или посредственный - будет обладать властью и долгом приносить Богу «Его от Его от всех и за вся» и так делать возможными все «харизмы» и все вдохновения.

2. Должен сохраняться «остаток» верных, способных действовать в том мире, в котором мы живем сегодня. И это вторая задача. Она может решаться за пределами неизменных границ «организации» и определяется конкретной ситуацией, которой оказывается церковь в любой определенный период своей истории. Если истинная функция организации состоит в том, чтобы поддерживать и всегда и везде являть и подавать неизменную сущность христианской веры и христианской жизни, то второе направление миссии имеет дело с конкретной ситуацией, с миром, какой он есть на данный момент. Повторяю: эта миссия - всегда задача «остатка».

Для меня ответ состоит в одном слове: «движение». Сегодня, как было и иногда в прошлом, церковь нуждается в динамической деятельности молодежи, в некоего рода «ордене», чтобы выполнить то, что организация в одиночку не может и не должна совершать. Если ядром такого движения станет в основном студенчество, то так произойдет именно потому, что студент по определению тот, чья жизнь все еще открыта и готова к действию.

Но ударение делается, конечно, не на «студенте», а на «движении». Студент, как и всякий член такого движения, - субъект и агент, а не объект. Иными словами, движение должно быть направлено на задачи, необходимые церкви, а не на какие-либо конкретные «нужды студентов».

Обеты на сегодня

Я представляю себе некий образ такого движения и тех, кто будет в нем участвовать. Мне представляется своего рода новая форма монашества, монашества без целибата и без ухода в пустыню, но основанного на конкретных обетах. Я могу предложить три обета:

1. Молитва. Первый обет - придерживатъся в жизни определенной духовной дисциплины, а именно - правила молитвы: попытки поддерживать уровень личной связи с Богом, то, что Отцы называют «памятованием» о Нем. Сегодня модно обсуждать духовность и читать о ней книги. Но сколь бы много мы не знали о ней теоретически, она должна начинаться с простого и скромного решения, усилия и - что труднее всего - регулярности. Ничего нет опаснее псевдодуховности, безошибочные признаки которой - самодовольство, гордыня, склонность к суждениям о духовности других и эмоциональность.

Сегодня миру нужно поколение мужчин и женщин, которые не только говорят о христианстве, но «живут» им. Раннее монашество было прежде всего правилом молитвы. И нам необходимо именно это правило, такое правило, которому могут следовать все, а не только некоторые. Ибо воистину то, что мы говорим, сегодня значит все меньше и меньше. На людей производит впечатление то, какие мы, а это значит - вся сила нашей личности, нашего личного опыта, преданности, самоотверженности.

2. Послушание. Второй обет - обет послушания, и этого всего более не хватает сегодняшним христианам. Возможно, сами того не замечая, мы живем в климате радикального индивидуализма. Каждый создает для себя собственную версию «Православия», собственный идеал Церкви, собственный стиль жизни. И все же духовная литература утверждает послушание как условие всего духовного прогресса.

Однако здесь под послушанием я имею в виду нечто очень практическое. Это послушание самому движению. Движение должно знать, на кого оно может рассчитывать. Это послушание в малом, скромные труды, неромантическая рутина повседневной работы. Такое послушание противоположно не непослушанию, а истерическому индивидуализму. «Я» считаю, «я» не считаю... Хватит «считать» и давайте делать! Ничего нельзя достичь без определенной степени организации, стратегии и послушания.

3. Принятие. Третий обет можно описать словами одного духовного писателя как «рыть собственную яму». Столь многие сегодня хотят делать что угодно, только не то, чего ждет от них Бог, ибо одна из самых больших духовных трудностей - принять или, может быть, даже понять намерения Бога в отношении себя. Очень показательно, что в аскетической литературе так часто звучат предупреждения против перемены места, против ухода из одних монастырей в поисках других, «лучших», против духа беспокойства, постоянных поисков лучших условий. Опять скажу: сегодня нам необходимо «отнести» к Церкви наши жизни, наши профессии, то уникальное сочетание факторов, которое Бог дает нам для испытания, которое только мы сами можем выдержать или провалить.

Наши задачи

Нас могут спросить: «Каковы будут цели такого движения? Какова будет его миссия?»

Первая задача - помочь людям, и в первую очередь самим членами движения, понять и «жить» их православную веру. Мы все знаем, что сегодня существует реальный разрыв между православным идеалом Церкви - «соборностью», литургической жизнью - и реальностью. Должно быть место, ситуация, где этот идеал можно «вкусить», испытать, прожить, пусть даже частично и несовершенно. И здесь опыт других православных движений очень убедителен. Именно потому, что их члены познавали - на своих конференциях, сборах, кружках - радость и значение христианской жизни, они могли свидетельствовать об этой радости и призывать возвращаться в Церковь.

Вторую задачу нашей миссии можно назвать интеллектуальной. Мы живем в такое время и в такой ситуации, когда все, а не только профессиональные богословы, призваны знать и быть готовыми исповедать. Наше время - время великой идеологической борьбы. И наша Церковь потерпит поражение, если христиане не будут интересоваться содержанием своей веры и ее значением для всей жизни.

И, наконец, движение должно заботиться о тех нуждах Церкви, о которых епархия или приход по тем или иным причинам не заботится. Оно должно находить общий язык с молодежью, определять место и функцию Церкви в нашем мире, отвечать - творчески - на вызов современной культуры. И все это - наши задачи, потому что, будучи не от мира сего, мы находимся в мире сем, оставленные здесь для того, чтобы свидетельствовать и являть.

Конечно, для всего этого понадобится много времени. Но мы должны думать в понятиях «остатка», движения, служения. И если мы хотим быть полезными Церкви, мы должны начать с самих себя. Когда Бог дает что-либо, талант, Он хочет, чтобы мы его куда-нибудь вложили. Он ждет от нас служения.

И только так можно следовать за Христом.

Прот. Александр Шмеман. Миссия православия. Лекция, прочитанная в 1968 г. на Национальной конференции православных студентов (отрывок). Собрание статей. М., Русский путь, 2009.

Отречение от мира и от всего, что в мире, и сочетание со Христом, «облечение» во Христа и «обещание» Ему - в этом смысл крещальных отречений и обетов

Нельзя быть христианином в одиночестве, нельзя спасаться врозь. Unus christianus, nullus christianus. Не может быть одиноких христиан. Ибо быть христианином значит быть в соборности, т.е. быть в Церкви. Ибо христианство есть Церковь, и спасение есть именно самая Церковь. «Мы знаем, когда падает кто из нас, он падает один; но никто один не спасается. Спасающийся же спасается в Церкви, как член ее, и в единстве со всеми другими ее членами» (слова Хомякова)... Христос пришел в мир не к разделенным и разъединенным людям, не к рассеянным овцам стада. Он пришел спасти всех, все человечество, - пришел исполнить и восстановить весь род человеческий, и «возглавить» его в Себе. Он пришел создать Церковь Свою на земле. И только в Церкви можно быть со Христом. Ибо Христос только в Церкви, которая и есть «тело Его». Церковь есть Христос, как Он пребывает в мире, после Вознесения... Церковь есть первая и первичная действительность христианского бытия и жизни... Христианство не есть только некое учение, которое можно было бы «узнать» и «принять» как-то извне, - и не только система «заповедей», которые нужно исполнить. Не только «образ мыслей», и не только «образ действий». Недостаточно «знать» и «поступать». Христианином нужно стать и быть... Слишком мало «иметь христианские взгляды», или убеждения, или «христианское мировоззрение», - мало «вести» себя по-христиански. Христианином нужно именно быть... Христианство есть Жизнь, новая и вечная Жизнь. И в эту Жизнь нужно родиться... Христианское бытие начинается именно этим вторым рождением, «водою и Духом», в крещальной купели. Крещение есть рождение от Духа Свята и о Христе Спасителе, - рождение во Христе. И рождение в Церковь, и в Церкви, - «единым Духом мы все крестились во единое тело» (1Кор.12:13)... Спасаемся мы в крещальной купели, - мало еще уверовать, необходимо креститься. И спасение совершается не силой веры, но действием благодати, - не чрез веру, но и не без веры... Символика крещения есть символика смерти и погребения, символика со-умирания и спогребения со Христом, - и со-воскресения с Ним и в Нем... Отречение от мира и от всего, что в мире, и что есть похоть и страсть. И сочетание со Христом, «облечение» во Христа, и «обещание» Ему. В этом смысл крещальных отречений и обетов, в этом смысл всего крещального тайнодействия. И завершается оно «печатию дара Духа Святаго...» Это есть возрождение и «паки-бытие» человека - «палингенесия». Рождение в «духовную жизнь...»

Протоиерей Георгий Флоровский.
Христианин в Церкви
(Запись доклада на летнем съезде РСХД)

Послушание - или слепое послушание -  вполне уместно и естественно в монастыре, где «отсечение своей воли» составляет условие монашества, его, так сказать, духовный метод. Однако здесь существенно, что этот путь, или метод, свободно избирается вступающими в монастырь, и в этом смысле самое полное монашеское послушание, принимаемое в составе монашеских обетов, есть действительно акт величайшей христианской свободы (хотя и здесь послушание не освобождает от христианской совести и потому не может оставаться слепым: в случае впадения «старца» или руководителя в духовную «прелесть» или ересь разрываются и узы послушания).

Прот. Сергий Булгаков.
Православие. Очерки учения православной церкви

Верность как взаимное обязательство

Христианская этика способствовала закреплению на це нностном уровне понятия верности как одного из важнейших структурообразующих идеалов социума. Вольфрам фон Эшенбах начинает свой знаменитый роман «Парцифаль» вступлением о верности и неверности:

Неверности прощенья нет,

Ее одежды - черный цвет,

И ей во мраке ада дом.

Кто пред людьми был чист во всем

И верность Богу сохранил,

Сиянье рая заслужил.

Верность слову, выраженная в клятве, стоит за таким ритуалом, как оммаж. Оммаж являлся обрядом, скреплявшим личный договор между рыцарем и его сеньором. Рыцарь при этом объявлял себя «человеком» сеньора, его вассалом (отсюда и происхождение термина (hommagium от homo). Кладя соединенные руки в ладони сеньора и произнося формулу: «Сир, я становлюсь вашим человеком», рыцарь приносил присягу на верность на мощах святых. Предательство рыцарем своего господина было сродни предательству Иуды. Во имя исполнения этого долга чести рыцарь в идеале должен был пожертвовать всем, включая дружеские узы и даже жизнь.

В «Песни о Нибелунгах» воплощение рыцарской чести, маркграф Рюдегер Бехларенский вынужден выбирать между дружбой с Хагеном и вассальной верностью Этцелю и Кримхильде. После мучительной внутренней борьбы он решает погибнуть, защищая дело своих господ. При этом он уплачивает последний долг дружбе с бургундами - вручает Хагену свой щит.

Верность сеньора вассалу не менее значима, чем верность вассала сеньору. Сеньор, не заботящийся о жизни своего вассала, имел мало шансов приобрести других военных слуг. В критический момент сражения с гуннами бургундские короли, чьи воины истекают кровью, получают шанс спастись самим и спасти свои дружины ценой выдачи Хагена, их вассала - этого требует Кримхильда, жаждущая отомстить за Зигфрида. Могучий Гернот на это ей отвечает:

Да не попустит Бог,

Чтоб нашего вассала мы отдали в залог.

Мы тысячею братьев пожертвуем скорее,

Чем предадим хоть одного из верных нам
людей.

Верность распространяется и на отношения рыцаря с Богом. Причем верность понимается рыцарским сословием как взаимное обязательство. Господь мыслился не только Богом верных рыцарей, но и верным Богом. В рыцарском сознании он предстает как защитник и даритель благ тем рыцарям, которые праведно исполняют свой долг. Не случайно Христос в миниатюрах псалтырей XII века представлен с мечом и щитом, в кольчуге, со шлемом на голове, окруженный свитой рыцарей и министериалов. В образах феодального быта рисуется и день Страшного суда, когда Господь со своими лучшими рыцарями соберет свой двор, свою курию и будет судить правых и виноватых, верных и неверных.

Из книги «История средневековой культуры» (Издательство Томского университета, 2003)

КИФА №2(108) февраль 2010 года