Интеллигенция и власть Интервью О.А. Седаковой, посвященное поездке в Албанию Ольга Александровна, Вы недавно посетили Албанию. С какой целью? Как Вас принимали? В Албанию я поехала, потому что меня пригласили на Международный фестиваль поэзии, который проводится уже второй раз в городе Дурресе, Эпидамне по-гречески, и по случаю выхода моей книги стихов на албанском языке, которую перевел Агрон Туфа, албанский поэт и мой давний знакомый. Он учился в Москве в Литинституте, а потом в РГГУ, и он еще в Москве начал переводить мои стихи. Он делает огромную работу, он, можно сказать, герой албанского просвещения, потому что все, что выходит из русского ХХ века на албанском, перевел он. И как часто бывает, когда у вас есть человеческий проводник в страну, ее знаешь уже немножко заочно. И Агрон сделал для меня Албанию привлекательной и интересной. Я до него ничего об Албании не знала, и то, что знала, меня никак не привлекало, это были какие-то ужасы, страшные вещи про тоталитарный режим, который был покруче нашего. Албанскую культуру, к стыду своему, я совсем не представляла. До этого Ваши стихи уже публиковались в Албании? Да. Я приехала туда уже известным человеком. Агрон переводил не только мои стихи, но и эссеистику, и все это печатал в разных журналах, и поэтому меня встречали как достаточно хорошо знакомого и любимого человека. Как происходит восстановление страны и народа после десятилетий коммунистического правления? Кто сейчас возглавляет национальное возрождение Албании? Каково место интеллигенции в жизни албанского общества? Агрон - один из тех людей, которые очень много делают для восстановления Албании, и как раз это говорит о роли интеллигенции в современном албанском обществе, она гораздо выше, чем у нас в годы перестройки. Я имею в виду настоящую интеллигенцию.  Тирана. Площадь Скандербега – национального героя Албании
Почти все, кто меня окружали в Албании, организаторы фестивали и участники с албанской стороны, все они были дети врагов народа. Отец Агрона отбыл в лагере двенадцать лет. Его забрали, когда Агрон был совсем маленьким, и он рос как сын врага народа. Мы не застали такого, жили уже в другую эпоху, в следующей стадии тоталитаризма, а для них он кончился на этой вот страшной фазе Энвера Ходжи. Закончилось это в начале 90-х годов, совсем недавно. Сейчас там поколение, которое выросло при самом жестоком режиме. В Албании то ли каждый третий, то ли каждый четвертый был репрессирован, и поводом для репрессии могло послужить что угодно, а религия в первую очередь. Даже у нас в Уголовный кодекс никогда не было введено вероисповедание, там же принадлежность к какой-нибудь религии - христианству, представленному там католицизмом и православием, или мусульманству, была достаточным условием для ареста. Достаточно было открыто заявить, что ты разделяешь эти верования, чтобы оказаться в тюрьме или в лагере. Собственно, все, кто сейчас там служит, представители любой из религий - это мученики. Агрон хотел меня познакомить с одним францисканцем, который провел 40 лет в лагерях и написал об этом книгу. Это старый францисканский монах, и Агрон говорит, что эта книга посильнее всех свидетельств, которые есть о сталинских лагерях. Нас поразило то, что мы ожидали увидеть следы этого ужасного прошлого, и мы их не видели в людях. Небольшие древние города, в которых проходил фестиваль, принадлежали в свое время древней Греции и Византии. В Тиране мне пришлось быть всего один день, и там все-таки виднее присутствие социализма, а в этих маленьких городах возникает ощущение, что ты попадаешь в мир Средиземноморья, это тот же склад культуры, который вы встречаете в Италии, в Греции, очень мной любимый, веселый, легкий. На лицах не видно недавно перенесенных страданий, притеснений, этого ужаса, что так было видно на лицах советских людей, нет замкнутости, озлобленности, и это меня поражало. Я никак не могла себе объяснить, где же следы всего этого. Я знала, что по сравнению с ними мы жили в свободной стране, потому что там жестокость была невероятная, Албанию, может быть, в этом смысле только с Кореей можно сравнить. И сейчас - ничего не видно... В чем все-таки видны следы этого кровавого режима - так это в том, что как везде, социализм оставил там руины, как после войны. В европейских городах вы не увидите таких домов, а особенно дорог - по сравнению с ними даже российские дороги ничего, это что-то немыслимое. И невероятные горы мусора, такое чувство, что за все годы диктатуры мусор не вывозили. Это, вероятно, какое-то свойство социализма, когда этой стороной жизни не интересуются, и, как описал Оруэлл, все портится, все выходит из строя, все замусоривается. Но в связи с этим совсем не хочется ни злорадствовать, ни шутить, потому что видно, что это горе, с которым они намерены справляться - не делать из этого картины, как у нас, не показывать красоты социализма и продавать на выставках, а что-то сделать. Может быть, их счастье в том, что они не знали поздних фаз социализма, этих периодов растления. Если представить себе нашу историю, где этот режим кончился бы на ХХ съезде, то можно себе представить, что все было бы совсем не так. Люди еще не были до такой степени распущены, еще чувствовали, что свобода дорого стоит, еще хотели ее употребить на что-нибудь хорошее, как это делают, на мой взгляд, албанцы. Если у нас в годы либерализации ведущим направлением была «негативная» культурная продукция, то там совсем не так. Издания, которые готовит Агрон, это настоящая классика ХХ века, это высокий модерн. Он вместе со своими друзьями издает литературные журналы, и они производят очень хорошее впечатление, прежде всего составом авторов. Там есть и местные авторы, и классика, и не обязательно только ХХ века, там могут быть новые работы и про Новалиса, про немецкую поэзию. Как если бы после отмены идеологии у нас победила бы линия Аверинцева, Лотмана, т.е. культура бы переняла не кич, не поп-культуру, или, с другой стороны, постмодернизм именно «ядовитый»: чернуху, порнуху и т.п., когда о высокой литературе, о высоком искусстве просто и речи не идет, это кажется неуместным - такой мрачный карнавал в культуре, а переняла бы то, что делалось в советские годы в подполье, настоящие просветительские тенденции. Ведь поздние советские годы были очень плодотворными. Можно назвать очень многих людей, в той или иной мере запрещенных - или даже официально присутствующих, хотя и с краю официальной жизни, как тот же Аверинцев и Лотман, - и вспомнить, какая там происходила серьезная умственная работа. Новая эпоха ничего этого не переняла. Сплошной глумеж, карикатуры, соц-арт. А в Албании я увидела родной мне круг интересов, который стал там ведущим. Правительство, с которым мне пришлось общаться, поразило меня своей интеллигентностью. Министр иностранных дел - писатель, чьи романы переведены на многие языки. Его заместитель - дирижер с всемирным признанием. Это не люди, которые бы рвались к власти, у них есть чем заняться в жизни и кроме этого. Другое дело, что такое гуманное, интеллигентное, образованное правительство обычно не долго удерживается, оно как-то не сообразуется с жестокостью политики, но тем не менее встретиться с такими людьми, облеченными властью, к которой они совершенно не рвались и которую они с удовольствием отдадут, если это будет нужно, было очень радостно. Конечно, мысль о коррупции при взгляде на них не придет в голову. Это ответ на вопрос, кто сейчас возглавляет возрождение - несомненно интеллигенция, и интеллигенция такого рода, как была и у нас, но так получилось, что у нас не она возглавила возрождение, да и возрождения-то собственно не получилось. Албания была одной из немногих стран государственного атеизма. И единственная, где духовенство и храмы были полностью уничтожены. Как обстоит дело сейчас?  Православная церковь около г. Берат
Меня очень поразила терпимость, которую трудно было предполагать. Там возможны браки между мусульманами и христианами, я видела такие пары, их связывает скорее культурное единство, а не религиозное. Они говорят, что так было и до коммунизма. И те, кто знает Балканы, говорят, что такое на Балканах естественно, что там достаточно много мест сосуществования мусульманства и христианства или христианства разных ветвей. Я видела такое же в Черногории, где на одной площади стоят мечеть, католический храм и православный, и не возникает ни с одной стороны ни малейших напряжений. Это меня очень поразило, поскольку по Югославии и по другим регионам только и слышно о религиозных войнах между католиками и православными, мусульманами и католиками и так далее. В Албании этим и не пахнет. То ли потому, что совсем недавно были гонения на всех, то ли это сохранились старые традиции - не берусь судить. Но производит это очень приятное впечатление. Причем, как рассказывают, когда справляют большие праздники, то на этих праздниках присутствует все высшее духовенство, т.е. на Пасху приходит глава мусульман и наоборот, и даже есть специальная роль для светской интеллигенции, которая не говорит, что здесь она выступает как представитель той или иной религии, и хотя эти люди могут быть верующими, но говорят именно от лица светской интеллигенции. Как раз на одном из последних праздников Агрон выступал в такой роли представителя интеллигенции, потому что он действительно одна из ведущих фигур албанского возрождения. Я не представляла, какой силы христианская традиция там. Сказать, что Албания - мусульманская страна абсолютно нельзя, христиан и мусульман там примерно поровну. Это ведь место первой христианской миссии. Я была около того места, где основал общину апостол Павел. Традиции там древнейшие, и есть памятники, сопоставимые с римскими катакомбами. Агрон сказал, что в следующий мой приезд мы обязательно поедем в католический монастырь, где у него есть знакомые, и в православный монастырь, где сейчас служат и живут все исповедники, все вернувшиеся из лагерей. Страна сейчас населена святыми, исповедниками. И я испытываю большую горечь от того, что у нас все получилось не так. Видимо, было слишком поздно, мы прожили еще две эпохи, два поколения после эпохи Сталина. При Сталине, при явных гонениях, все было ясно, было понятно, кто есть кто. А потом началась вот эта смесь, и нам уже стало казаться, что по сравнению с Кореей или той же Албанией мы вообще живем как в цивилизованном мире, для этого совсем немножко надо было иногда покривить душой, и казалось, что всё ничего... Я думаю, что у нас большой разрыв между исповедниками, которые пришли из лагерей, и следующим новым церковным поколением, связи между ними почти не образовалось, их опыт совсем не усвоен. Я видела кое-кого из них, это были другие люди - никакого декоративного фундаментализма там и в помине не было, когда они чуть ли не вместе совершали богослужения в лагерях, потому что перед ними был сам сатана. Сейчас, во времена секуляризации, совсем другое, поскольку не сажают в тюрьмы, не вешают на площади, а, наоборот, предлагают все время то новые памперсы, то еще что-нибудь, поэтому облик сатаны никто так сильно не чувствует. Это чувствуют только духовно чуткие люди, это непривычный для человека ужас, ему может показаться, что все очень хорошо, потому что его не насилуют, не бьют, не унижают открыто, законность вроде бы соблюдается. Это более тонкая вещь. И это новое лицо мира, такое откровенно секулярное, я думаю, еще какое-то время не узнают. Вопросы задавала Марина КОПЫЛОВА КИФА №16(54) октябрь 2006 года |
