Как возникают расколы Трагедия движения церковного возрождения XVII века  Патриарх Никон
Обычно раскол Русской Церкви XVII века описывают как конфликт церковных реформаторов и консерваторов. Но более близкое знакомство с вопросом позволяет усомниться в истинности этого расхожего представления. Так, обращает на себя внимание тот факт, что вожди противоборствующих партий - патриарх Никон и протопоп Аввакум - принадлежали к одному кругу, точнее, кружку единомышленников - «боголюбцев». «Боголюбцы» были авангардом движения церковного возрождения. Кружок объединял русскую духовную элиту того времени. Основной тон задавали протопопы - благочинные в современной церковной терминологии. Это были ревностные пастыри, с полной ответственностью относившиеся к своей миссии. Не имея формального образования, они были начитаны, хорошо владели устным и письменным словом, яркий пример - все тот же протопоп Аввакум - создатель русской художественной прозы.  Протопоп Аввакум
За свое благочестие протопопы подвергались жестоким гонениям и от прихожан, и от менее ревностных собратьев, и, естественно, от духовных и мирских властей. Но, несмотря на преследования, «боголюбцы» остались непреклонны. Они не просто выдержали все гонения, они - победили. В 1645-1652 годы XVII века мы видим их уже в Москве настоятелями крупнейших соборов, в непосредственной близости от государя. Они фактически управляют жизнью всей церкви. Им, например, удалось добиться утверждения архиерейским собором 1649 года единогласия и официальной канонизации убитого по приказу царя Ивана IV митрополита Филиппа Московского с последовавшим за ней торжественным перенесением тела святителя из Соловков в Успенский собор Москвы. Это перенесение началось с чтения специального обращения царя к усопшему. В нем царская власть, публично каясь в своих грехах, просила о прощении ее прегрешений. Царь брал полную ответственность на себя перед Богом за грехи своих предшественников (хотя Иван IV не был его родственником). Под колокольный звон, несшийся со всех церквей, государь сам шел во главе многолюдного крестного хода из Москвы навстречу останкам святого. Впечатляющая картина! Наконец, в 1652 году патриархом стал активный член кружка - Никон. И он... постарался избавиться от своих недавних соратников. Патриарх и его оппоненты были скорее консерваторами-традиционалистами. Они пребывали в твердой уверенности в том, что существует единый, незыблемый церковный богослужебный устав, принятый из Византии еще во времена Крещения Руси. Расходились стороны только в том, как лучше этот устав восстановить: обращаясь ли к "древним" (греческим или славянским) книгам, или же следуя современной им практике греческой церкви. Почему этот вопрос приобрел поистине вселенский характер? Когда Русь, без особых потерь и расходов, выросла в могучую и свободную от азиатских завоеваний страну, Византия, бывшая в течение столетий главным источником веры, культуры и государственных норм, пала под ударами южных тюрков. В умах русских людей зародилась мысль, что теперь сам Господь предназначил Руси стать преемником византийских императоров в деле защиты православия. Особенно после того, как Москва в противоположность Константинополю отвергла унию с Римом. Именно в этой обстановке формулируется учение о Москве как о Третьем Риме. Московский князь принимает титул царя, т.е. цесаря-императора, и ответственность за судьбы всех православных, в том числе и живших за пределами России. В середине XVII века Россия выступила в защиту православного населения Речи Посполитой, восставшего под предводительством Богдана Хмельницкого. Присоединение Украины делало Московскую Русь непосредственным соседом Турции. В случае успеха Россия могла бы легко помочь православному населению на Балканах. Эти настроения поддерживались церковными иерархами Балкан и Ближнего Востока. Они внушали царю мысль о том, что он является законным преемником власти византийских василевсов, а патриарху говорили, что ему предназначено судьбою освящать константинопольскую церковь Софии. Неудивительно, что недавно попавший в патриархи почти что прямо из игуменов пустынного и приполярного монастыря Никон терял голову, чувствуя себя вершителем судеб всего православного мира. Своим энтузиазмом он увлекал и царя, который тоже стал увлекаться «греческим проектом». Опасаясь, что некоторая разница между русским обрядом и обрядом греков, который был принят в православных церквах Украины и Белоруссии, может скомпрометировать его возможное будущее положение как главы всех православных Востока, он стал задумываться над тем, как приблизить русский обряд к греческому. Мечты о православной империи с центром в Москве делали вопрос разночтений устава уже не только русским делом, но и вселенским. Не могла же Москва, со своими «ошибками» в уставе, стать во главе вселенского православия. Конечно, ни ему, ни его греческим друзьям и в голову не приходило, что их утверждение о русских искажениях устава совершенно голословны. Еще русские историки церкви XIX века Е.Е. Голубинский и Н.Ф. Каптерев, а в XX веке о. Иоанн Мейендорф обратили внимание на одно интересное обстоятельство: патриарх Никон и его сановные греческие консультанты не знали истории литургики. В результате они трактовали расхождение между греческим и русским богослужебными уставами как результат «неправильности», «испорченности» последнего. В действительности все обстояло не так. Во время принятия христианства Русью в Византии действовали два несколько отличавшихся между собой устава: на востоке империи - Иерусалимский, составленный св. Саввой Освященным, а на западе - Студийский или Константинопольский. Студийский устав и стал основой русского устава. В то же время в Византии в силу разных обстоятельств в XII и XIII веках он был вытеснен уставом св. Саввы. В конце XIV и в начале XV века митрополиты московские грек Фотий и болгарин греческой школы Киприан стали вводить в России устав св. Саввы, заменяя им Студийский устав, но они не успели довести свою реформу до конца. Поэтому в русском уставе осталось много древних, более архаических ранневизантийских черт из Студийского устава, чем в уставах, которыми пользовались греки XIV и XV веков - в частности, двуперстное крестное знамение, хождение посолонь и двукратное аллилуйя. Так как с 1442 года в России больше не было греческих митрополитов, то русская церковь так и сохранила до середины XVII века этот переходный устав, в котором архаические элементы Студийского отличали его от нового греческого Иерусалимского устава. Но, к сожалению, история перемены уставов и в греческой церкви, и в русской была забыта, и греки, забывшие Студийский устав, считали старые черты русского устава русскими нововведениями. По сравнению с принятием Иерусалимского устава «реформа» Никона была лишь «исправлением», а не настоящей реформой. Настоящие реформы богослужения, как упомянутое принятие нового устава, а также известного «диатаксиса» патриарха Филофея о служении литургии, проводившиеся в прошлом, в истории именно русской церкви, не вызывали ни сопротивления, ни раскола. А ведь это были реформы куда более значительные, чем «правка книг» при Никоне. Однако не только Никон, но и его оппоненты не знали истории устава. Ни та, ни другая стороны не обладали ни необходимыми знаниями, ни практической возможностью проверять русскую практику по «древним» образцам, и поэтому решение патриарха Никона и царя - исправлять книги по греческим образцам (то есть по книгам, напечатанным в Венеции, часто не без латинских влияний) - было решением упрощенным, которое пришлось навязывать силой. Почему же после ухода с исторической сцены главных действующих лиц этой трагедии, Никона и «боголюбцев», раскол не только не прекратился, но собственно оформился как таковой? Кто был главной движущей силой этих процессов? Ответы на эти вопросы мы получим, если обратим внимание на тех, кто был опорой патриарха Никона. Громя «боголюбцев», он опирался на «аппаратчиков» церковной администрации - мирских чиновников патриаршего и епархиального управлений. Отчасти его поддерживали сами епископы и представители придворных кругов. Большинство союзников Никона вовсе не интересовалось церковными вопросами, а просто хотели развязаться с надоевшими им проповедниками-моралистами. Примечательно, что эти же самые группы затем и выступили против самого патриарха, который еще энергичнее, чем «боголюбцы» проводил примат церковных властей. Разгром «боголюбцев», а затем падение самого патриарха в корне подорвали силы сторонников воцерковления Руси. Занявшись взаимным самоуничтожением, они открыли дорогу для быстрой секуляризации страны, в особенности дворянства, которое всегда стремилось ограничить влияние церковных властей в стране. В середине XVII века в жизни страны произошли значительные культурные и духовные сдвиги, грозившие смести весь традиционный духовный уклад страны. Годы польской войны были для России тем переломным временем, когда новые идеи и новые культурные веяния быстро начали распространяться. Само пребывание русских войск в Литве, Польше, Ливонии, Малой и Белой Руси приучило дворян и солдат к новому стилю жизни, к новой службе в церквах, к другой по складу культуре. Эта длительная война привела к приливу в Московскую Русь большого числа западноруссов, которые, оседая в Москве и других больших городах страны, становились проводниками навыков и культурных замашек западного стиля. Та же польская война заставляет правительство приглашать в Россию все большее число иностранных военных и технических специалистов. Целый ряд западнорусских и польских художников и декораторов с конца 1650-х годов работает на царский дворец в Москве. У многих бояр появляются западные картины, польские и немецкие слуги. Дворец царя украшается мебелью западного стиля, а на троне делается латинская надпись. К концу царствования Алексея Михайловича дворцовые порядки напоминают будущие петровские ассамблеи. Сам царь надевает польское платье, зовет во дворец заморских актеров. В Преображенском летнем дворце организован театр. Эта европеизация московской жизни происходила не так стремительно, как при Петре, но быстрота петровских реформ стала возможна именно потому, что при Алексее Михайловиче, его отце, уже произошли большие психолого-культурные сдвиги. Старый быт начал отмирать в кругах высшего московского общества. Эти перемены затрагивают верхушку аристократии и двор, часть дворянства и даже часть иерархии. После того, как Никон оставил церковь без иерархического руководства, его место фактически занимает царь. Близкий родственник царя, его дядя по матери боярин Семен Лукьянович Стрешнев по поручению государя строго присматривает за церковными делами и за спиной иерархов руководит деятельностью соборов. В его лице уже с 1660-х годов появляется зловещий прообраз будущей фигуры обер-прокурора. Произошел, по выражению В.П. Рябушинского, раскол культуры единого народа на «культуру барина» и «культуру мужика». По мнению заведующей отделом древнерусской литературы Пушкинского дома Натальи Владимировны Понырко ГУЛАГ заставил наследницу «культуры барина» - российскую интеллигенцию - по-новому, с сочувствием, взглянуть на трагедию XVII века. Во многом благодаря результатам исследований ученых современные старообрядцы сохраняют целостность своей традиции. Одним из шагов на пути взаимодействия старообрядцев и академического сообщества была недавняя конференция в Санкт-Петербурге в Государственном музее истории религии «Старообрядчество: история и современность». В ней приняло участие более 50 человек из разных стран. Среди них и такие авторитетные ученые, как уже упоминавшаяся Наталья Владимировна Понырко, филологи Елена Михайловна Юхименко и Андрей Владимирович Вознесенский, историки Сергей Львович Фирсов и Елена Владимировна Белякова, а также молодые исследователи, представители старообрядческих общин и РПЦ. Конференция вызвала всплеск интереса петербургской общественности к древнерусской церковной традиции. Ее посетило около 300 гостей. Работа форума широко освещалась в СМИ. Александр Буров КИФА №15(89) ноябрь 2008 года |
