Последнее интервью

Скончался Виталий Александрович Шенталинский. Мы публикуем интервью, которое он незадолго до кончины дал нашей газете

В.А. Шенталинский (1939-2018)

Там, в Магадане, мы говорили о том, что память надо сберечь, что пройдёт время, колючая проволока истлеет, люди умрут, и эта память канет в вечность, причём память о каждой судьбе. А ведь помните, как Андрей Платонов говорил: «Без меня народ не полон».

Я когда-то много лет жил на Колыме, в Магадане – работал журналистом. В то время, в 1960-е годы, в тех краях было ещё много бывших политзэков. Они были выпущены, но уже потеряли прописку, а значит, возможность жить на Большой земле, и осели на Колыме. И там, в Магадане, мы говорили о том, что память надо сберечь, что пройдёт время, колючая проволока истлеет, люди умрут, и эта память канет в вечность, причём память о каждой судьбе. А ведь помните, как Андрей Платонов говорил: «Без меня народ не полон». То есть каждый человек, если он рождается на свет, несёт какой-то особый Божий замысел о себе.

Уже тогда я начал что-то записывать. Но прошло очень много лет, прежде чем это удалось поставить на более широкую ногу. Только ближе к концу 1980-х появился исторический шанс вернуть наше во многом утраченное историческое сознание, историческую память, распечатать «черный ящик» Лубянки и добыть правду о тех людях, память которых там томилась, судьба которых была фальсифицирована, даты смерти намеренно искажены.

И в первую очередь я подумал о писателях – не потому, что я сам пишу и всегда писал, а потому что писатель – это такая профессия, которая аккумулирует сознание и память многих людей. Они как бы говорят за многих. Кроме того, Россия – это страна великого слова, великой литературы. И тогда мне пришло в голову создать писательскую комиссию, сплотить усилия разных писателей, для которых эта тема важна. Такая встреча произошла. И мы встретились у Булата Окуджавы. Он был первым, кто поддержал эту тему. Ещё были Анатолий Жигулин, Олег Волков, Виктор Астафьев. Большая группа писателей решила, что да, надо воскресить память, и самое главное, память писателей. Надо хотя бы исполнить то, что завещала Анна Андреевна Ахматова: «Хотелось бы всех поимённо назвать, да отняли список и негде узнать». Сейчас я уже могу сказать, что за годы советской власти было репрессировано более трех тысяч литераторов. Около половины из них погибли в тюрьмах и лагерях, были расстреляны. И эта цифра неполная. До сих пор это как звёздное небо: смотришь, и всё новые и новые звёздочки проблёскивают.

На эту работу ушли годы, потому что было очень много противников этого дела: нас тормозили, нам угрожали. Но в 1989 году нам удалось-таки добраться до архивов следственных дел писателей, и мы тут же начали их публиковать. Эта работа продолжалась много лет, и на основе этих материалов я и писал свои книги.

Как долго Вы смогли этим заниматься и продолжаете ли работать сейчас?

Сама работа в лубянских архивах заняла примерно три года. Потом эти архивы начали закрываться под разными благовидными предлогами – например, в связи с тем, что личную память трогать нельзя. Они не говорили, что им жалко выдавать своих стукачей. Да мы и не хотели их стукачей. У них свои герои, у нас свои герои. И когда мне сказали в начале работы: «Виталий Александрович, мы Вам Павлика Морозова не отдадим», я ответил: «Берите его себе, а нам отдайте Мандельштама, Флоренского, Платонова. У нас другие герои». Тем не менее эту работу стали тормозить. Да, к тому времени нам удалось что-то сделать. Но эта тема требует гораздо больших усилий. Это же огромная работа для целого института. Во всяком случае, трудность была не только в том, чтобы открыть архивы. Для меня главной целью было найти репрессированное слово, потому что для писателя слово важнее даже его физической жизни. Писатель живёт столько, сколько его читают. И к счастью, удалось найти большое количество рукописей, в том числе неизвестных. Среди них и неизвестный роман Андрея Платонова, и дневник Михаила Булгакова, который сотрудники спецслужб похитили у него... Удалось найти даже неизвестное письмо Льва Николаевича Толстого: он написал его в 1909 году одному учителю, который спрашивал о смысле жизни, а этот учитель в годы советской власти был репрессирован, погиб, и в его следственном деле осталось замурованным это неизвестное письмо Льва Толстого.

В ходе нашей работы приходилось вносить поправки в энциклопедии, потому что у многих людей даты смерти были фальсифицированы. В основном они были перенесены на годы войны, чтобы люди думали: убит фашистами. Помню, в журнале «Огонёк» я напечатал очерк о гибели отца Павла Флоренского (это была одна из первых таких публикаций). И возмущённые читатели тут же прислали письма: почему Шенталинский пишет, что Флоренский был расстрелян в годы Большого террора, и год указывает, и дату смерти, в то время как достаточно взглянуть в энциклопедию, чтобы узнать, что он умер в 1942 году?! Вот что закрепилось в сознании людей: что энциклопедия – это истина в последней инстанции. Распространилось непонимание того, что история – это не какое-то застывшее, раз и навсегда написанное утверждение, что это живая и меняющаяся ткань, текущая река. И вот бывают такие времена, когда надо вносить поправки в энциклопедию, когда надо прояснять, а нам-то уж после ХХ века надо было не просто уяснять и уточнять факты, нам нужно было открыть глаза на нашу историю. И мы до сих пор их не открыли. Мы увидели жуть и захлопываем глаза и говорим: «Ой, у меня давление, ой, не грузите меня этим». Это ответственность, это настолько тяжкий груз, это память порой совершенно непереносимая. Но кто-то должен брать на себя эту работу памяти. И особенно я ценю Преображенское содружество малых православных братств за то, что вы взяли на себя эту миссию. Я называю вас «золотыми пчёлками истории». Представьте себе улей человеческой жизни: какой-никакой, но он был до революции, и мёд появлялся, и пчёлки летали; и вот пришёл громила и разломал в одночасье весь этот улей. И сколько же надо сил и десятилетий, чтобы пчёлки опять ожили! Это работа горя, непростая работа собирания нашей исторической памяти – работа для пчёл, которые опять этот улей склеивают, приносят нектар, а постепенно и мёд появляется – мёд мудрости. Это возможно, когда строишь не на песке, а на камне, когда есть твёрдая основа для жизни: Евангелие. И это помогает лично выстоять в этой работе. Так это было, собственно, и в лагерях: «железные партийцы» гораздо быстрее раскалывались, чем те, чью душу держал Бог.

Вообще тема исторической памяти не для абстрактных каких-то учебников, а для нас сегодня, потому что это вечные ценности, которые всегда необходимы человеку. Нам это сопротивление требуется не в меньшей степени, чем тем, кто сопротивлялся тогда. Они нам передают свой опыт сопротивления, потому что мы тоже живём во время трудное, чреватое большими бедами. А нашим детям и внукам, может быть, грозят ещё большие беды, потому что безмятежных времён не бывает на земле. Нет рая на земле. И мы ещё не знаем, какие опасности, и рабство, и войны, и трагедии впереди. Кто мог предположить XX век? «Мы ещё увидим небо в алмазах», – говорил знаток человеческих душ Антон Павлович Чехов. Даже он ошибался.

Своей темой Вы занимаетесь 25 лет. Есть ли ощущение, что ваши цели достигнуты или хотя бы что Вы к ним приблизились?

Ну, у меня такие цели, которые никогда не имеют окончания. Если человек себя не созидает, не борется за лучшее и в себе, и в людях, и за спасение себя и людей (даже чисто физическое, ведь сопротивление смерти это тоже сопротивление злу), его просто не будет. Человек обречён, мне кажется, на духовное сопротивление.

Кифа № 9 (241), сентябрь 2018 года

Ещё материал по теме