Март 1917: «Приказ № 1»  Похороны убитого морского офицера Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже речи. Уговоры и убеждения потеряли силу, на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника. Были случаи, что отданное приказание – спешно выступить в поддержку – обсуждалось часами на митингах, почему поддержка опаздывала на сутки. При первых выстрелах неприятеля части нередко бросают позиции. На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов, с ружьями и без них, – здоровых, бодрых, потерявших всякий стыд, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части. (Из сводной телеграммы Главнокомандующего исполнительного комитета Юго-западного фронта, армейского комитета и комиссара XI армии после провала июньского наступления 1917 года) Без «дезорганизации» армии ни одна великая революция не обходилась и обойтись не может. Первой заповедью всякой победоносной революции – Маркс и Энгельс многократно подчёркивали это – было: разбить старую армию. В.И. Ленин Соглашаясь в том, что «документ», названный «Приказ № 1», явился одной из основных причин распада российской армии после февраля 1917 года, историки до сих пор противоречат друг другу в частностях. До конца непонятно, кто именно является автором (скорее всего, это «коллективное творчество») и почему дезавуирующие этот текст заявления нисколько не помешали его широкому распространению не только в петроградском гарнизоне (которому этот текст был адресован), но и в действующей армии. Тот, кто помнит хронику событий февральского переворота, хорошо представляет себе две вещи. Первое: 27 февраля (даты здесь и далее приводятся по старому стилю. – Ред.) город наполнился взбунтовавшимися, часто потерявшими человеческий облик солдатами запасных полков, обезоруживавшими и убивавшими своих офицеров. Второе: временный комитет Государственной думы, один из возникших в этот день центров власти, пытался (громогласно приветствуя «революционный народ») ввести хоть в какие-то берега анархическое море, затопившее Петроград. Результат этих попыток для кого-то из деятелей февраля оказался неожиданным. Вот как описываются события утра 1 марта в «Красном Колесе» глазами М.В. Родзянко: «Кажется, день начинался неплохо. Рассвело. Вот уже скоро опять, наверно, станут подходить к Таврическому с музыкой и в дурном строю воинские части, желающие приветствовать Думу. И в общем, эти шествия лучше, чем солдатский бунт... Но тут почти вбежал бледный Энгельгардт. А такая обстановка опять была, посторонняя публика, не всё и скажешь вслух. Отошли в сторону. – Михаил Владимирович, страшная беда! – говорил Энгельгардт, в военном мундире, но не с военным видом крайнего испуга. – Откуда-то пошёл среди солдат слух о каком-то "приказе Родзянко", которого вы ведь не издавали? Будто ваш приказ: всем возвращаться в казармы, сдавать оружие и подчиняться офицерам. Брови и лоб Родзянки выкатились. Такого прямого приказа он не издавал1, но высловлялся именно так, – а как же иначе? А если солдатам не вернуться в казармы и не подчиниться офицерам...? До каких же пор хулиганить? – Ужасное, ужасное недоразумение! –сокрушался Энгельгардт. – Вы не представляете, что заварилось! В казармах – новые вспышки! Вернувшихся офицеров – прогоняют, грозят убить! Говорят – будет массовое их избиение! И грозятся убить – вас!... Вам небезопасно выходить сейчас к делегациям...»2 Результатом паники Энгельгардта стало заявление (которое сегодня мало кто вспоминает), растиражированное единственной выходившей в те дни газетой – «Известиями Совета рабочих депутатов». В заявлении говорилось: «Сего 1 марта среди солдат петроградского гарнизона распространился слух, будто бы офицеры в полках отбирают оружие у солдат... Как председатель Военной Комиссии Временного Комитета Государственной Думы я заявляю, что будут приняты самые решительные меры к недопущению подобных действий со стороны офицеров, вплоть до расстрела виновных. Член Государственной Думы Б. Энгельгардт»3. Итак, солдаты из страха перед неотвратимым наказанием за бунт не хотели ни подчиняться офицерам (даже тем, кто признал «новую власть», несмотря на то, что старая ещё существовала – ведь император ещё не отрёкся), ни давать им в руки оружие; думцы же из страха перед «революционным народом» готовы были идти у него на поводу. Вечером с этой же проблемой столкнулся второй центр власти, исполком Совета рабочих депутатов (который очень скоро будет вынужден ввести в своё название, как и в название своей газеты – «Известий» – слова «и солдатских»): «...дверь из комнаты Совета вдруг распахнулась – и оттуда ввалился – нет, не весь Совет, не орда диких штыков, – оттуда вшагнул расстёгнутый распаренный Соколов4, ещё возглавляя движение, а за ним – десяток самых простых солдат, весьма невыразительных физиономий. Что это? И Соколов уверенно объявил, что это с ним – новое пополнение Исполнительному Комитету – десятеро депутатов от солдат! Это было – самочинно! непредвиденно! невероятно! Как это так? – никого не спросясь, привести? ...Но они – втопали, и вот стояли! Впрочем, стульев для них всё равно не было. Обстановка очень испортилась: как можно теперь что-нибудь серьёзное обсуждать? Во что превратится теперь Исполнительный Комитет? ...Соколов, войдя сюда, и сам конечно почувствовал. И оправдывался теперь: – Мы выбрали временно, только на три дня. И главным образом решить вопрос о солдатских правах. Мы выносим на Исполнительный Комитет пожелания пленума Совета... Офицерам оружия не выдавать. И какие офицеры вели себя нелояльно к революции – их к командованию не допускать. И обеспечить солдатам все демократические права... И Нахамкис5 оценил обстановку и сразу это принял: – Так прекрасно, Николай Дмитрич, прекрасно! Вот и берите вашу команду, подите займите какую-нибудь комнату – и вырабатывайте документ. А мы на Исполнительном Комитете – утвердим. Я к вам ещё приду. Переглянулись – ну что ж, хорошо, согласны, пусть идут. ...Необычность предполагаемого документа вызвала задержку даже у тёртого Соколова. Немало он составлял за жизнь адвокатских документов – прошений, обжалований, протестов, да и социалистических разных немало. Но сейчас не совсем понимал форму: что оно такое будет? Постановление Совета рабочих депутатов? Воззвание? Обращение к гарнизону? ...Затоптались солдаты, уже не слишком доверяя, одолеет ли их вожатый всё теперь гладко на бумаге написать? Вдруг Линде6, запрокинув голову, с полузакрытыми веками произнёс вполголоса, как заклиная: – При-каз!... По штатскости своей Соколов не воспринял: как может быть приказ? чей приказ? А тут вошёл увалисто Нахамкис, проверить их. Стал у стены, выше их всех, руки позади. Узнал, в чём затруднение, и сказал: – Как бывший военный человек поддерживаю: приказ. Солдатам понравилось, загудели: – На родзянковский приказ – и наш приказ! Что ж, неплохо, революционное творчество. Приказ? Но – от кого приказ? Приказы подписывают генералы. – А у нас подпишет Совет рабочих и солдатских депутатов, – спокойно отпустил Нахамкис. – А как они пишутся, приказы? Нахамкис задумался. Его военная служба в якутской местной команде была лет сколько назад, хотя и был он в роте лучший "фрунтовик", и офицер же помог ему из ссылки бежать. И не было больше тут ни офицера, ни старшего унтер-офицера, ни младшего. Но сами же солдаты помнили кое-что из приказов. И самый налезчивый, лицо в оспинах, отважно ткнул в бумагу грубым пальцем, грязным ногтем: - Должон быть номер у приказа! Какой же номер? Ещё ни одного не издавали. - Значит - первый. Соколов красиво крупно вывел: "Приказ №1". ...Свой приказ-первенец страстились солдаты сопроводить: - Для немедленного и точного исполнения! Они и сами знали, что так не писалось. Но слова такие – слыхивали. А приказ этот – защищал их головы. А дальше – суть. Она была подработана ещё утром на ИК, и Соколов и Кливанский её уже всю прокричали и проголосовали на шумном сборище в 12-й комнате. Да у Кливанского и на бумаге есть: как относиться к возврату офицеров, к Военной комиссии, как быть с оружием. Но начать надо – с солдатских комитетов, это рычаг Архимеда. ...Немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов... ...Отнять армию у Государственной Думы. И отнять уже завтра к утру! Нахамкис веско добавил: – Николай Дмитрич, оттените: во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих депутатов и своему комитету. И больше никому. Соколов быстро писал, перо не кляксило, не задирало, уже перешёл на второй лист. А Кливанский со своей бумаги заботливо дальше: - А приказы Военной комиссии исполнять только если не противоречат постановлениям Совета Рабочих и Солдатских... Нахамкис тихо ушёл. А солдаты, не мешая перу Соколова, между тем опять заспорили о главном деле, как они понимали: у кого ж будет оружие? В той комнате накричано: офицерам не выдавать. И для свободы – надо б его забрать себе. ...Должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не могут выдаваться офицерам даже по их требованию... Там, в дневном перекрике, много чего наворотили: и офицерам не жить вне казарм, и погоны с них снять, и которого рота не подтвердит – на левый фланг. А – как же теперь? И Линде – вытянув руку, как крыло, будто косо спускаясь к солдатам: – Да! Да, товарищи! Раз комитеты выборные – то офицеры тем более выборные! Сробели солдаты: эт' кого мы в офицеры себе сами возжелаем? Вот – его для прикладу? Ну, не именно из солдат, объяснял Кливанский. Из офицеров же, но которые получше. А которые к вам плохие – метлой. Солдаты робели. А образованные за столом – нисколько. И вписали. Солдаты затоптались: не! не! всё ж таки совсем начисто отменить воинску дисциплину – никак не можно. Всё ж таки немец стоит на нашей земле – и как же в армии без порядку? Просили солдаты: дисциплину оставить. – Хорошо, – уступил Соколов, удивляясь пугливости стада. И вслух повторял, что писал: ...В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину... Так, так, – улыбались. Без порядку – кака армия? – А как из строя рассыпались – так всё, свобода. И солдаты пользуются всеми правами граждан! – И – чести больше не отдавать! – Максим из своей бумажки. Солдатам опять неловко: – Какая ж служба без чести? – Не отдавать! – весь задрожал Линде, голову вскинул, румянец на бледных щеках. ...Ну, а кончать – это уж как положено. Тут оспяной знал: – Настоящий приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, экипажах и прочих строевых и нестроевых командах... Совершилось. И отпустил Соколов солдат. И собрал листы. Теперь понесли листы в ИК, на утверждение. – А там что ж? Отправлю в "Известия" к Гольденбергу7, к утру катнём отдельной листовкой. И – пошло! А если не развалить старую армию – так она развалит революцию». Хочется добавить, что большевиков в те дни почти не было ещё в исполкоме (а наиболее активный из них – Шляпников – постоянно отлучался, беспокоясь о скорейшем вооружении рабочих). Но среди тех солдатских депутатов, которые составляли «Приказ №1», большевиков было достаточно (в мемуарах остались имена многих из них, и партийная принадлежность известна). Да и в дальнейшем именно большевики прежде всего донесли этот «Приказ» до действующей армии и апеллировали к нему в своей агитации. Исполком совета очень быстро понял, что с «Приказом №1», уже растиражированным в сотнях тысяч экземпляров (в некоторых источниках в качестве итоговой цифры тиража приводится 9 миллионов) они погорячились. 3 марта в дополнение к нему был выпущен «Приказ №2», некое половинчатое отступление назад. Но он не исправил, а лишь усугубил ситуацию: он признавал все уже состоявшиеся выборы офицеров. Более того, он закрепил особое положение петроградского гарнизона, который запрещено было посылать на фронт «за заслуги перед революцией». Позже это постоянное давление развращённой массы не желающих идти на фронт «запасных» сыграло свою зловещую роль в сползании от февральских событий к октябрьским. Фразу же о том, что «Приказ №1» относится только к петроградскому гарнизону, мало кто заметил. Кроме того, только «Приказ №1» активно распространялся в действующей армии, а последующие менее разрушительные и «более патриотические» воззвания широкого хождения не имели. Тем временем в армии (где-то медленно, но где-то и быстро) распространялась петроградская зараза. Начались убийства офицеров. Уже 3 марта вспыхнул бунт на Балтийском флоте (расположенном в Гельсингфорсе, ныне Хельсинки). О потерях офицерского состава флота в этот день Солженицын пишет: «Вместе с кронштадтскими потеряли, скоро получится, – половину офицеров, погибших при Цусиме»... Адмирал Непенин, сразу же признавший Временное правительство, восторженно принявший революцию, вынужден был отправить в Ставку и Думу телеграмму: «Балтийский флот как военная сила не существует». На следующий день он и сам был убит. Остаётся вопрос: почему в действующей армии так легко приняли «к исполнению» бумажку, конечно не являющуюся в строгом смысле слова никаким приказом? Об этом вспоминает служивший в то время в артиллерии философ Фёдор Степун. «Уже целую неделю, если не больше, мы жили как впотьмах. Выпущенный Петербургским8 советом рабочих и солдатских депутатов уже на четвёртый день революции знаменитый приказ № 1 внёс во фронтовую жизнь, несмотря на то, что он был дан только петроградскому гарнизону и к действующей армии никакого отношения не имел, невероятную путаницу: возбудил в солдатах совершенно несбыточные надежды и вызвал вполне справедливое возмущение в офицерской среде. Стояло ли за этим приказом, подписанным никому неизвестными именами, Временное правительство, или нет, оставалось неизвестным»9. Временное правительство (в лице военного министра Гучкова), к сожалению, повторило в приказе 114 некоторые положения «Приказа №1» и тем косвенно подтвердило его легитимность10. Одним из знаковых положений, в которых оказались согласны и тот и другой документ, была отмена отдания чести. От современных историков иногда приходится слышать, что народ с готовностью принял страшное «право на бесчестье». И только сейчас для меня это «право» связалось с текстом «Приказа №1». Он, как и многие события того времени, выявил болезненное желание, охватывавшее всё большую и большую часть народа, – отрицать все и всяческие границы, в том числе и границы, которые накладывает на человека добровольное признание другого – старшим или равным. Человеком, обладающим честью. Тех, кто был способен устанавливать и держать границы, оказалось слишком немного. Материал подготовила Александра Колымагина --------------- 1 В Википедии приводится текст «приказа Родзянко», якобы ставшего причиной возникновения «Приказа № 1». Правда, в качестве источника этого «документа» указываются... протоколы Совета рабочих и солдатских депутатов, иначе говоря, рассказ заинтересованной стороны! Тем не менее, даже если это текст подлинного приказа, он ни слова не говорит о разоружении солдат (а стоило бы...). 2 Все цитаты, если это не оговорено особо, – из «Красного Колеса». 3 Существуют противоречивые сведения о том, кто в первые дни марта возглавлял военную комиссию. Одни мемуаристы называют А.И. Гучкова, другие –Б.А. Энгельгардта. Возможно, они оба в эти дни считали себя её руководителями. 4 Николай Дмитриевич Соколов – сын духовника царской семьи, присяжный поверенный, социал-демократ, секретарь исполкома Петросовета. Умер своей смертью в Ялте в 1928 г. 5 Юрий Михайлович Стеклов (Нахамкис) родился в 1873 в Одессе, в зажиточной семье. В феврале 1917 года стал членом исполкома Петросовета и редактором «Известий» (до мая 1917 года). После октябрьского переворота в 1917-1925 годах был редактором «Известий». Стал одним из авторов первой Конституции СССР 1924 года. Арестован 3 февраля 1938 г. и приговорён к 8 годам тюремного заключения по обвинению в контрреволюционной агитации и незаконном хранении оружия. Умер 15 сентября 1941 г. в Саратовской тюрьме от дизентерии и крайнего истощения. 6 Фёдор (Фридрих) Линде родился в 1881 году. Учился на реальном отделении Главного немецкого училища Св. Петра, на математическом факультете Петербургского университета. В 1905 г. вступил в партию большевиков, участвовал в революции 1905-1907 годов. В апреле 1912 г. выслан за границу на два года. Вернулся в Россию накануне Первой мировой войны. Был вольноопределяющимся в Финляндском полку. Летом 1917 года назначен комиссаром Юго-Западного фронта. В августе растерзан взбунтовавшимися солдатами, которых резко обличал за нежелание выполнять боевые приказы. 7 Иосиф Петрович Мешковский (Гольденберг) с февраля по май 1917 года по приглашению Ю.М. Стеклова входил в состав редакции «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов». 8 Так у Ф. Степуна. 9 Цитата из книги воспоминаний «Бывшее и несбывшееся». 10 В этом контексте можно вспомнить и некоторые другие постановления Временного правительства, в частности подписанную А.Ф. Керенским в мае 1917 года Декларацию прав солдата. Kифа № 4 (222), март 2017 года Ещё материалы по теме Май – июнь 1917: Свидетельства очевидцев Май 1917: «Церковная революция» Апрель 1917: Поражение кадетов Март 1917: «Приказ № 1» Март 1917: Отречение Февраль 1917: Краткая хроника Январь 1917: Затишье перед бурей Декабрь 1916: Как это было Декабрь 1916: Убийство Распутина Ноябрь 1916: Накануне катастрофы |
