Фелисита значит «счастливая»

Интервью с монахиней Нийоле Садунайте, осужденной в 1970-е годы по делу «Хроники Литовской католической церкви»

 

16 и 17 июня 1975 года Верховный суд ЛитССР рассматривал дело № 416 по обвинению Нийоле Садунайте в «антисоветской агитации и пропаганде», конкретно – в размножении и распространении «Хроники ЛКЦ». Подсудимая отказалась от защитника. В зале суда присутствовали только 5 работников КГБ и 6 солдат. Даже свидетелям, за исключением брата подсудимой Ионаса Садунаса, судья не разрешила после дачи показаний остаться в зале. Работники КГБ утверждали, что суд – закрытый.

Матушка Нийоле, мы читали Ваше интервью, где рассказывалось, как Вы любите КГБ...

Очень люблю! Они путешествие мне такое устроили! Семь тысяч километров от Литвы, бесплатно, с охраной, как президент ехала, никто не мог обидеть, кушала бесплатно, спала, ни за электричество, ни за квартиру, ни за общежитие платить не надо! А теперь попробуй поехать в Красноярск или на Север! Сколько это потребует денег!

И нам захотелось спросить, откуда у Вас взялось то мужество, которое Вы проявили в отстаивании веры? Кто Ваши родители? Как Вас воспитали?

Меня крестили с именем Фелисита Нийоле. Фелисита значит счастливая. Когда мама меня ждала, ей было 23 года, и она была студенткой академии, где папа уже преподавал. Она очень простудилась, у нее был мокрый гнойный плеврит. Тогда, в 1938 году, аборты в Литве были запрещены, но когда врачи ее обследовали, они сказали: «Ты умрешь, и ребенок в тебе умрет. Тебе 23 года, у тебя сын почти трех лет. Мы спасем твою жизнь». Мама отвечает: «Что вы говорите? Это все равно что сказать: убей сына и будешь жить. Это тоже ребенок. Богу знать, кому жить! Его воля». И мама очень легко меня родила, говорила, я с таким шумом пришла в этот свет, и теперь такая шумная.

Папа и мама были очень добрыми и помогали бедным людям, которые тяжело жили, – и ремонтом, и деньгами, ну, чем могли, потому что сами тоже жили тяжело. И вот как-то ночью прибежал один из этих бедных людей, одетый в лохмотья, чтобы его не узнали, и говорит моему отцу: «Садунас, беги! В 3 часа повезут в Сибирь». Мне тогда был шестой год. Мы просто встали с кроватей, запрягли две лошади (может быть, у нас были, может быть, мы их одолжили, не помню), сели в большой воз и так поехали через всю Литву – и убежали! Там, где мы жили, очень хорошие профессора были, очень верующие. Их тоже предупредили. И один из них (у них в семье тоже два ребенка было) в ответ сказал: «Я никому зло не сделал, зачем меня увозить?» Не поверил! Но его увезли. И семью его тоже. Потом семьи отделяли от мужчин. В лагерях женщины с детьми жили отдельно. Им было очень тяжело.

А мы так и ехали, ехали, ехали и приехали совсем в другой край Литвы. Там была семинария¹, и епископ Винцентас Борисявичюс нас принял. Папа преподавал в семинарии, и мы там жили. Я прошла там миропомазание и первое причастие. Мне и семи лет не было, это было в 1945-м. А осенью в семинарию пришли из КГБ. Папы не было, его предупредили, что было КГБ, и сказали, чтобы он пришел в их здание. Но папа пошел домой, мы сразу спустились в подвал, дождались ночи и ночью переехали в ближайший городок, а рано утром с поездом отправились совсем в другой край Литвы – Аникщяй. Там работал папин друг, и он помог папе устроиться агрономом. А епископа Винцентаса Борисявичюса зимой 1945 года, в конце декабря, перед Рождеством, арестовали и 10 месяцев очень жестоко мучили, потому что хотели завербовать, и в 1946 году расстреляли.

В то время где-то было немного жестче, где-то более мягко. Папа работал с простыми людьми, с доярками, и даже они боялись в костел идти, опасались, что потеряют работу! Все-таки в коровнике работать было легче, чем где-то там на поле, и, может быть, там можно было больше достать молочка. Люди тогда не очень честно жили, потому что голод был. Страшно! А папа каждое воскресенье шел в костел и всегда так открыто, и причащался каждый раз. Его вызывают КГБ или партийный секретарь и на него кричит: «Садунас, ты демонстративно ходишь в костел!», а он говорит: «Я не демонстративно, я просто хожу, не бью в барабан и не кричу: "Смотрите, Садунас идет в костел!" Вот вы идете в ресторан, в кино, в магазин, так я в костел иду!» Они как-то пригрозили, что он будет без работы, что мы все помрем с голоду. Папа говорит: «Бог дал зуб, даст и хлеб! Пойду сам дренаж делать, самым простым рабочим, и с голода не помрем!» А он был им в то время нужен, потому что в колхозах, совхозах было очень нужно знать, какая земля, как ее обрабатывать, что лучше делать, чтобы был урожай, а папа как раз это умел. Он верил, что он в руках Господа, и мне это был такой пример! Я так гордилась! Я и вообще характер папы получила, я тоже сангвиник, тоже всегда с шутками!

Меня в 1974-м арестовали, я 10 месяцев провела в подвалах КГБ, и мне все грозили, что когда меня увезут, они меня убьют, и я не вернусь в Литву. И я с ними говорила жестко – правду говорила, что они лгут, что они неправы, что они нарушают свою Конституцию, Декларацию прав человека, что одно говорят, а другое делают! Я ничего им не говорила про «Хронику Литовской католической церкви», которую мы выпускали. И они меня под конец спрашивают: «Кто редактор?» Им это очень было нужно! А я следователю и говорю: «Это Вы редактор. А мы только секретари. Не нарушайте свои законы, и нам нечего будет регистрировать!» Ведь это они нас преследовали, а мы только печатали факты: вот такой-то человек пошел в костел, или крестил, или причащал детей, и его выгнали с работы. Перед самым судом, как теперь вижу, то был 1975 год, с 15 на 16 июня, вот как Господь дал: я так ясно увидела папу во сне, так, как будто я в Аникщяе, хожу во дворе, а он и приезжает на такой легковой «линеечке», шесть черных красивых коней в нее запряжены; и рядом с ним место свободно. Я выхожу, и он мне говорит: «Ёля, приходи, надо временно уехать» – хочет, чтобы я села к нему. Я проснулась и думаю: как это – шесть коней, никогда в жизни такого не видела, даже на картинке, чтоб были такие шесть черных, красивых. А женщина, которая со мной в камере сидела (она на самом деле была «наседка»²; я этого не знала, но ничего не болтала), говорит: «Не может быть, что ты 6 лет получишь!» Но я получила именно 6 лет. И вот они перед моим отъездом мне говорят: «Все, убьем, не вернешься домой». Я отвечаю: «Временно уезжаю, батюшки, временно!» Вот как Господь дает слабому человеку укрепление. А правда, потом руку Божию, где бы я ни жила, я всегда чувствовала. Сегодня мы как раз на литургии читали место из Евангелия о том, что любящему Бога все выходит к добру. Даже вот эти все преследования, все невзгоды. Ежели ты уповаешь на Него – даже и смерть. Я братикам-кагэбистам в ответ на их слова «договоримся за пол-литра с троими, и убьют, и замучают» говорила: «Ой, как я благодарна! Вы меня, грешную, экспрессом в небо хотите отправить». Но они никогда не любят делать то, что ты хочешь, вот и говорили: «Не будем делать тебя мученицей».

Вы довольно рано выбрали свой путь.

Да, когда 18 мне исполнилось. Но это Бог выбрал, а не я.

Но Вы с Его выбором согласились. Когда Вы уверовали и как почувствовали, что Ваше призвание –  монашество?

Веру-то я, наверно, уже с кровью родителей впитала, так как они были верующие. Мы каждый вечер молились вместе, вся семья. Папа руководил. Мы всегда на коленях молились, несмотря на то, что он тяжело работал, приезжал с работы за 7 километров.

И вы его ждали и потом вместе молились?

Да, всегда, каждый вечер. Папа очень молитвенным был, очень Божию Матерь любил. Родители учили жить по правде, не лицемерить. Когда я уже была в школе и нам там внушали, что Бога нет, что это все сказки, я приходила домой и спрашивала: «Мама, вот, так и так сказали». И мама мне все объясняла. У мамы было много литературы, так как она училась в гимназии.

Рано я пошла в школу, в 6 лет, в Тельшяе, где нас приютили. И я была еще живее, чем теперь. Спортом занималась – и волейболом, и баскетболом, и настольным теннисом, и плавала, и прыгала. И несмотря ни на что я открыто ходила в костел. Скажем, едем мы в воскресенье в другой город, Аникщяй, играть в волейбол или теннис. В 8 часов уезжаем. А я в 8 часов в костеле, выйду в полдевятого, а у костела целая машина меня ждет. Кушаем в каких-то ресторанах, я всегда перекрещусь. Но никто не смеялся. И не то что я показать что-то хотела, но я дома так делаю – почему же я должна лицемерить? Вот что значит родители, что значит впитать веру с молоком.

Я выросла в пригороде Аникщяя. Там было 13 ребят и я – 2 команды: 7 и 7. Какие мальчики хорошие были! Они старше меня на три, на четыре года. Никаких ругательств, кончилась школа – никто не курил, никто! На выпускном вечере ни пива, ничего не было. Многие из них, правда, вступили в комсомол только для того, чтобы потом могли поступить в высшую школу. А нас с братом оборонили родители. А то я тоже бы вступила. В школе зазывают: пионеры – поедем на экскурсию! «Ой, мама, я в пионеры пойду!» – «Я тебе пойду, это же атеистическое, они борются с Богом». – «А, тогда не хочу!» И вот мой брат не вступил, я не вступила, еще девочка одна, Мария, ну нас и выгнали из школы. Мы две недели не ходили в школу. Мама пошла и сказала: «Если что, уж я отдам откусить свою голову этому дракону, а детей не отдам. Пускай они будут малограмотные, но будут честные и не будут лицемерить, что одно при людях, а другое в семье». Спустя две недели нас позвали опять, потому что не было такого закона, что только пионер может учиться в школе. Тем более что тогда надо было обязательно учиться. А те, другие родители, они ведь жалели детей: «Вот, не поступит, не кончит, станет чернорабочим, это тяжело». Хочется для детей всего лучшего. Но мне папа говорил: «Нийоле, все для человека нужно: чтобы он был обеспечен материально, чтобы его уважали, чтобы работа хорошая была. Но самое главное – это вера в Бога». Вот такие были родители.

У нас все епископы были арестованы, каждый третий священник был арестован и казнен. Советская власть ведь считала, что религия – самый большой ее враг. 90% судебных дел было против религиозных деятелей. Все священники были запуганы. А потом смотрят – один сел, другой сел, и они стали смелее, как-то стыдно, что ничего не делаешь и не сидишь. Обратная реакция произошла. Всех не посадишь ведь. А женщины тайно учили детей религии. Мне очень нравится то, что сказал А.И. Солженицын: жить не по лжи. Самый главный закон жизни, считаю, высказал. Не обязательно трубить об этом. Но в ходе жизни с теми, кто хочет это знать, ты поделись этим знанием. Это все равно как я имею миллион, а люди тут голодают, и я не дам, не поделюсь с бедным. А иметь знание о Боге и им не делиться – это еще хуже. В то время была жажда этого знания.

В 1956 году – я как раз окончила школу – были хиротонисаны два епископа. У вас в православной церкви миропомазание ребенок получает сразу после крещения, а у нас только после первого причастия, и совершать миропомазание могут только епископы. И вот один из новых епископов приехал в костел Св. Анны. Собрался большущий костел, полный людей, от 7–8 до 20 лет, которые хотели получить миропомазание. Бронислава, моя подруга, тоже была не миропомазанная, а ей был уже 21 год, а мне было тогда 18 лет. И она попросила, чтоб я была ей мамой: у нас на миропомазание есть мама, как на крещение бывает крестная. Когда миропомазывают, держишь на плече у своей «дочери» руку. Во время службы епископ очень красиво объяснил, что те, кто принимает миропомазание, должны просить Духа Святого, чтобы Он пришел, чтобы Его дары спустились на нас, освятили, дали крепость. А меня миропомазывали, когда мне семи лет не было, я ребенком была совсем. И вот теперь стою и думаю: «Ох, я ничего не просила! И может быть, я ничего не получила! Броня, передай, отдай мне половину!» А она такая добродушная, не очень-то воспитанная религиозно, и отвечает мне: «Бери же, тебе надо, мне-то жалко, что ли». Ну и вот после того, как ее миропомазали, потом помолились, и такая радость! Жизнь! И так хочется в монастырь! Бог дает такие вещи просто как молния. Но вот что самое интересное – Броня, как мы выходим, говорит: «Нийоле, я так хочу в монастырь! А что это такое?»

И вот прихожу я домой уже под вечер (миропомазание днем было): «Мама, хочу в монастырь!» Мама говорит: «Это святое дело! Но для тебя ли это, это ты какие-то шутки вздумала». Она считала, что я все время что-нибудь вздумаю – то я на крыше, то я на дереве сижу.

Но я такая упрямая была, и на следующий день мы пошли по монастырям: сначала к одним сестрам, потом к другим. Но одни предложили мне в Институт физкультуры поступить и одновременно у них жить и учиться тайно (а это значит, в костел нельзя ходить, и придется лицемерить); у других были одни старушки и молодых не принимали. А на следующий день мы уже пришли к моим сестрам. Был конец июля, тепло. Там летняя кухонька, такие бабушки, как я теперь, в белых платочках, пятеро или шестеро. Я будто домой пришла. Нам дали покушать после утрени, простой день был, мы чай попили. «Мама, уходи, я здесь останусь!» Мама старшей сестре монастыря говорит: «Не будет из нее монахини, это же ртуть. Больше двух месяцев никак не проживет! Но я вам заплачу за еду, за квартиру, может быть, немножко ума наберется, а то у нее в голове ветер». Ну не верила мама ни в какую. А я так здесь и осталась. Вот как Господь делает. Он выбирает самых слабых.

Беседовали члены Покровского малого православного братства,
сентябрь 2015 года

-------------------

¹ Видимо, речь идет о Тельшяйской католической семинарии, впоследствии (в 1946 году) закрытой. В 1989 году семинария была восстановлена и получила имя епископа Винцентаса Борисявичюса, бывшего ее первым ректором. В 2015 году в семинарии проходило обучение 11 студентов.

² «Наседка» – агент, которого следователь подсаживал в камеру к подследственному под видом такого же заключенного.

Кифа № 13 (215), октябрь 2016 года

Ещё материал по теме номера:
Назвать поименно. В этом году исполняется 25 лет с момента признания 30.10 официальным общегосударственным Днем памяти жертв политических репресссий