Цена конформизма 4-го июня 2011 г. в библиотеке-читальне им. И.С. Тургенева прошла встреча, подготовленная культурно-просветительским центром «Преображение» совместно со Свято-Троицким малым православным братством на тему: «Юрий Нагибин: какую цену мы платим за конформизм?»  Целью встречи не было преподать безупречный положительный пример советского писателя Юрия Марковича Нагибина по типу «делать жизнь с кого». Его личная судьба и творчество также не могли служить средством лицемерного морализаторства - не будьте как Нагибин, не становитесь конформистами. Но почему именно о нем, и почему именно сейчас? Нагибин беспощаднее и точнее многих честных, бескомпромиссных литераторов советской и постсоветской эпохи показал ту цену, которую неизбежно платит человек, общество и нация за конформизм как принцип существования и за приспособленчество как прием выживания и плату за снотворное благополучие жизни.
Он точно помнил, когда струсил в детстве и как это изменило его жизнь. Всю жизнь он постигал «науку трусости». Страх вошел властно, угнездился, начал расти и хозяйничать. И впредь каждый поступок был окрашен тем самым испугом: «я чувствовал себя голым и незащищенным: любой встречный человек мог причинить мне зло». Он пожизненно нес в себе ад страха, беззащитности и боль постоянного преодоления. Это его «жало в плоть». Страх испытывают все, но не все так мучительно и обреченно изнывают под его бременем. «Я бы справился со стыдом, но бессилен против страха». Его нельзя выключить, можно лишь изменить к нему отношение и нести как крест, всю жизнь отражая нападения тотального, парализующего страха, наблюдая за собой и храня себя. Его личный подвиг - несение креста этого страха без абсолютного подчинения ему. В 1930-е, 40-е, 50-е годы многие люди сделали радикальный выбор в сторону зла, часто не оценивая его так: доносили, клеветали, убивали, сажали и охраняли и так обретали своего рода и духа «целостность», становились «бескомпромиссными конформистами», не разрывали душу по частям в оплату многочисленных мелких уступок злу, а сделали это однажды, но сразу и безоглядно. Нагибин был слишком порядочен для этого, хранил в себе те «хрупкие моральные ценности», которые были подарены ему «генетически и воспитанием». А цена, даже не чистой, а просто живой совести, - непрестанная боль, согласие честно, без самообмана и приукрашивания видеть жизнь, людей, себя, свою «дрянь и мелочь», впускать в себя порциями зло ровно настолько, чтобы не отравиться и не умереть. Инстинкт духовного самосохранения всегда останавливал его у последней черты, переступив которую уже невозможно вернуться, остаться вполне собой. Поэтому так психологически точны, выстраданы, беспощадны его самооценки в поздних, самых зрелых и совершенных произведениях. Он словно торопится отдать долг, пишет резко, даже с некоторым перехлестом, почти удовольствием от нестерпимого самобичевания. Отчаянно, даже, кажется, азартно, с вызовом, с перехваченным дыханием русских горок ухался Нагибин в свои глубины, самые темные и страшные. Его пожизненное искупление - не похоронить, не забыть, а вытащить все на свет, все вспомнить и назвать. Нагибин всегда чувствовал уровень дозволенного поведения, и когда планка разрешенного творчества поднималась, он незамедлительно начинал писать в меру санкционированной свободы. Возможно, это тоже вид «мягкого» конформизма, но мог ли он иначе? Уважая гражданский подвиг Солженицына, он прикидывал к себе: а мог бы он сам вот так? И честно признавался, что только лишь в мечтах. «Я только писатель, ничего больше. У меня нет ясной цели, в этом главное». Нагибин не был бойцом, но, как минимум, всегда боялся жить машинально. Он боялся, а призвание писателя использовал для выживания - физического и душевного, но никогда не был слеп и, сознательно идя на компромисс, восхваляя советский режим, воспевая вождей, знал и чувствовал, что каждой строчкой сокращает свою жизнь. Ценой конформизма как мировоззрения, своеобразной веры и соответствующих этой вере поступков становится призрачный удел, состояние «как бы жизни». Впрочем, это его личная судьба и личные счеты. Цена личного конформизма, измены призванию - пустота, загубленная жизнь: «жители новостроечного Ясенева, счастливая семья на воскресной прогулке. Я испытал настоящий ужас при виде них. Вот так живут в полном серьезе довольные жизнью миллионы людей, и ничего иного им не надо. И в положенный срок отойдут, не испытав даже секундного сомнения в том, что действительно жили». Люди применяют анестезию обыденностью, иначе - невыносимая боль и жгучие сомнения о смысле жизни, пустота нереализованного призвания, согласие на жизнь во сне, в тотальной иллюзии. Цена общественного конформизма - антропологическая катастрофа, о которой много говорят и пишут, обезличивание, исчезновение нации: «есть население, жители, а народа нет». И нет уже сил на надежду, на светлый исход: «сплошной, непроглядный мрак», преступная беспамятность страны, нераскаянность людей. Даже Бога нет в душе, «вместо веры какая-то холодная остервенелая церковность, сухая страсть к обряду». Нагибин считает, что это заслуженная судьба, мы сами этого хотели и сотворили с собой. Юрий Маркович Нагибин внезапно скончался 17 июня 1994 года. Зная его биографию, читая «Дневники» и поздние покаянные повести, написанные, без преувеличения, кровью сердца, можно с верой и молитвой дерзновенно надеяться, что он оправдан у Бога. Возможно, о таких, как он, апостол Павел откровенно сказал, что «у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор 3:15). Его спасение было в том, что он оставался горяч, хоть этот огонь и сжигал его изнутри всю жизнь. Нагибинская советскость, услужливые жертвы режиму, которые он приносил своим талантом, - дела, которые сгорят, но жизнь, принятая взаймы, искуплена им, хоть и дорогой ценой. Он вернул долговые расписки, которые раздавал, подчиняясь обстоятельствам жизни или несвободно выбирая их. Смерть каждого человека - тайна, но иногда то, как ушел человек, может прояснить его жизненные итоги. Он умер тихо, словно пришло его время, жизнь была полностью исчерпана, баланс сведен, совесть успокоена, словно его отпустили. И Нагибин выстрадал это право, не только лично выбравшись из капкана лжи и многочисленных измен своему человеческому и творческому призванию, но ушел «с прибылью», оставив достойное литературное наследство, прикасаясь к которому многие испытают его и свою боль, но и его и свое душевное и духовное очищение и преображение.  В библиотеке-читальне им. И.С. Тургенева Михаил Сергиевич Свято-Троицкое братство КИФА №8(130) июнь 2011 года |
