gazetakifa.ru
Газета «Кифа»
 
Главная arrow Новости arrow О том, как оживают книги. Открылась новая выставка в музее ГУЛага на Петровке
12+
 
Рубрики газеты
Первая полоса
Событие
Православие за рубежом
Новости из-за рубежа
Проблемы катехизации
Братская жизнь
Богословие – всеобщее призвание
Живое предание
Между прошлым и будущим
Внутрицерковная полемика
Язык Церкви
Конфессии
Конференции и встречи
В пространстве СМИ
Духовное образование
Церковь и культура
Церковь и общество
Прощание
Пустите детей приходить ко Мне
Книжное обозрение
Вы нам писали...
Заостровье: мифы и реальность
Люди свободного действия
Лица и судьбы
1917 - 2017
Гражданская война
Беседы
Миссионерское обозрение
Проблемы миссии
Раздел новостей
Открытая встреча
Встреча с Богом и человеком
Ответы на вопросы
Стихотворения
Региональные вкладки
Тверь
Архангельск
Екатеринбург
Воронеж
Санкт-Петербург
Вельск
Нижневартовск
Кишинев
Информационное агентство
Новости
Свободный разговор
Колонка редактора
Наш баннер!
Газета
Интернет-магазин
Интернет-магазин
Сайт ПСМБ
 
 
Трезвение
 
 
Печать E-mail
29.04.2013 г.

О том, как оживают книги

Листая анонсы  в сети интернет, я наткнулся на предложение почитать "Живую книгу памяти". Так решили назвать новую выставку в музее ГУЛАГа на Петровке. От нашей редакции до музея можно дойти пешком минут за тридцать.  Решено: в День исторического и культурного наследия назначается вечерняя прогулка по весенней Москве с посещением новой экспозиции.

Несколько раз по дороге я останавливался, чтобы спросить у полицейских дорогу до музея. Лубянку и Петровку они показать могли, а вот про музей не слышали.

Итак, я на месте. Музей начинается во дворе. Чтобы попасть в помещение, нужно пройти сквозь коридор колючей проволоки. С внешних стен здания внимательно смотрят Тухачевский, Вавилов и другие жертвы советского молоха. Вход свободный. Внутри живо, что-то готовится.

Музей ГУЛага. Антон Владимирович Антонов-Овсеенко и Семён Самуилович Виленский

Я вхожу в зал, где уже началось открытие выставки. Терпкий запах красного вина доносится из больших бутылей. Кофе, сладости и фрукты  - всё это ждет на столах своего часа. В центре зала сидят двое. Они говорят, и через них говорит уходящая история. Это Антон Владимирович Антонов-Овсеенко и Семён Самуилович Виленский.

Антонов-Овсеенко:

- Историю любить надо. Тем более, что интерес к истории является, действительно, воспитателем школьников. И школьники, и преподаватели должны знать историю своего народа, как бы она не казалась нам сегодня тяжелой и трагической.

Он говорит, высоко подняв голову. Антон Владимирович уже почти не видит и с трудом передвигается, но говорит так, будто выплавляет стальные рельсы, а не слова и фразы. Позже из "живой книги" я узнаю, что после лагеря он уехал в Гагры и занялся физической культурой. У него была простая цель - пережить своих палачей, и ему это удалось.

- Я побывал в разных лагерях и я, можно сказать, живой экспонат. И школьников надо приучать ходить в музеи. Они должны знать, что в годы советских репрессий у нас погибли миллионы людей. Об этом надо помнить. И это долг поколения.

Прошлое учит добру и человечности, потому что в нас это качество любви к человеку, человечность в человеке постепенно у нас уходила. Мы сами того не замечали. Этого допускать нельзя. Наш музей способствует оживлению этой жизни, способствует воспитанию школьников, студентов в необходимом духе, подлинном патриотизме, не показном.

Виленский:

- Конечно, то, что в советских школах организовывалось патриотическое воспитание, кружки, секции, - это было замечательно, но власти использовали это для оболванивания.

Он говорит долго, мерно и очень тихо, забывая про микрофон.

- Полностью эту историю никто не знает. Еще много закрыто страниц. Сейчас говорят о создании единого учебника по истории. Но ведь это уже было. Мы это уже проходили. Вы понимаете, чем это опасно, чего я боюсь?

Потом следуют реплики из зала, какие-то стихи, цветы и пожелания долгого здоровья. Официальная часть окончена. Люди устремились к столам. Все хотят пообщаться за стаканчиком. Я иду в зал с новой экспозицией. На старых стилизованных столах лежат три больших открытых книги. Чтобы их прочесть, достаточно надеть наушники, которые лежат рядом, и они сами всё расскажут. Со страниц этих книг говорят люди. Это небольшие, но яркие истории о тюрьме, о лагере, о семье.

С похожей технологией я встречался в Варшаве в музее Шопена. Приятно было встретить это и в Москве. Заметив моё внимание к выставке, ко мне подошла девушка:

- Вы случайно не из газеты?

- Верно. Из газеты.

- Из какой?

- Газета КИФА, - случайно делаю ударение на последний слог и замечаю, что на французский манер арамейское слово звучит элегантнее.

Музей ГУЛага. Роман РомановДевушка представилась Анной и сказала, что работает в пресс-службе музея. После этого любезно помогла мне найти директора. Роман Романов - молодой человек с пристальным взглядом. Он стал директором не так давно, и я начинаю разговор с вызова: 

- Зачем Вам всё это нужно?

- Логически я не смогу на это ответить.

- Не нужно логически. Ответьте честно.

- Я считаю, что это самое необходимое, что сейчас нужно делать. Высветить то, что было тогда, - тот исторический опыт, который был получен людьми и страной. Выявить его, актуализировать. Надо вот этот мостик, некую коммуникацию наладить, чтобы современники поняли и осознали, что это было с нами.

- Откуда появился у Вас этот интерес? У Вас соответствующее образование, или какая-нибудь история, связанная с ГУЛАГом, произошла в семье?

- Нет. Это и не образование, и не совсем история в семье. Это случайность. У меня первое образование психологическое, второе - музейное. С конца 90-х годов работаю в музеях, и всякий раз возникала какая-то необходимость модернизации музеев, и меня пригласили сюда как заместителя директора.

Друзья, когда узнали, что я пошел работать в музей ГУЛАГа, спрашивали: "Зачем тебе это надо? Это же депрессивная тема! Это же про уголовников!" Выходит, если мои сверстники так рассуждают, то они не имеют никакого представления о том, что такое ГУЛАГ. Я начал все больше общаться с теми людьми, которые прошли лагеря.

Многие не высказались, не передали этот опыт. А ведь есть моё поколение, которое не понимает, что это такое. Для них это депрессивная тема, блатные песни и просто зэки. Этот разрыв меня ужаснул. Но потом, вглядываясь в эту тему с психоаналитической точки зрения как клинический психолог, я увидел, что на сегодняшних людей она оказывает огромное влияние. Даже если они не говорят об этом. Это касается и моей семьи, взаимоотношений, даже устроения детских домов!  Почему они так устроены? Какие взаимоотношения воспитателей и детей? Почему детей закрывают в четырех стенах? Меня это пронзило, и тема стала раскрываться.

- Эта тематика, достаточно маргинальна в обществе. И мейнстримом никогда не станет. Это невозможно.  А как Вы планируете развивать этот опыт?

 - Это и сбор материалов, и апробирование технологий, и поиск языка, на котором можно об этом говорить.  Работаем с архивами. Сейчас предстоит большая работа, так как меня включили в рабочую группу в Совете при президенте по развитию гражданского общества. И эта рабочая группа разрабатывает Федеральную программу по увековечиванию памяти жертв политических репрессий. Надо ответить на вопросы о музеях и о местах захоронения, обозначить образовательные программы. Там есть несколько направлений: мемориально-музейное, образовательное, международное сотрудничество. Разработка этой программы предполагает вывести нашу тему из маргинальности на должный уровень. Для меня пример - это Германия, которая не боится прошлого. Мы находимся в Москве - в центре страны, - и у нас разработана музейно-мемориальная инфраструктура города. Это не просто еще одно здание. Это несколько объектов, которые должны быть связаны общей темой: наш музей, Соловецкий камень в Кремле, где хотят сделать экспозицию под открытым небом и мемориальный сквер, Коммунарка, спецсовет НКВД, где захоронены от 10 до 16 тысяч человек. Это будет целая инфраструктура, которая выведет из маргинальности, и мы сможем спокойно об этом говорить, без криков, без надрыва.

- Не кажется ли Вам, что если развивать инфраструктуру так, как Вы говорите, то тема репрессий войдет в историю, будет признана обществом, но будет восприниматься достаточно внешне? Это не станет внутренним опытом людей.

- Я с этим не очень согласен. Буквально через несколько дней я поеду в Берлин на международный музейный семинар, где будут представлять Россию с этой музейной инфраструктурой. Я там никогда не был, но один человек рассказал, что можно выйти из метро и увидеть стенд, где написаны лагеря смерти. И рядом в сквере могут гулять мамочки с детьми. И русский человек может подумать, зачем здесь висит этот информационный стенд? А чтобы это знали и помнили. А в Берлине много таких информационных точек, которые не позволяют забыть историю. Это воспринимается как норма. Все это как бы вписано в город, и это определяют сознание и отношение людей к тяжелому прошлому. У нас в России есть тенденция поставить везде кресты и говорить  о каком-то покаянии. Но если молодой человек не знает, что такое репрессии и что такое ГУЛАГ, то это вызывает отторжение, мол, почему я должен в чем-то каяться? Требование покаяния без предыстории отталкивает человека. И чтобы этого не происходило: ГУЛАГ, репрессии, рабство страха, - всё это должно стать частью нашей истории, нашей жизни, нашего сознания, самосознания. Сейчас это как блок, выпадающий из фундамента, и мы должны его вставить. Не надо думать, что мы сразу станем любить родину, будем уважать друг друга, преступность исчезнет, но я думаю, мы будем более уверенно себя чувствовать. Это должно стать нормой, чтобы мы смогли об этом спокойно говорить, не умалчивая, не крича, не разрывая рубахи, не посыпая голову пеплом.

- Допустим, Вы добились своей цели. Ваша инфраструктура, которую Вы разработаете, оживет, это станет нормой. Это займет некоторое место в фундаменте общественного сознания, что произойдет с обществом, что в нем изменится?

- Мы можем только предполагать, хотеть, прогнозировать. Что на самом деле произойдет, неизвестно. Сказать, что все станут добрыми, я не могу. Есть еще огромное количество вещей, которые нужно преобразовывать. Создание этой инфраструктуры займет огромное количество времени, и на протяжении этого времени у нас будут возникать новые вызовы, новые запросы, новые вопросы и ответы. Надо адекватно оценивать то, что происходит кругом. Но вот эта вещь - это точно провальный момент, который надо починить.

Поблагодарив Романа, я ещё какое-то время ходил по музею. К самому закрытию пришли друзья. Мы рассматривали работы советского фотошопа, которые были собраны в рамках выставки "Комиссар исчезает". Ретушь человеческих судеб, вырванные имена, стертые лица, зачеркнутые жизни - это будни советских фоторедакторов, которые в разные времена по-разному видели один и тот же снимок: сегодня можно, чтобы этот человек здесь был и улыбался, а завтра нельзя, и нет его. Впрочем, это немного другая история. Наша история.

Андрей ВАСЕНЁВ

Информационное агентство КИФА

Музей ГУЛага. Живая книга памяти

Музей ГУЛага. Живая книга памяти

Музей ГУЛага. Живая книга памяти

Фото http://vk.com/museumofgulag

Все новости Информационного агентства >>

 
<< Предыдущая   Следующая >>

Телеграм Телеграм ВКонтакте Мы ВКонтакте Твиттер @GazetaKifa

Наверх! Наверх!