Это то, что никогда «само собой» не зарастет

8-9 сентября в Культурно-просветительском центре «Преображение» прошла Школа церковно-общественных инициатив. В течение двух дней её участники, 114 человек, говорили о последствиях советского «эксперимента над человеческим материалом», пытались вместе найти пути их преодоления и увидеть место церкви на этих путях. Мы задали участникам встречи несколько вопросов по одной из обсуждавшихся тем.

1. Сейчас многие люди воспринимают попытки осуждения преступлений советского режима как очернительство, отрицание чего бы то ни было доброго во всей нашей истории. Что бы Вы ответили на это?

Свящ. Георгий Кочетков

Я думаю, что это духовная болезнь, рожденная в том числе и тем, что в советское время назвали бы «кэгэбэшной провокацией». Нам всем нужно хорошо понимать, что если уж мы живем в мире, лежащем во зле, то чтобы не стать источником зла, его носителем и служителем, надо очень хорошо различать, где добро, а где зло. И если человек отказывается от этого, он играет на стороне зла - «за змея», а не за Бога. Поэтому нужно очень правильно давать оценки всему тому, что делаешь или собираешься делать сам, так же как и тому, что происходит вокруг тебя, или было до тебя, или будет происходить в твоей жизни и в мире в будущем.

Анна Ильинична Шмаина-Великанова, преподаватель СФИ и РГГУ:

Когда-то Ходасевич поправлял Пушкина (которого любил больше всего на свете), говоря, что «тьмы низких истин мне дороже/ нас возвышающий обман» - это ошибка. Не бывает низких истин и высоких обманов. Бывают только высокие истины и низкие обманы. Поэтому даже если бы наша история была беспросветна, как история, скажем, Албании или Казахстана, даже если бы в ней не было ни Пушкина, ни Мусоргского, ни всех других гениев и пророков, - все равно правда о ней была бы возвышающей и прекрасной, а ложь о ней - низкой и темной. Но учитывая, что наша история удивительна (как говорил Пушкин, «я ни за что не желал бы иметь другую историю»), а история советского периода, история ХХ века связана с жизнью святых мучеников, исповедников, гениев, пророков, о которых никто не узнал бы, если бы мы не рассказывали о том, как и почему они пострадали, то это вообще очень странный вопрос.

Владимир Лавренов, директор филиала РГГУ в г. Твери, кандидат исторических наук, руководитель группы Церковно-общественных инициатив Преображенского братства:

Люди просто плохо знают историю. Кроме того, к сожалению, история у нас идеологизирована настолько, что разобраться в том, где очернительство, а где правда, довольно трудно даже человеку профессионально подготовленному. Дело в том, что история всегда субъективна, объективной истории не бывает. В какой-то степени на объективность человека влияет его религиозность, культура, качество его образования. Чем более человек образован, чем более он религиозно укоренен, а не эмоционально ангажирован, тем у него более объективный взгляд на историю. Что касается советской истории, в основном она мифологизирована, а с мифами расставаться всегда тяжело: любой филолог или историк культуры вам скажет, что ничто так глубоко не проникает в сознание, как миф.

Давид Гзгян

Люди, которые верят в то, что за упомянутый вами мрачный период отечественной истории происходило нечто доброе, должны были бы быть больше всех заинтересованы в том, чтобы отделить доброе от преступного. Признав же нечто преступным, это можно только осуждать. Стремление выявить и осудить преступное начало в собственной истории кажется совершенно естественным, и особенно естественным для христиан, потому что нераскаянный грех - это то, что ставит барьер между человеком и Богом и подавляет в человеке то самое доброе начало, о котором, казалось бы, пекутся противники идеи осуждения преступного прошлого.

Но есть и ещё одна проблема в том, что называется добрым, прогрессивным, светлым в течение этого периода. К сожалению, там много мифологизации. Если внимательно присмотреться к таким привычным клише, как создание мощной тяжёлой индустрии, победа в войне, полет в космос,  ликвидация безграмотности, всеобщее среднее образование, широкая сеть вузов, доступная медицина, мы увидим не совсем то, что бросается в глаза при поверхностном взгляде. Так, тяжёлая промышленность не обслуживала хозяйственные нужды, это была в основном военная тяжелая промышленность, причем далеко не всегда конкурентоспособная. Победа в войне далась такой ценой, что очевидно была достигнута вопреки существовавшему режиму, а отнюдь не благодаря ему. Полет в космос - замечательное технологическое достижение, но если вспомнить, какой ценой для народа, каким напряжением это давалось и какой небольшой практический (а не пропагандистский) результат это имело, то, опять же, это сложно считать достижением. То, что образование в состоянии было деградировать так быстро, свидетельствует само за себя, доступность же медицинских услуг тоже была вполне мифическая, хотя бы потому, что существовала «медицина для избранных» и «медицина для всех остальных». Качество же подготовки медицинского персонала всегда было ниже европейских аналогов и ниже того, чем располагала дореволюционная Россия. Даже знаменитый балет создавался в основном на  дореволюционном основании, просто школа русского балета потом беззастенчиво была названа советской...

Игорь Корпусов

 Я считаю, что это необоснованно. Если внимательный человек всматривается в свою жизнь, замечает в ней темные, нехорошие моменты, за которые ему стыдно, - это же не значит, что он очерняет свою жизнь. И видеть свои грехи - это не значит отрицать доброе. У любого вдумчивого народа должна быть точно такая же позиция. Если мы ошибались, совершали преступления, то это надо признавать. Мне кажется, что поверхностная позитивность по отношению к своей истории - проявление слабости, пустоты жизни, нужда в постоянном самооправдании. Потому что признать свою вину, попросить прощения может только сильный человек. И без этого идти дальше подчас невозможно, прошлое цепляет. А многие люди по ошибке считают это проявлением слабости, унижения. Это говорит только о том, что христианские, православные корни нашей культуры утеряны. Их нет. Они потеряли для большинства людей в нашей стране свою актуальность. Покуда это так, подобного рода разговоры возможны.

Юлия Балакшина, доцент РГПУ им. А.И. Герцена (СПб), преподаватель СФИ (Москва):

Ответ на этот вопрос, как правило, требует разговора с каждым конкретным человеком, какого-то ухода в глубину его жизни, выстраивания взаимных отношений, потому что чаще всего подобного рода позиция является следствием некой идеологической пропаганды, какой-то обработки, которой человек подвергается, так или иначе, со стороны средств массовой информации. Отвечать на такие вещи лозунгами, устраивать «борьбу лозунгов», которыми мы будем бить друг друга по голове, нельзя. Здесь каждый раз требуется общение, встреча, которая может быть на той глубине, на которой люди способны услышать друг друга.

Маргарита Шилкина

Само понятие суда означает выявление правды, осудить - это увидеть подлинность того, что происходило, получить возможность понимать смысл своей истории. И в этом заинтересован любой здравомыслящий человек. Важно не просто назвать словом то, что случилось в ХХ веке, дать этому оценку, но показать ту полноту и подлинность правды об этом времени, которая, надеюсь, многим людям поможет освободиться от мифологических представлений о нём.

Екатерина Недзельская (Екатеринбург):

То, что мы не хотим ничего помнить, - одно из последствий тоталитарного режима. Люди говорят: было хорошо, ведь мы живы, мы остались, мы довольно свободно живем сейчас, совсем не обязательно вспоминать о прошлом, тем более, в каких-то черных красках, потому что это мешает жить. Что ответить на это? Есть классический ответ, что без прошлого у нас нет ни настоящего, ни будущего. То есть если мы это забудем, вычеркнем из своей памяти или махнем на это рукой по принципу «что было, то было», то у нас не будет ни настоящего, ни будущего. Если говорить более глубоко, то мы никогда не можем сказать, что мы появились на пустом месте. Любая идеология, а тем более жизнь, и наше отношение к жизни или мировоззрение появились не на пустом месте, не снизошли на нас откуда-то. У нас, конечно, есть корни. И наше призвание - эти корни не просто знать, а серьезно осмыслять их и делать из этого выводы. Только тогда дерево нашей общей жизни будет плодоносить и тогда наши корни будут питаться из чистого источника. Этот источник, эту чистую воду нужно искать в своей жизни и припадать к нему. Знать, чем питались наши предки духовно, чем они жили. Это важно для нас, мы к этому призваны.

Ольга Сушкова, филолог (Москва):

Я никогда не спорю, когда люди, которые не понаслышке знают это время, говорят о том, что и в советское время были и радость, и общение, было взаимопонимание, соседи на кухне друг другу помогали и не всегда ссорились. Но мы не случайно говорим именно об осуждении преступлений режима. Речь идет не о зачеркивании целого периода - очень важного периода - в жизни страны, а о том, чтобы действительно не забыть о том, что было, и стать наследниками лучшего и не унаследовать худшее.

2. Почему нам нужно стараться понять, что было не так в эти 70 лет? Может быть, махнуть рукой и забыть? Зачем «расковыривать болячки»?

Священник Георгий Кочетков:

Это то, что никогда «само собой» не зарастет. Всё это не «болячки», не то, что как бы причиняло боль, а потом выздоровело и заросло корочкой, которая потом отпадет сама, и всё будет хорошо. Это абсолютная иллюзия! Тот, кто так говорит, повторюсь, или духовно болен, или заражен провокационными проделками известных органов. Одно из двух, потому что такого рода рассуждения - чисто идеологические. Они снимают проблему совести, проблему выбора, отнимают у человека возможность стать человеком, покаяться в том, что было плохого, для того, чтобы что-то могло улучшиться. А то, что было плохо, слишком очевидно. Если мы не попробуем это прошлое преодолеть, во всем мире никто никогда не будет признавать нас за нормальных людей. На нас будут смотреть веками как на «империю зла». Мы что, хотим быть изгоями в мировом пространстве? А внутри своей собственной страны - мы что, хотим, чтобы она как была разрушена, так и лежала бы в разрухе на протяжении обозримого будущего, если русский народ был практически уничтожен, и сделано всё, чтобы на этой земле не было никаких преемников и наследников культуры, духовности, великой истории, великого творческого и личностного подвига народа? Мы что, хотим, чтобы наша страна превратилась в китайскую или чью-то иную колонию, или только экономический придаток, или какую-то разбойничью шайку? Надеюсь, что нет.

Анна Шмаина-Великанова

Вряд ли сейчас есть люди, которые не знают известного психологического феномена: то, о чем мы не хотим вспоминать, «загоняя внутрь», влияет на нас гораздо сильнее, чем то, что мы обсудили, выговорили. Например, человек пережил тяжелую травму, унижение, насилие и об этом никому не рассказывает. У него образуются неврозы или даже психозы, а если нет (например, это сильный, здоровый духом человек, верующий, который не поддастся неврозам и психозам, потому что у него есть лекарство в виде исповеди и причащения), то он физически начинает болеть. Если он эту травму, в которой даже не виноват, и поэтому не может её на исповеди рассказать, не обдумает, не обсудит с другими людьми, не назовет словами, у него начнется астма, заболевание дыхательных путей или почечное что-нибудь... Это не я придумала или открыла, это общеизвестные факты.

Совершенно то же самое происходит с обществом. Ложь и замалчивание породили гниение, названное «застоем»; термин этот, кстати, медицинский: застой обычно бывает в легких. Остановить ход времени мы не в силах, но вот, случился застой в нашей истории... Это означает, что общество и церковные институции, не отделённые от него Китайскою стеною, загнав внутрь революцию, Гражданскую войну, сталинский режим и его последствия, тяжко заболели и больны сейчас. Мне кажется, что именно сейчас этот «гнойник тоски» начал в некоторых аспектах вскрываться, но как уродливо и глупо это протекает!

Владимир Лавренов

Позиция нашей группы Церковно-общественных инициатив не в том, чтобы «расковыривать болячки». Мы ставим своей целью помочь людям обрести трезвую память, потому что человек с нетрезвой памятью вообще-то не очень здоров. Последние двадцать лет жизни нашей страны показывают, что у людей есть некая ностальгия по достаточно примитивным вещам, которые вряд ли имеют укоренение в реальности, - по дешевой колбасе, бесплатным путевкам к морю, дешевой водке и так далее. Однако социальными возможностями советского времени пользовалась довольно небольшая категория людей. Абсолютное же большинство никакими благами не пользовалось. Я, например, жил в советское время и ни разу не ездил по бесплатным путевкам. Это же я могу сказать о своих родителях, бабушках (дедушки все погибли на войне).

Кроме того, наша задача в том, чтобы давать не политическую, а духовную и нравственную оценку советского режима как режима богоборческого в первую очередь, режима антирелигиозного, создающего иную среду и иное духовное пространство, в котором человек просто погибает.

Давид Гзгзян:

Это приблизительно то же, что для человека означает тот разворот в его жизни, который в Церкви принято называть покаянием. Странно задавать вопрос: «Зачем оно вообще нужно, зачем обращение к Богу?» А больше всего мне удивительно, что подобные вопросы могут задаваться в церковной среде. Если мы отвлечемся от Церкви и переключимся на общественное сознание, то это необходимо, чтобы просто привести себя в чувство, вернуть себе нормальное духовное, душевное расположение. Мы - общество крайне дезориентированных людей, и это заметно на всех уровнях общественного сознания от самых верхов  элиты и донизу. Достаточно сказать, что в практической жизни наше общество не привыкло ценить сам факт обитания в своей стране, на своей территории. А те идеологические скрепы, которыми искусственно поддерживается лжепатриотизм на тему «мы великие», говорят о том, что на самом деле внутренне людей со своей страной почти ничего не связывает. Мы не очень понимаем наши перспективы. Это, если прислушаться, достаточно откровенно говорят и власть предержащие, и простые люди. Другой вопрос, какие выходы из этого ищутся. Человеку свойственно искать что-нибудь незатейливое. И от этой простоты рождается желание возложить ответственность на кого-то. Скажем, народ считает, что за всё ответственна власть, которая в целом представляет собой собрание людей довольно случайных и довольно посредственных (потому что во власть за 70 советских лет целенаправленно отбирались люди посредственные, неспособные к самостоятельному мышлению и личной инициативе, но готовые подчиняться и исполнять любое, даже безумное решение). А власть, в свою очередь, не очень адекватно себя видит и тоже по-своему винит народ, с которым ей «не повезло». Все эти ощущения, которые нередко высказываются вслух, выдают состояние смятения, дезориентации, даже неспособности сформулировать, чего же собственно мы хотели бы (кроме свойственного всякому человеку утопического желания поселиться у молочных рек с кисельными берегами). Если же говорить серьезно, то оказывается, что мы удивительно маломощны в способности сколько-нибудь внятно сформулировать серьезные, при этом хотя бы простые вещи в качестве своих устремлений, приоритетов жизни. Известно, что мы - самый жалующийся на свою жизнь народ, что бы ни происходило. А это неправильно.

Юлия Балакшина

 Это прошлое не ушло. И просто забыть и махнуть на него рукой - вещь бесперспективная. Оно все равно заявит о себе. Мы часто живем плохо, нам очень многое не удается, и мы зачастую не понимаем почему. Анализ, внимание к своему прошлому дает на это ответ. Но дело не только в этом.

В этот период погибло огромное количество наших соотечественников. Проявить по отношению к ним память - значит проявить милосердие и солидарность по отношению к людям, которые не заслужили смерти и таких страданий. В XX веке нас научили смотреть на человека утилитарно, потребительски. Государство именно так смотрело на своих граждан. Ему обязательно от человека было что-нибудь нужно: если нет пользы, то нет и внимания. А в христианстве все должно быть по-другому. Если мы забудем эти жертвы, если мы откажемся отдавать этим людям долг памяти и милосердия, то это, конечно, повлияет и на нас самих. Отношение к памяти ушедших - это один из показателей того, как общество относится к человеку, ценности его личности.

Юлия Балакшина:

Это известные стереотипные утверждения, с которыми мы сейчас часто встречаемся. Однако мы не можем отрицать, что мы существуем во времени, в истории, и более того - как христиане за эту историю отвечаем. Я вспоминаю, что С.С. Аверинцев любил размышлять о формуле «при Понтийстем Пилате», вошедшей в Символ веры. Для подвига Смерти и Воскресения Христа только на первый взгляд не очень важно, в какой именно исторический момент, при каком римском правителе это свершилось. На самом же деле это вхождение Христа в историю, преображение истории изнутри принципиально важно. Это дар, который дан нам Самим Христом. Если мы, ученики Христовы, откажемся от истории, выйдем из нее, то она так и останется неисцеленной, непреображенной. Поэтому отказ от прошлого - путь и античеловеческий, и антихристианский.

Маргарита Шилкина:

Прежде всего, до сих пор не все соглашаются с тем, что это болячки. Но когда человек предлагает «не трогать это», не вспоминать, не касаться, на самом деле это означает, что интуитивно он понимает: если копнуть, то будет больно. Если затаившуюся болезнь не лечить, она кончается обычно летальным исходом. И поэтому мы не можем не пытаться всерьез разобраться, что происходило на протяжении 70 лет советской власти и происходит сейчас, потому что эти процессы органично связаны. Мы все вышли из Советского Союза. Мы все несем в себе приметы того времени, той образности, той культуры, той системы ценностей и приоритетов, поэтому разобраться с тем, что происходило тогда - значит, разобраться с тем, кто я такой сегодня. Любой человек, на самом деле, должен быть в этом заинтересован, если он хочет, чтобы его жизнь имела смысл и принесла какие-то плоды.

Екатерина Недзельская

Если бы мне кто-то задал такой вопрос, я бы попросила этого человека подобрать другой термин. Это не болячки. Это, конечно, боль. Это действительно страдание - столько было людей уничтожено. Это были невинные, напрасные жертвы. Ни одну семью не обошел советский эксперимент «по переделке человеческого материала», это коснулось наших дедушек, бабушек, и даже матерей, наших близких, и даже если не напрямую, то это все равно касалось жизни наших предков, а значит и нас. И, конечно это больно. Об этом нужно говорить - как переживать эту боль, как её изживать. Не забыть, а как сделать так, чтобы это не повторялось, чтобы мы могли сохранять и являть достоинство человека, который был полностью уничтожен, унижен, забыт, расстрелян и потерян. Человек ушел из собственного дома с людьми, которые пришли за ним, он ушел в небытие. Так ушел мой дед, и бабушка, как рассказала мама, три года носила передачи из одной тюрьмы в другую, ей говорили: из этой тюрьмы переведен туда и туда, это была ложь. Когда убили бабушку в 1946 году, ее убрали, то по запросу прокуратуры была дана справка маме и ее брату, что их отец умер в районе Северной Двины в заключении в 1942 году от воспаления легких, как оказалось тоже ложь. Он был расстрелян через несколько месяцев после ареста, а люди в течение двух-трех лет маялись и искали своих родственников. Потом мама и ее брат долгое время были изгоями, как дети врага народа. Известно стало только в 1991 году, что он был расстрелян по статье 58. Конечно, это больно. Но без этой памяти, без живого осмысления того, что произошло с нами, мы не сможем и сейчас жить. Мы не сможем иметь то основание, на котором будет построена наша жизнь, чтобы и нашим детям было что передать, чтобы мы могли передать им наследство. Нельзя просто забыть плохое, а оставить только хорошее, нужно знать и то, и другое, но так, чтобы наши дети смогли сделать достойный выбор. История передает нам ориентиры - как жить, оправданы ли любые средства для достижения цели и какой цели.

Ольга Сушкова:

Это все не закончилось, потому что имеет последствия в наших собственных душах Равнодушие к ближнему, недоверие к любой инициативе, к любой попытке вместе собраться и что-то сделать, так же как и то, что Ольга Александровна Седакова характеризовала как две черты, о которых говорят люди заграницей, сталкиваясь с нами, - цинизм и фатализм - порождены в нас советским режимом. Потому так трудно шевельнуть пальцем, сделать хоть что-нибудь в церковной или общественной жизни - неимоверно трудно, как будто пальцы налиты свинцом.

3. В чем церковное значение этой деятельности?

Священник Георгий Кочетков:

Это вопросы духовные. И их нужно перевести из плана идеологического на свою естественную почву: на почву духовную, церковную. Церковь должна осознать это всё и показать всему народу, и быть убедительной в своем свидетельстве, в своем слове, действительно показывать пример различения добра и зла и способности идти путем добра, путем познания истины, воплощения Божьих даров, ради того, чтобы Божий свет распространился на всех.

То есть от каждого лично требуется раскрытие Божьего дара?

Конечно. И то, что нужно, - это снова перевести людей на верный «режим жизни». Люди сбились. На современном техническом языке можно было бы сказать, что произошел системный сбой. Это именно системный сбой, катастрофа, русский холокост, причем беспримерное в истории явление. Ничего подобного вся человеческая история на протяжении всего времени не знала. И мы должны понимать, что было величайшее откровение мрака и тьмы, но и величайшее откровение света - тоже беспримерное, ничего подобного не было во всей христианской истории после апостолов. Потому что такого явления святости, и свободы, и любви, и мужества, и веры больше в истории не было.

Из всего этого мы должны делать соответствующие выводы и внутри Церкви, и в обществе, и для себя лично, для своих близких и ближних.

Анна Ильинична Шмаина-Великанова:

Я думаю, что один из важнейших даров церковной жизни - это вечная память, литургическая, то есть настоящая. Человек, который был замучен, от которого (возьмём крайний предел) не осталось человеческой памяти родичей и друзей, у него нет могилы и имени его мы не знаем - он нигде не живет, кроме памяти Церкви. Поэтому если общество, вспоминая, исправляя эти язвы, делает это для себя, иначе оно не сможет продолжать существовать, то Церковь служит самим этим людям, жертвам, мученикам.

Владимир Лавренов:

Это борьба за человека, за его сердце, его память. Как писал когда-то академик Сергей Сергеевич Аверинцев, есть «культура стыда» и «культура совести». Для восточных деспотий характерно стыдливое умалчивание каких-либо не очень приятных в прошлом сюжетов, связанных, например, с собственными национальными поражениями. А есть культура совести. Она более характерна для западных цивилизаций, в которых признаются ошибки и происходит движение вперед. Мне кажется, что в России будущее за культурой совести, а не за культурой стыда.

Давид Гзгзян:

Церковное значение этой деятельности прежде всего в том, что восстанавливается церковная инициатива в общественном движении и общественном устройстве. Это возможность для Церкви всерьез и положительно влиять на общественные процессы, не претендуя ни на какие подмены государственных или независимых общественных структур. Это именно желание внести свою лепту. И кроме того, это выражение особой церковной ответственности за судьбы людей, потому что Церковь по своему призванию - это такое сообщество, которое облечено сугубой ответственностью за судьбы людей, и, следовательно, за жизнь и  будущее каждого отдельного человека. Это касается не только таких высоких и глубинных материй, как спасение, преображение, обожение, но и вполне, на первый взгляд, приземленных, таких как нормализация общественного климата, оздоровление общественного сознания, что тесно связано с задачей миссии, катехизации, покаяния.

В том числе, и за советское прошлое?

Ну, а поскольку советское прошлое - это с позиции адекватного церковного сознания болезнь общества на грани смертельной, то трудно возражать, как кажется, против того, чтобы Церковь совершила то, что за неё никто сделать не сможет,  ради исцеления от этой болезни.

В чем это должно заключаться?

Церковь всегда воздействует на мир собственным примером, явлением положительной альтернативы. Она показывает, что можно жить по-Божьи, и по большей части не столько рассказывает, сколько, во-первых, живет так, а во-вторых, желающим помогает войти в этот мир. Именно в этом ключе Церковь может свидетельствовать об оздоровлении жизни через преодоление советского прошлого по контрасту с тем, что собой являет постсоветское общество. Но вот что еще важно: не будь у нас общинно-братского сознания, а самое главное, общинно-братского опыта христианской жизни, у нас бы ни за что не родилась церковно-общественная инициатива в таком виде. Ведь на самом деле мы уже много слышали  громких заявлений  о том, что надо осудить сталинский режим как преступный. Так, об этом неоднократно говорил митрополит Иларион, называя Сталина нравственным уродом и используя иные хлесткие эпитеты, и  против такой максималистской оценки мне трудно что-либо возразить. Но, к сожалению, никаких весомых последствий это не приносит. Следовательно, это должно быть подкреплено чем-то деятельным, должно исходить из какого-то реального вдохновения, которое рождается, как правило, из действительного опыта жизни.

Игорь Корпусов:

 Кто, как не Церковь, может хранить адекватную память своего народа? Поминовение и молитвенная память - это то, что может взять на себя Церковь. В этом она реализует свое призвание неповторимой ответственности христиан за этот мир, за свой народ. Если Церковь это призвание не реализует, это плохо сказывается на ней самой. Наша задача в том, чтобы хранить эту нелегкую память по-христиански. Я знаю людей светских, которые занимаются этой темой. Им невероятно тяжело, потому что они зачастую видят это только как преступление без наказания. Произошли страшные вещи и - ничего. Никакой реакции. Хранить эту память, преодолевать прошлое и вместе с тем жить полноценно может только человек, который верит во Христа распятого и воскресшего. Если мы понимаем, как Христос мог полноценно жить, принимая на Себя немощи и скорбь всех людей, как Он, распятый на кресте, мог вмещать Свои страдания и страдания других людей, прощая не потому, что у Него не было выбора, а от силы любви, тогда мы поймем, как мы можем полноценно жить, храня в себе такие непростые воспоминания о нашем общем прошлом, не отчуждаясь от  судьбы народа. И никто, кроме церковных людей так осуществить свое призвание не может. Такое отношение к жизни раскрывает суть самой Церкви, потому что в этом есть один из моментов подражания Христу в Его боли, сочувствии ко всякому и особенно страдающему человеку. О чем Он Сам неоднократно говорил  в Евангелии.

Маргарита Шилкина:

Люди, которые приходят в церковь, приходят такими, какие они есть. И если мы хотим, чтобы церковь была подлинным Телом Христовым, тем пространством, в которое Христос может входить для того, чтобы нас исцелять, для того, чтобы нас приобщать к Себе, то мы должны, прежде всего, позаботиться о том, чтобы Ему было место среди нас. А это невозможно сделать до тех пор, пока мы несем в себе и закрытость, и агрессию, и готовность обвинить каждого человека в любой своей обиде, и элементарное неумение жить по Закону Божьему, а иногда и неприятие его как нормы жизни.

Екатерина Недзельская:

Христиане - та закваска, которая в мире заквашивает все тесто и дает ему цветение жизни, смысл жизни, полноту. Церковь может быть совсем в малом количестве людей. В нашем тоталитарном прошлом верующих было очень мало, не просто крещеных, а людей, которые жили в соответствии со своей верой и могли ее исповедовать. Но именно они явились закваской и тем источником чистой воды, которая давала обществу не сгинуть совсем. Оставались люди, которые это достоинство могли нести, в своей жизни его осуществить, не боясь никаких препятствий и угроз, не боясь пожертвовать своей жизнью. Эти примеры дает нам Церковь, дают новомученики и исповедники, которые часто остаются неизвестными. Очень важно, что церковь прославила новомучеников, это тоже один из примеров памяти, но сколько тех, кто не канонизирован? И нам важно хранить живую память о тех, кто восстанавливал достоинство человека, восстанавливал общность людей. Были тайные общины, которые держались вместе, поддерживая друг друга, были и люди, которые поодиночке являли церковную жизнь, истинность жизни, глубину, и вот это противостояние злу - это и есть церковная закваска.

Ольга Сушкова

Церковное значение в том, что надо начинать с себя. Русская катастрофа загубила страну, народ, погубила в том смысле, что просто вернуться к прошлому невозможно, и дожидаться того времени, когда все само возвратится на круги своя, - безнадежное дело. Вопрос в том, что нужно сделать, чтобы невинно замученные были оплаканы, чтобы опыт новомучеников был воспринят, и дальше наметились какие-то шаги к тому, чтобы можно было воспринять лучшее из нашей и церковной, и светской истории. Об опыте новомучеников, конечно, нужно сказать особо. Восприятие этого опыта значит не только признание того, что были церковно верующие люди, которые были замучены, причем зверски. Дело в том, что в момент этой катастрофы вся шелуха, все внешнее в церковной жизни соскочило, и осталось самое главное. Это было и богослужение, которое ушло от каких-то внешних вещей и сохранило только саму суть. Это была и вера. К сожалению, этот опыт в нашей Церкви не услышан, не известен. Не то что это какие-то засекреченные материалы, но мы слишком часто сами не готовы это увидеть. А ведь это очень важно для нас сегодня.

Материал подготовила Мария Кайкова.

Фото Евгения Фоминых.

КИФА №12(150), сентябрь 2012 года