Стояние в правде – трудное делание

Исполнилось двадцать лет со дня снятия прещений со священника Георгия Кочеткова и 12 его прихожан

У храма преп. Сергия Радонежского после снятия прещений. 15 марта 2000 г.

Двадцать лет назад Пасха была поздней, а весна – ранней.

Великий пост в 2000 году начался 13 марта. Солнце светило так, что в Москве стаял весь снег и высохли тротуары. Погода стала такой после Прощёного воскресенья: в этот день патриарх Алексий II на Чине прощения сказал членам Преображенского братства, в очередной раз подходившим к нему с просьбой снять несправедливый запрет с о. Георгия Кочеткова и 12 его помощников, что прещения будут сняты.

Почти три года те, кто понимал, что произошло, могли повторить вслед за Никитой Алексеевичем Струве: «Совесть наша страдает и недоумевает перед лицом такой длинной, такой непонятной, такой несправедливой меры прещения, наложенной не только на священника, но и на двенадцать (!) его сотрудников-мирян... Совесть недоумевает тем болезненней, что не может понять, за что несут столь тяжкую кару о. Георгий и его сотрудники. Возведённое на них обвинение в избиении священника было опровергнуто рапортом милиции и санитарных властей, да ещё и видеоплёнкой, запечатлевшей инцидент. Неужели за употребление русского языка и восстановление некоторых забытых обрядов, к тому же принятых в ряде других православных Церквей?» Очень многие и лично, и публично стремились заступиться за несправедливо отлучённых. Так что неслучайно на самом деле снятие прещений с о. Георгия Кочеткова и 12 алтарников планировалось ещё за год до этого, в 1999 году. В канцелярии от имени о. Владимира Дивакова им так и сказали: «Бумаги ещё год назад были готовы, но вам про это не сказали. Наверное, забыли...»

Это была одна сторона дела. А другая была – тёмной. В течение трёх лет на Преображенское братство и его духовного попечителя было вылито столько грязи (до сих пор плещущейся в интернете морем разливанным), что трудно себе представить; одно только радио «Радонеж» посвятило этому чистых 30 часов ничем не разбавленной ругани. Из каждого утюга можно было услышать, что братчики якобы «избили несогласного с ними священника». Поспешно сварганенная фальшивка – милицейская справка о якобы бывшей в алтаре драке (полностью опровергнутая и прокурорским расследованием, и видеозаписью, на которой как раз сотрудник милиции утверждает, что никакого насилия, не то что драки, в алтаре нет) – была растиражирована в количестве 30000 экземпляров в составе изданного Сретенским монастырём «сборника документов» и разослана по всем епархиям. Обманутые этим напором, двести московских священников¹, не потрудившись разобраться в происходящем, поспешили написать в лучших советских традициях «коллективное письмо» патриарху: «Глумящееся, высокомерное и жестокое зло неудержимым потоком растечётся по лицу земли Русской, если властное мановение не исторгнет его...»²

Без права причащаться

Это были очень тяжёлые три года. Начавшиеся с того момента, когда в храм Успения в Печатниках, приход Преображенского братства, был назначен вторым священником бывший протестант, ставший нетрезвенным «ревнителем отеческих преданий», – Михаил Дубовицкий. Несколько месяцев он самым натуральным образом глумился над настоятелем и прихожанами: молча, с каменным лицом, не произнося положенных при этом слов, причащал прихожан (даже детей), выбегал на амвон и, выхватив у настоятеля микрофон, перебивал его во время проповеди, поливал своего настоятеля и прихожан храма грязью на радио «Радонеж», призывая фундаменталистов Москвы «прийти на помощь в противостоянии» (и они приходили, и начинали во время службы перекрикивать хор) и, наконец, не раз переосвящал Святые Дары, повторяя за совершавшим литургию о. Георгием Кочетковым не только слова молитв, но и действия (что само по себе является каноническим преступлением). Он знал, что его в любом случае «прикроет» всесильный в то время на территории Москвы архиепископ Арсений (Епифанов), решивший разрушить приход, члены которого слишком не походили на молчаливую толпу «пасомых». Увидев, что все эти действия всё-таки не приводят к запланированному результату, о. Михаил решил форсировать события. И вот в один из дней из алтаря понеслись дикие, повторяющиеся в течение долгого времени вопли: «Православные! Меня бьют!»

О том, что это ложь, сообщил встревоженным прихожанам вызванный ими милиционер: «Батюшка не в себе. Лежит на полу и кричит, а к нему никто даже близко не подходит». Вызванная одним из прихожан «скорая помощь» констатировала острый дебют психиатрического заболевания.

Потом случились загадочные вещи. Очевидцы рассказывали, что в психиатрическую больницу приехал человек с корочками Комитета по борьбе с организованной преступностью, орал на врачей и добился, чтобы больного отпустили, написав, что он здоров (через день он опять попал в больницу и долго там лежал; госпитализировавшие его врачи потом говорили, что налицо были признаки длительного самолечения нейролептиками). Параллельно «нарисовалась» та самая фальшивая милицейская справка, о которой шла речь выше: «наряд группы немедленного реагирования обнаружил происходящую драку в алтарной комнате между священниками, причём один из них, как в последствии выяснилось Дубовицкий Михаил Владимирович, находился со следами побоев и в разорванной церковной одежде»... И когда патриарх Алексий после трёхнедельного отсутствия приехал в Москву, на столе его лежали два «документа»: что о. Михаила якобы избили, а потом якобы здорового упекли в «психушку». Нужно ли объяснять, какая последовала реакция?

Потом было три комиссии: церковная, от прокуратуры и от Минздрава.

В церковную вошли (опять же не без содействия архиепископа Арсения) преимущественно недоброжелатели о. Георгия. Она работала быстро, дожидаться решения двух других не стала и быстренько вынесла вердикт: да, виновны. Правда, конечно, не в избиении. Но в «глумлении и надругательстве». Таковыми были сочтены причитания старой алтарницы над дико вопящим о. Михаилом: «Успокойся, детка, всё будет хорошо» и вывод извивающегося клирика под руки из храма и усаживание его в карету «скорой помощи».

На следующий день после вынесения этого решения были опубликованы результаты работы двух других комиссий: никакого насилия в храме не совершилось; решение врача о принудительной госпитализации было оправданным.

А потом был Указ: о. Георгия отправить под запрет, 12 членов прихода отлучить от причастия – до принесения покаяния епархиальному духовнику. В тот же день все они были на исповеди у о. Владимира Жаворонкова, который сказал, что готов дать им разрешительную молитву. Однако из канцелярии ему это запретили, заменив требование личной исповеди на публичное покаяние. В таком виде ситуация «зависла» более чем на 2 года, вплоть до марта 2000 года. Всё это время шло непрерывное давление на отлучённых: «вам разрешат причащаться, вас простят, только напишите: да, мы его били». Казалось, что остаётся лишь выбор между публичным самооговором (и оговором братьев и духовного отца) и вечным отлучением от причастия...

Сохранились воспоминания отлучённых, их ответы того времени на вопрос: «Как вы это переносите?» Вот фрагменты двух из них:

Александр Копировский: Да, очень тяжело. Но я не думаю, что эта тяжесть от того, что мы не подходим к Чаше. Нет. Тяжесть от того, наверное, что с выходом Указа в воздухе повисло что-то... Мы знаем, что произошло, в чём была наша вина. Каждый за себя искренне приносил покаяние, хотя нам предписано было Указом каяться. Но мы не собирались каяться так, как это делали в 30-е годы верные сыны партии. Им говорили: «Если партия считает, что ты виновен, ты должен признать себя виновным ради партии». Это была наша ситуация, один к одному, но мы не поддались на искушение, слава Богу.

За эти два года я стал больше думать о тех, кто нас гнал и гонит до сих пор, кто откровенно нас провоцировал и продолжает это делать. Не только о тех добросовестно заблуждавшихся людях, которые, если чуть-чуть повернуть вправо, – они бросятся вправо, повернуть влево – они с удовольствием пойдут влево. Но говорю и о тех, кто сознательно или во многом сознательно с нами всё это проделали. Вот за них сердце начинает болеть больше. Говорю искренне. Не то, чтобы готов «обнять и плакать» над ними. Но за них страшно.

Дмитрий Гасак: Это время дало колоссальный опыт познания Церкви, познания Бога, познания того откровения, о котором ап. Павел говорил: «Кто нас отлучит от любви Христовой?» Мы познаём, что значит молитва в Церкви, молитва друг за друга и каким образом Церковь может жить вопреки всем злым обстоятельствам, возникающим в мире сем.

Конечно, чрезвычайно важно участие всего Братства, всей общины в судьбе о. Георгия и тех, кто находится под прещениями вместе с ним. Важно участие Братства в жизни всей Церкви и в том, что происходит в Русской церкви. И когда это участие, эта жизнь есть, оно имеет силу и тогда действительно церковь возрождается.

И мы можем свидетельствовать об этом, мы можем видеть плоды этого возрождения. Очень малые, очень скромные, но тем не менее они есть. Для многих из нас, людей, не испытавших гонений на церковь в советские годы и не знающих, что это такое, это – опыт переживания и преодоления такого рода гонений, что для духовного роста очень важно. Эти гонения дают возможность свидетельствовать о любви, которую Господь имеет к нам, которая присутствует посреди нас, как Господь присутствует посреди нас. Эта любовь способна преодолевать все человеческие границы, все мирские границы, все тварные границы. Она способна воздвигать человека и действовать в нём, в каких бы тяжёлых и страшных обстоятельствах он ни находился. Если побеждать этот страх перед системой и тупиковой ситуацией, которую по-человечески, казалось бы, преодолеть невозможно, то Господь всё восполняет, всё возмещает. Только важно, чтобы мы не отходили, чтобы мы не пасовали перед обстоятельствами. В конце концов церковь знала разные периоды, когда у неё отнимали, казалось бы, всё, и она лишалась всего. Но тем не менее никогда Церковь не переставала жить полноценной жизнью. Есть эта жизнь и сейчас. Это, пожалуй, самый главный итог, который можно было бы подвести за эти два года.

Нечаянная радость

В день Торжества Православия, 19 марта 2000 года, рядом с храмом Толгской иконы Божьей Матери в Высоко-Петровском монастыре стояли сотни людей, не поместившихся в маленький храм. Многие из членов братства уже перестали надеяться, что окажутся когда-нибудь на службе, где будет служить и причащать их духовный попечитель братства. Только в эти дни все почувствовали, какой тяжкий груз делили друг с другом все эти годы – почувствовали так, как чувствуешь это, снимая тяжеленный рюкзак чуть не с тебя самого весом. А со всех концов России, да что там – со всего мира летели и летели поздравительные телеграммы:

«Дорогой о. Георгий, я был очень тронут, когда прочитал о примирении, и благодарил Бога, ответившего на молитвы множества Ваших друзей, к которым я имею честь принадлежать. Я понимаю, что это ещё не всё, что должно быть, но это первый и критический шаг. Другие последуют, когда Богу будет угодно».

«Дорогой о. Георгий и дорогие братья и сёстры! Мы радуемся с вами и благодарим Господа до глубины души. Надеемся, что и последние препятствия для полного развития вашей церковной и миссионерской деятельности скоро будут сняты. За это продолжаем молиться с доверием».

«Всем именинникам во главе с о. Георгием, ждавшим время, время и пол-времени, пока среди зимы запоют Пасху, наше общее "Христос Воскресе!"»

«Очень рад примирению, высказанному патриархом. Уповаю, что такой шаг принесёт многие добрые плоды церкви. Поздравляем Вас и всю вашу общину с восстановлением вашего служения. Это большая благодать и мы рады, что вы сможете служить благу Святой Церкви, для которой Вы уже так много сделали».

«Мы благодарим Бога за возвращение к причастию и возобновление Вашего служения в церкви в качестве священника. Я видел интервью, в котором приводились Ваши слова: "Возможно, нам недоставало любви". Ваш комментарий поразил меня. Как часто мы, кто ищет обновления церкви, общества, – обнаруживаем, что нам не хватает любви. Наши идеи приводят нас к битвам, словесным и литературным. И мы уже не видим образа Божьего в другом. Ваши слова были глубоки. Надеюсь, они тронут других. Включая тех, кто рассматривал Вас как врага».

«Мы чрезвычайно рады совершившемуся. Это торжество правды над клеветой и хулой».

«Слава Богу за великую радость и утешение, которых мы дождались! Наверное, сейчас эта Пасхальная радость заполнила сердца многих и многих. Завтра сообщим об этом отцу Владимиру, отцу Евгению и всем тем, для кого это известие может быть лучом надежды».

«Поздравляю Вас всех! Думаю, что вчерашний указ Святейшего можно назвать вашей победой. Стояние в правде – трудное делание, но без него не обходится подвижнический труд»...

Александра Колымагина

В статье использованы материалы сборников «Христианский вестник» №3 и №4

Во время первой после снятия прещений литургии в храме Толгской иконы Божией Матери сотни людей, не поместившихся в храме, стояли на улице. Праздник Торжества Православия, 19 марта 2000 г.

--------------------------

¹ Тогда в московских храмах служили 300 или 400 человек, а сейчас их значительно больше. Но 200 человек – это немало.

² Несмотря на славянизмы (мановение, исторгнуть) источник стиля легко находится: «Кировцы пламенно приветствуют Верховный суд СССР, выразивший в своем приговоре единодушное требование великого советского народа», «Пусть знают и помнят все враги нашей родины, что никогда не дрогнет стальной меч пролетарской диктатуры в руках народа, и, кто посягнет на наше знамя, на наши революционные завоевания, того постигнет такая же участь. Мы требуем быстрейшего расследования деятельности правых отщепенцев – Бухарина, Рыкова, Угланова. Мы, рабочие и работницы, станем гранитной стеной вокруг наших вождей, нашего дорогого, любимого товарища Сталина».

Кифа № 3 (259), март 2020 года