Атлантический океан 1917 года

Мы продолжаем публиковать фрагменты встречи предводителя Российского и Московского Дворянского собрания О.В. Щербачёва с членами Введенского малого православного братства

 

О.В. Щербачёв: Мне хотелось бы начать с того, что где-то в 1970-е годы в Соединённых Штатах Америки наблюдался ярко выраженный генеалогический бум. Начало этому буму положила книга одного афроамериканца, посвящённая его собственному генеалогическому расследованию. Это был обыкновенный американец, который решил вдруг заняться генеалогией, узнать, откуда его предки. Он очень авантюрно и, видимо, неплохим языком изложил, как съездил в Африку, нашел ту деревню, где жила его бабушка или прабабушка, узнал, как их продали в рабство, привезли в Америку... Эта книга произвела такое сильное впечатление на американцев, я думаю, в связи с тем, что сама по себе американская нация по определению лишена корней. Атлантический океан перерубил эти корни. Конечно, кто-то переехал этот океан сто, кто-то – двести, а кто-то – даже триста лет тому назад (но таких не так уж много). А большинство этот океан пересекли в обозримом прошлом, и их жизнь началась практически с чистого листа. А ведь всегда интересно заглянуть вглубь истории и узнать, что же было «до тебя», понять, что началось всё не пятьдесят и даже не сто лет назад, а гораздо раньше. И что современные американцы тоже имеют отношение кто-то – к европейской цивилизации, а кто-то – к африканской. Видимо, этот «эффект Атлантического океана» сыграл свою роль, и начался именно бум, который имел разные русла. Возникли многочисленные генеалогические ресурсы, было выпущено множество дисков в помощь всем, кто заинтересовался этой тематикой, создано огромное количество генеалогических обществ и т. п.

Когда я анализировал наш генеалогический бум, который родился в начале 1990-х годов, я понял, что здесь есть очень четкая аналогия. 1917 год с его красной чертой – это тот самый Атлантический океан, тот ров, который не географически, а хронологически перерезал историю нашей страны. И безжалостной рукой наши корни были просто обрезаны. Генеалогия же вошла в список «лженаук», которыми были объявлены генетика и кибернетика. Её не перечисляли в этом списке через запятую только потому, что решили просто забыть, сделать вид, что её нет. Да, она немножко присутствовала на кафедре вспомогательных исторических дисциплин, но в виде тоненькой ниточки: отдельным историкам-мэтрам (С.Б. Веселовскому, А.А. Зимину, М.Е. Бычковой) позволялось заниматься, скажем, русским средневековьем, формированием боярской аристократии – а тут, так и быть, без генеалогии не обойтись. Из каждого выпуска кафедры вспомогательных исторических дисциплин максимум один человек официально занимался генеалогией, не более того. А уж о каком-то широком интересе к этой науке и речи быть не могло. В советское время она полностью принадлежала прошлому, и только прошлому. Всё начиналось с «чистого листа», с 1917-го.

В 1990-е годы многие наши сограждане наконец поняли, что история всё-таки началась раньше. И не только история страны, но и их личная история. В этом смысле, конечно, очень важны всегда, и я это очень подчеркиваю, рассказы бабушек. Есть такая замечательная книга, написанная Дмитрием Дмитриевичем Благово, переизданная во времена перестройки в книжной серии «Литературные памятники», с характерным названием: «Рассказы бабушки». И действительно, очень часто именно бабушка является тем звеном, которое соединяет цепочку поколений. Для России это особенно важно – и потому что женщины в среднем живут дольше, и потому что всё-таки в репрессиях и войнах чаще погибают мужчины. И ещё потому, что именно бабушка чаще всего воспитывает внуков. Поэтому материнское и особенно бабушкино влияние очень важно в передаче такого «семейного» знания. Видимо, иногда так было и в советские годы. Но те же самые бабушки, я это знаю, часто боялись передавать своим внукам и внучкам то знание, которое у них было – «чтобы не навредить».

М.А. Наумова: Олег Вячеславович, Вы сейчас сказали, что нашу историю пересёк хронологический «Атлантический океан» – 1917-й год. Что Вы думаете о духовных и не только духовных последствиях этого? Что произошло с народом, когда его корни были отсечены? И с каждым человеком... Как это отразилось, на Ваш взгляд, на каждом из нас и на нас всех вместе?

Меня это волнует, потому что мне довольно сложно сейчас восстанавливать свою генеалогию. У меня практически все старшие родственники умерли. И я на себе чувствую эту оторванность от корней. Я её где-то глубоко переживаю, но до конца, может быть, ещё не могу осмыслить, насколько это тяжело отражается и на мне, и на моих родных, и не только на нас.

О.В. Щербачёв: Отрыв от корней, который происходил в 1917 году и позже, действительно имел, на мой взгляд, катастрофические нравственные последствия.

Первое из них – явление, которое России никогда не было свойственно: эпидемия доносительства, предательства, эпидемия Павликов Морозовых. Донести на отца стало в порядке вещей. Донести на своего родственника, который рассказал какой-то анекдот, считалось делом обычным: «А вдруг кто-то донесёт раньше меня, и тогда меня тоже посадят?» А ведь это совершенно не свойственно русскому духу – становиться иудами.

Второе: мне кажется, человек, который отрывается от семейных корней, лишается какого-то измерения. Есть эстетика большой семьи. Понятно, что сейчас это невосстановимо в виде совместного проживания многих поколений, да и не нужно. Но должна быть культура большого семейного застолья. А для него должен быть какой-то простор, свой дом. И вот это ощущение дома, большой семьи, конечно, советское время постаралось изгладить. Жизнь была вытолкнута на кухоньки, в клетушки. И нормальная патриархальная семья, конечно, полностью исчезла. А раз она исчезла, значит, стал абсолютно ненужным и авторитет старшего, его возможность делиться своим опытом, мудростью. «Комсомол научит всему; стройки, БАМ, целина». Помните, во «Властелине колец» орков делают просто из какой-то массы*. Вылеплен – и пошёл.

М.А. Наумова: Мне кажется, есть ещё одно последствие, самое, может быть, страшное. У нас возникло сознание временщиков. Действительно, люди, не имеющие корней, не отвечают за ту землю, на которой живут. Ты не чувствуешь, что до тебя был тот, кто эту землю любил, её возделывал, хранил, что ты призван стать наследником этой земли... Эта обрубленность приводит к тому, что мы все живём сегодняшним днём, а значит тем, что нужно урвать в сегодняшнем дне. И так же воспитываем наших детей.

О.В. Щербачёв: Я полностью с Вами согласен и хотел бы лишь немного дополнить Ваши слова.

Во-первых, 1917 год – это уничтожение частной собственности. Частная собственность – понятие, конечно, неоднозначное, но для чувства земли, чувства ответственности оно абсолютно необходимо. И то, что сделал Сталин во время коллективизации, полностью изъяв частную собственность, чтобы человек не чувствовал себя хозяином на земле, – это, наверное, самое страшное, что вообще произошло в стране. Крестьянство было уничтожено и духовно, и физически: те, кто остался в живых, были уже колхозниками, а не крестьянами. Я всегда подчеркиваю, что, конечно, по процентному соотношению больше всего пострадали дворяне и духовенство, но в количественном – безусловно, крестьянство. Ведь страна была крестьянской. И эту крестьянскую страну уничтожили. Поэтому не надо думать, что 1917 год – это трагедия высших сословий. Ничего подобного. Это трагедия всего народа, и крестьянства в первую очередь.

Второе, о чём хотелось бы сказать – это понятие малой родины. Действительно, чувствовать себя патриотом страны – это замечательно. Но если это не подкреплено ощущением именно малой родины, патриотизм становится немножко пустозвонством, «ура-патриотизмом», весьма эфемерным. Любить свой город, маленький, может быть, городок – это ведь так естественно!.. Но посмотрите, что делается с нашей провинцией: пустые сёла, пустые, заколоченные дома. Я ясно это увидел, когда ездил по калужским весям в попытках найти следы имения предков. У меня было три точки. С одной всё в порядке, там, слава Богу, деревня жива. Во второй отчасти сохранилась полуразрушенная церковь, и больше ничего. А третья... Там просто ничего нет. Деревенька состоит из трёх домов. Зимой не живёт никто, летом две семьи. И всё. А по списку населённых мест Российской Империи видно, что это было богатое цветущее сельцо с населением примерно в 300 человек, с нормальными дорогами. И когда я это осознал (было это лет двенадцать тому назад), это был для меня какой-то культурологический шок. Чтобы попасть туда, надо было съехать с шоссе, углубиться всего-то километров на десять. Но там уже парили орлы, и ни дорог, ни людей не было вообще. А ведь когда-то там поля возделывались, пшеница высаживалась, жизнь жительствовала. А теперь – ничего!

-------------------

* Наиболее распространённая в Толкиновской мифологии версия происхождения орков (злобных вандалических созданий): это порченые мукой и злым волшебством эльфы. Однако в ранних черновиках писателя описывалась другая, не вошедшая в «канонические» издания, теория: согласно этой версии, злобный дух Мелькор создал своих подручных из камня и глины. Она нашла отражение в экранизации трилогии «Властелин колец».