Почему Господь не спас Россию? Из беседы священника Георгия Кочеткова с членами Свято-Николаевского братства о том, почему члены братств и общин 1920-1930-х годов по-разному относились к митрополиту Сергию и почему молитвы о спасении России остались без ответа Константиновский период истории шёл более полутора тысяч лет. Полторы тысячи лет для истории – это очень, очень немало. Поэтому инерция была колоссальной. И как раз с этим связан образ митрополита Сергия (Страгородского), который в каком-то смысле был заложником этой ситуации. Не забудем, что он тоже сидел. Пусть и недолго. А сидеть при советской власти – это не то, что сидеть при царском режиме. И он выбрал путь фактического подчинения государству. У митрополита Сергия не было опыта. В отличие от патриарха Тихона или митрополита Вениамина, или, я думаю, даже митрополита Владимира (Богоявленского), никаких альтернатив он не знал. Он никогда не знал никаких общин, никаких братств. Он вообще сначала, до 1917 года, был отчасти академическим деятелем, а отчасти просто церковным чиновником высокого ранга. И вот это направление церковной жизни было господствующим. Люди не мыслили себе церкви без государства. Государство всегда было включено в церковное управление. Сейчас говорят: Поместный собор 1917-1918 годов пытался опереться на мирян. А до этого на кого церковь опиралась? На государство. Да, была надежда опереться на мирян, но некоторые испугались этого, и до сих пор боятся – боятся «демократических» тенденций в церкви, в том числе в вопросе выборности духовенства, и многого ещё. Церковь не смогла этого осилить. Кто-то из вас меня спрашивал: почему, если поставить материалы Собора в три колонки – что обсуждалось, что решили комиссии и что было принято Архиерейским совещанием, – то между ними будет такая большая разница? Я не читал все тома Деяний собора (это вы их читаете целыми томами), но если бы мне сказали обратное, я бы ответил, что этого не может быть. Невозможно, чтобы то, что обсуждалось на Соборе, выходило в последний вариант решений. Потому что в церкви было очень много разных тенденций, и среди них консервативные, иногда очень консервативные, даже просто фундаменталистские. И государственнические тоже (хотя, слава Богу, не было националистических перегибов). В то же время рождалось что-то новое, появилась альтернатива, существовавшая и раньше, известная из истории. К ней по-разному относились, её по-разному толковали (сейчас нет возможности об этом говорить подробно, хотя это очень интересный вопрос). Но тем не менее что-то родилось, и оно не погибло. Первая тенденция добилась выбора патриарха, а потом привела митрополита Сергия и к его известному положению заместителя местоблюстителя патриаршего престола, и к Декларации 1927 года. Нужно сказать, что первый шаг в этом направлении сделал не митрополит Сергий, а святитель Тихон. Нечто подобное он уже утверждал после своего ареста, когда понял, что его просто убьют, и всё. И его действительно должны были убить, как вы знаете*; может быть, его и убили, Бог знает: сейчас всё чаще и чаще говорят, что 7 апреля 1925 года он всё-таки был убит в больнице. Но его бы убили раньше, значительно раньше, в 1923 году. К тому времени уже почти закончилась, кроме некоторых очагов за Уралом, гражданская война; советская власть по сути победила. И, к сожалению, она почувствовала, что может делать всё, что ей заблагорассудится уже не только при «военном положении», а и в мирном контексте.  И вот в это же время проявилась вторая тенденция, проявилась альтернатива. От неё пошли общины, братства, пошла «потаённая церковь». Слава Богу, что это появилось. Но было бы абсолютно нетрезвенно думать, что победила бы сразу, мгновенно вот эта церковность нового типа, так сказать «постконстантиновская», которая должна была резко поменять само представление о церкви. Да люди и не готовы были к этому. А тех, кто был готов, уничтожали в первую очередь (даже по сравнению с общей истребительной политикой по отношению к церкви), просто группами, как только могли зацепить, по поводу и без всякого повода. И вот отсюда, собственно говоря, пошла новая история – но не в полную силу, потому что, оказывается, повернуть оглобли в другую сторону, повернуть церковный корабль с такой массой, с двухтысячелетним грузом, было просто невозможно. Что же Господь дал нам в конце концов? Он показал всем, что есть что и кто есть кто. Во-вторых, та альтернатива, о которой я говорю, была уже обоснована самой жизнью – не только идеями, не только умозрениями, не только вещами относительно простыми или поверхностными. Это уже был вопрос не спорный, а жизненный – вопрос жизни или смерти. Но на это нужно было время. И вот сейчас это время настало. Поэтому нужно бить в колокола сейчас, хотя люди заснули. Ну, понятно, весь XX век, последнее столетие, людей усыпляли и умерщвляли всеми возможными способами. Было бы странно, если бы они не погибли и не заснули. Пока что вокруг нас – поле, полное мёртвых костей. И они ещё не ожили, не обрели плоти, это очевидно. Но всё больше и больше её обретают, и этот процесс резко ускорился. Я думаю, что Господь действует здесь Сам, это действие Духа Божьего. И то, что мы хоть немножко, но помогли этому (хотя, может быть, так нельзя говорить и это звучит слишком самонадеянно, но я в это верю, я это вижу), меня радует. Поэтому не то чтобы Господь не услышал молитвы, звучавшие эти последние сто лет. Он слышит нас, но просто крест нужно было пронести через всё это. Мы знаем сегодня (хотя их и немного) большие группы, движения, братства, общины, проложившие в страшном XX веке новый путь жизни церкви. И мы знаем, что миллионы людей умерли просто за веру. За них мы должны благодарить Бога. Я думаю, что опыт новомучеников и исповедников – это сокровище, подаренное Богом не только России, Русской церкви, но всему миру. Мы должны сделать так, чтобы люди его узнали, чтобы им было не просто интересно послушать остросюжетные рассказы. За этим стоит значительно больше. И мы ещё не научились сами так это знать, так об этом рассказывать и так это впитывать в себя, чтобы это стало плотью и кровью, чтобы действительно то, что Господь устроил в Своей Церкви, процветало, развивалось и возрождалось. -------------- *На заседании Политбюро 22 марта 1922 года по предложению Ленина был принят план Льва Троцкого по разгрому церкви. В марте начались допросы патриарха Тихона: его вызвали в ГПУ на Лубянку, где дали под расписку прочесть официальное уведомление, что правительство «требует от гражданина Белавина (В советских документах фамилия патриарха чаще всего ошибочно писалась с одной "л". – Ред.) как от ответственного руководителя всей иерархии определённого и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчинённая ему иерархия». 5 мая 1922 года Патриарх был вызван в суд на процесс московского духовенства. Суд вынес частное определение о «привлечении гражданина Белавина к уголовной ответственности». После этого Патриарх находился под арестом в Донском монастыре, в полной изоляции от внешнего мира. Судя по многочисленным публикациям в советской прессе весной 1923 года писем от граждан, требовавших сурово покарать «людоеда Тихона», и по решению Политбюро от 12 апреля («Поручить Секретариату ЦК вести дело Тихона со всею строгостью, соответствующей объёму колоссальной вины, совершённой Тихоном»), готовился смертный приговор. 1 июля в газете «Известия» было опубликовано «Факсимиле заявления гр. Белавина (бывш. патриарха Тихона) в Верховный Суд РСФСР»: «...признавая правильность решения Суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежёвываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции». 25 июня 1923 года было принято постановление об освобождении патриарха Тихона; ему была предоставлена свобода в организации деятельности «Патриаршей» церкви. Большинство исследователей склонны видеть основную причину отмены готовившегося судебного процесса в уступке советского правительства в ответ на «ноту Керзона», вручённую Народному комиссару иностранных дел 8 мая от имени правительства Великобритании. Нота содержала угрозу полного разрыва сношений с СССР и требовала, среди прочего, прекращения репрессий против Церкви и духовенства. Кифа № 11 (229), сентябрь 2017 года |
