Только печаль о грехах нам разрешается, а в остальном мы – великие оптимисты 

Так писал братчикам с Беломорканала один из руководителей петроградского Александро-Невского братства архимандрит Варлаам (Сацердотский)

Архимандрит Варлаам (Сацердотский) вместе со своими духовными детьми. Во втором ряду сидят (слева направо): Анна Васильевна Кошкина, неизвестная братчица, отец Варлаам, Евгения Сергеевна Миллер, Евгения Серафимовна Макарова. 19 ноября 1926 года

 

Василий Сацердотский родился 30 декабря 1896 года в священнической семье на станции Волхово Новгородской губернии. Там он окончил семинарию, после которой в течение трех лет, до октября 1918 года, учился в Московской духовной академии. Затем год работал учителем в деревне Треповке Саратовской губернии, а в 1919 году поступил на историко-филологический факультет Саратовского университета. По данным М.В. Шкаровского, в январе 1920 года был мобилизован в Красную армию, в которой был учителем красноармейской школы грамоты и заведующим школьной секцией.

Первые годы в братстве

Весной 1921 года Василий приезжает в Петроград и становится послушником в Александро-Невской лавре, одновременно работая воспитателем в детском доме, находившемся на территории лавры. Митрополит Вениамин благословляет его служить в Крестовом митрополичьем храме, в котором в это время молилось Александро-Невское братство. Вскоре Василий вступает в братство и возглавляет в нем философский кружок. Тогда же, летом 1921 года, Василий поступает в Петроградский Богословский институт, который в 1923 году оканчивает по первому разряду.

В феврале 1922 года митрополит Вениамин рукополагает в иеродьяконы сразу двух монахов, недавно вступивших в Александро-Невское братство – Варлаама (Сацердотского) и Варсонофия (Верёвкина). Рукоположение иеродьякона Варлаама в иеромонахи проходило уже без митрополита Вениамина, накануне арестованного большевиками.Так как вместе с митрополитом были арестованы все трое руководителей братства, а отец Варсонофий был переведен служить в Петергоф, отец Варлаам остался в июне 1922 года единственным руководителем братства. Ему в это время было 25 лет, и старшинство он принимал как тяжелый, почти непосильный крест. Позднее он писал в своем дневнике: «Как странно: самый худший был во главе, немощной и окаянный оказался старшим. Лучше бы скрыться где-нибудь, чем принимать честь и уважение, когда сам-то считаю себя недостойным возвести очи свои на небо».

В течение двух лет, до собственного ареста, отец Варлаам руководил братством. При нем в июле 1922 года братство перешло из Александро-Невской лавры в связи с давлением обновленцев в Никольский храм на Спасской улице, где молилось вместе со Спасским братством отца Мануила (Лемешевского). Впоследствии братство служило в единоверческом храме на Волковском кладбище и, наконец, остановилось в Троицком храме Творожковского подворья. Периодически богослужения, братские встречи и беседы с детьми и молодежью проходили по домам братчиков.

Осенью 1922 г. была основана тайная община сестер Александро-Невского братства на ул. Конной в Петрограде. Руководить ею стал отец Варлаам.

Соловки

архимандрит Варлаам (Сацердотский)

В феврале 1924 года отец Варлаам был арестован за борьбу с обновленцами и 2 года пробыл на Соловках. В это время там жила еще часть соловецкой братии, разрешались богослужения, можно было пользоваться монастырской библиотекой. Среди заключенных было много православных епископов, священников и церковно настроенных мирян. Все они общались друг с другом, обменивались мнениями, участвовали в богослужениях. Вернувшись, отец Варлаам с большим благоговением рассказывал об этой жизни.

Из заключения отец Варлаам так же, как и другие отцы братства, писал письма. В одном из них, написанном из дома предварительного заключения, он говорит об основном деле братства: «Как проповедь наша, так и вообще все дело наше хотело быть всегда одним – великим благовестием блаженной жизни в Боге, открытой нам Иисусом Христом... Великое служение и радостное... а путь к нему именуется крестным».

Отец Варлаам пишет о крепости братских уз, которым не страшны никакие тюремные стены: «Внутренняя связь между нами нисколько не нарушилась, да и понятно почему – момент соединения у нас в полной мере является в молитве, у Господа мы встречаемся, у Него приобретаем силы на взаимное общение, исполненное любви. А молитву не задержат стены тюрьмы, они способствуют ей, грех только удаляет от Бога, а следовательно, друг от друга...»

Его наставления из лагеря полны призыва к братчикам не останавливаться, не прекращать своего служения несмотря на опасность арестов, а наоборот – не терять времени: «Как-то теперь вы все живете? По-прежнему, вероятно, трудитесь и служите Господу; пользуйтесь временем благоприятным, чтобы потом не сожалеть о днях, проведенных бесцельно. О, как бы хотелось видеть всех вас, всегда преуспевающих и восходящих к Господу, – да вы такие и есть!»

Шесть лет свободы

Вернувшись с Соловков, отец Варлаам снова служит на Творожковском подворье вместе с частью братства с осени 1926 до апреля 1930 года. В это время братство служило еще в двух храмах: в Федоровском соборе с о. Львом (Егоровым) и в храме Тихвинской иконы Божьей Матери в Лесном с о. Вениамином (Эссеном).

Отец Варлаам по-прежнему с трудом принимает свое старшинство в братстве, много думает о своем недостоинстве и время от времени пытается уехать в какую-либо дальнюю пустошь, однако это у него не получается: все, с кем он советуется, рекомендуют ему оставаться там, где Господь поставил его служить. Об одном из таких советов из уст монахини Марии (Фединой) он пишет в своем дневнике, чудом дошедшем до нас: «На месте, на месте жить, где Бог благословил, а то злые люди побеспокоят». С трудом принимает этот ответ отец Варлаам: «Видно, город и служение Братству – мой удел и благословение Божие, так ведь я и думаю иногда, а в большинстве настроен на бегство». «Сколько раз пытался было бежать от людей, чтобы в уединении оплакивать свои грехи и очищать душу слезами, Господи, помоги мне быть истинным монахом!»

На Пасху 1930 года Творожковский храм был закрыт. Братчики перешли в Федоровский собор, однако самого отца Варлаама переводят служить в лавру. «Горестно видеть разрушение храмов, не радостно переживается разобщение с паствой... О своем желании многократно заявлял, но его не уважили, остается одно – покоряться», – пишет он в эти дни в дневнике. Через полгода после этого разлучения он продолжает вспоминать братские службы: «Вспоминается служба на Спасской, какое торжество, какое одушевление, какая радость и как скудно и бледно все теперь!»

Несмотря на всю осторожность, с которой отец Варлаам ведет свой дневник, мы встречаем в нем размышления, касающиеся судьбы не только церкви, но и страны: «Побывал в Волхове на именинах у папы. Живут на бивуаках, ожидают отнятия дома. Все везде говорит о разрушении, разрушении страшном, уничтожающем весь народ, сильная и злобная рука, видно, действует. А Господь попускает... за грехи, для вразумления, да придут в разум истины... Личного ничего не жаль, даже тени досады нет, а за все как-то горько и горестно до слез. Доколе, Господи?» Мысли о земле российской не оставляют его и позже в лагере: «Тягота всюду. Скорбь повсеместная. Радость и утешение отняты от земли. На нашу долю осталось одно – терпение и надежда через испытания и страдания получить нечто совершенное и лучшее – вечность».

Из дневника же мы узнаем о знакомстве членов Александро-Невского братства с еп. Макарием (Опоцким). Отец Варлаам пишет, что в августе 1930 года служил вместе с ним в селе Званка.

Оставаясь в лавре, отец Варлаам продолжает общение с братством. Так, он довольно часто выезжает в Петергоф, где в это время жила тайная иноческая община сестер Александро-Невского братства под руководством о. Варсонофия (Верёвкина). Туда он выезжает на несколько дней, чтобы «уединиться, почитать, послужить в храме и помолиться».

Последний арест

Заключенные БелБалтлага

В знаменитую «святую ночь» 18 февраля 1932 года, когда в Ленинграде было арестовано около 500 священнослужителей и мирян, отец Варлаам снова попадает в тюрьму. На членов Александро-Невского братства заводится два отдельных дела, по нему проходит около ста человек, в том числе все священники братства, сестры из общин в Петергофе и на Конной улице и многие другие. Отца Варлаама приговаривают к 10 годам советского лагеря.

Следствие шло быстро. На Благовещение некоторые оставшиеся на свободе братчицы смогли пробраться к составу, увозившему арестованных в лагеря, и повидать отца Варлаама и других членов братства. Вскоре отец Варлаам писал с Беломорканала: «Всем моим дорогим братиям и сестрам шлю привет свой и благословение от Господа. Грустно мне было расстаться с вами, но 9 месяцев заключения ослабили несколько эту остроту, самые же проводы до слез тронули меня: видел я скорбные лица и ничем не мог помочь, даже сказать несколько слов и то был не в состоянии; тяжело вам было».

В лагере отец Варлаам вспоминает братские беседы: «Сколько раз темой наших бесед была речь о Начальнике тишины, о покое невозмутимом, мире, тишине и радости, сопровождающих приближение наше к Истоку Жизни... Всякое приближение к Нему снимает с души тревогу, успокаивает и радует ее. И это субъективное в силу общности для всех является более объективным, чем все лежащее перед нашими глазами».

«Рассказы приехавших – грустные. Всюду скорбь и теснота. И нет ничего отрадного, да и будущее пока сулит лишь одну скорбь. Тем сильнее потому возрастает наша надежда на Господа, милующего и любящего Свое создание. И мы живем только этой верой и упованием жизни небесной... О мне прошу не беспокоиться – явите же любовь ко мне своими усердными молитвами и мирной, дружной жизнью между собой. Больше снисходите друг к другу и покрывайте всепрощением и любовью недостатки и ошибки близких своих».

Из лагеря он продолжает окормлять своих сестер, находящихся в других лагерях: «Не забывай, что мы, христиане, должны быть всегда радостными и бодрыми. Только печаль о грехах нам разрешается, а в остальном мы – великие оптимисты».

Помимо скорбей, вызванных арестами и смертью близких, отец Варлаам обсуждает в письмах и новости о предательстве некоторых архиереев: «Основное, что теперь во мне, – это страх, даже ужас перед той таинственной, но, несомненно, реальной силой, которая сметает многое, казавшееся непоколебимо-твердым, неизменным. Страшно вообще и, конечно, страшно за самого себя... Известия о Павле и Амвросии, можно сказать, потрясли меня. Мне начинает казаться, что теперешнее мое положение может быть даже лучшим, так как избавляет от многих неожиданностей... Только бы благодать Божия не покинула нашей немощи, потому что оставленные одни ничего не сможем сделать, и бездна поглотит нас».

Вдали от всех

В своих письмах с Беломорканала отец Варлаам часто говорит о том, что единственная радость в отношении будущего у него – это смерть как избавление от окружающего ада, но при этом пишет, что не хотелось бы умирать вне братского общения: «Когда захварываешь, все думаешь, не пора ли отправляться к праотцам. И хоть умом ясно понимаешь, что умереть безразлично в каком месте, все же не хочется умереть здесь, вдали от всех». И еще в день памяти Александра Невского осенью 1936 года: «О, как хотелось бы мне вновь соприкоснуться с живущими по духу, и самому хоть немного воспрянуть, поднять очи горе. А сейчас в скудости духовной обретаю себя нищим, обнаженным какого-либо одеяния брачна».

В марте 1937 года о. Варлаам пишет о том, что уже старается даже не вспоминать часто братское общение на свободе – настолько тяжело держать в памяти эти радостные дни: «Какое великое лишение – отсутствие храма, святых книг, духовного общения, беседы... Даже намеренно отгоняю воспоминания святых небесных дней и переживаний, не потому что не ценю их или не люблю, а потому что среди этого мрака как-то неловко быть в мыслях со светлым прошлым – можно расплакаться совсем. Правда, это не всегда так. Иногда и здесь все же размышляю о грядущем, вспоминаю прошлое, святыней освежаю опустошенную свою душу».

В 1936 году почти в каждом своем письме отец Варлаам спрашивает, почему сестры, имея в виду сестер из общины на Конной – Ольгу Костецкую, Евгению Миллер – стали писать ему так редко, лишь по одному письму в несколько месяцев. Возможно, их письма изымались лагерным начальством, а возможно, судя по тому, что некоторые письма все же доходили, сестрам на воле тоже было тяжело, в том числе и духовно. Отец Варлаам отмечает, что доходящие до него письма бывают нерадостны, а часто и унылы.

В то же время Ольга Костецкая без подробностей ухитряется рассказать ему в письме о «поездке на юг к друзьям», то есть к отцу Гурию (Егорову) в Ташкент летом 1936 года. Она признается, что хочет перебраться туда насовсем, в общину, в которой к тому времени собралось около 15 братчиков.

11 августа 1937 года отец Варлаам был арестован в лагере¹. Через месяц, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, его расстреляли в Сандормохе под Медвежьегорском. Это был канун дня памяти Александра Невского, небесного покровителя Александро-Невского братства. В одном из последних писем из лагеря на Пасху 1937 года он писал: «Сейчас полная и совершенная тишина на сердце – Господь приходит в тихом веянии хлада тонка. И Он – Сладчайший, радости исполнивший узников, эту же радость подает и нам, хотя и недостойным, но все же ученикам Его».

Материал подготовила Анастасия Наконечная

------------------

¹ За два дня до этого, 9 августа, в Волхове был расстрелян его отец, священник Михаил Сацердотский. Но об этом отец Варлаам узнать не успел.

Кифа № 13 (215), октябрь 2016 года