На перекрестках города памяти

Интервью с А.П. Козыревым, зам. декана философского факультета МГУ

 

Первый вопрос мы задаем всем участникам конференции «Дружеский круг как начало соборности и солидарности в России». Что Вас лично больше всего затронуло, может быть, удивило?

Меня поразила сама эта усадьба, где создан центр братства, – место, в котором собираются люди одного круга, пускай и достаточно широкого, включающего и тех, кто дружественно настроен к этому движению. Я бывал в таких местах на Западе – в Италии, во Франции – именно в домах, принадлежащих общинам, где люди жили, обсуждали какие-то духовные проблемы. Но в России я такое встречаю, честно говоря, первый раз. Конечно, какие-то христианские конференции, проходящие в пансионатах, домах отдыха, – это не новинка, но чтобы было такое место, которое является постоянно действующим центром! Меня порадовали мозаики Александра Корноухова, которого я в свое время встречал в Ватикане в 1997 году, когда он делал там мозаики одной из станц Папского дворца. Мы тогда общались. Я не знал, что здесь он тоже оставил свой след, и когда увидел его работы, это было очень приятно. Это действительно настоящее современное христианское искусство.

Что касается самого обсуждения, то уже до того, как приехать сюда, я видел в программе имена многих людей, известных мне лично или по их работам, трудам, выступлениям. Меня удивила и порадовала композиция этой конференции. Люди подобрались необычно, это действительно пересечение разных кругов. Представлены, во-первых, разные города – Москва, Петербург, Красноярск; во-вторых – разные круги: и собственно церковные, и университетские, и научные, и общественные. На вечере воспоминаний, который был посвящен научным кругам Москвы и Петербурга, звучали выступления Нины Владимировны Брагинской, Григория Борисовича Гутнера – людей разных поколений, и действительно интересно было услышать о том, какую значительную роль играли неофициальные круги в развитии науки в советское время. Ведь вовсе не стоит представлять, что вся наука была сосредоточена в университетах и в Академии наук. Очень многие вещи создавались, обсуждались, рождались именно в таком неформальном, полудиссидентском общении. Я вспоминаю, как в 1990-е годы приехал на Сен-Женевьев-де-Буа в Париже и встретил там о. Илью Шмаина, который замещал священника, отправившегося в отпуск. Он мне показывал могилу Николая Лосского и рассказывал, что в 1950-е годы на физическом факультете МГУ был кружок, где читали его работы. Кажется, это был 1952 год, еще жив был Сталин. Отец Илья мне сказал тогда: «Я не знаю, как Вы, но я считаю, что Николай Лосский – это самый православный среди русских философов». Я не буду обсуждать этот тезис, но во всяком случае, об этом кружке физиков я тоже услышал на вчерашнем круглом столе.

Многие моменты даже меня заставили вспомнить свою студенческую юность и наши кружки.

Нам тоже было тесно в стенах Университета, и мы создали кружок «Летописец». В Арбатских переулках, у ребят, которые подрабатывали дворниками и занимали бесплатные квартиры в домах под снос или реконструкцию, мы читали Хомякова, обсуждали славянофилов, ходили к Николаю Всеволодовичу Котрелёву, который собирал и собирает вокруг себя московскую христианскую интеллигенцию. У него дома я познакомился с Натальей Леонидовной Трауберг. Многие тогда ходили к нему и обсуждали тексты именно так – не в университетском формате, а в домашнем сидении, и оказывалось, что посещение дома не обязательно связано с застольем, с выпивкой (хотя и это тоже порой было). Мы приходили обсудить какие-то вещи, о которых в Университете либо не успевали поговорить, либо (что бывало еще раньше) не могли, потому что «у стен тоже есть уши»¹. Эта неинституциональная сторона научного общения тесно была связана и с духовной жизнью, потому что советская эпоха вовсе не была эпохой тотального атеизма. Была и религиозная жизнь; она была более скрытой, подспудной, но, может быть, в чем-то более искренней и глубокой. Подумать об этом дал возможность вчерашний круглый стол.

А сегодняшнее заседание прежде всего порадовало меня тем, что на нем было много народу, потому что обычно, когда на такие школы приезжаешь, люди утром спят. А здесь практически все пришли, и был полный зал. Была очень заинтересованная, внимательная публика. Об этом свидетельствовали вопросы, в том числе и те, которые задавались в кулуарах. Они касались тех моментов, которые я не успел осветить – отчасти по недостатку времени, отчасти потому, что они могут быть сложными для широкой аудитории. Я рассказывал больше об исторических аспектах функционирования «Новоселовского кружка», а углубиться в то, например, как христологическая терминология становится элементом интерпретации дружеских отношений (нераздельность – неслиянность, нумерическое – генерическое тождество у Флоренского) я не смог. Вопросы, которые мне потом задали, касались в том числе и этого, метафизики дружбы, богословия дружбы, и это дало возможность продолжить обсуждение уже за рамками доклада.

Нина Ивановна Попова сказала, что Ваш доклад был для нее открытием. Создается впечатление, что московские религиозно-философские круги, о которых Вы рассказывали, менее известны, чем петербургские. Как Вы думаете, почему?

Возможно, это следствие местного, городского патриотизма: москвичи лучше помнят о своем, петербуржцы – о своем. Может быть, это происходит в силу того, что Петербург был в то время, о котором мы говорим, столичным городом, где бурлила общественная жизнь.

Но как бы то ни было, действительно, полностью собраны материалы, протоколы собраний Санкт-Петербургского религиозно-философского общества и изданы в трех томах. А вот по московскому религиозно-философскому обществу памяти Владимира Соловьева, которое было не менее значительным, пока такого интегративного издания нет, есть лишь отдельные статьи и монография Ютты Шерер на немецком языке (не переведенная, кстати, на русский язык). А ведь это было не просто общество, это был круг Маргариты Кирилловны Морозовой – близкий круг, дальний круг. Было свое книгоиздательство – «Путь», где выходили книги не только по философии. Там печатались и Бердяев, и Булгаков, и Трубецкой, выходили проповеди о. Сергия Щукина. Это был не просто кружок, это был целый институт, который работал на протяжении десятилетия, и в 1916 году благодаря этой работе был создан музей Владимира Соловьева; был и лазарет имени Владимира Соловьева, где члены этого кружка осуществляли помощь раненым в годы Первой мировой войны.

Может быть, отсутствие целостного издания связано с проблемой сохранности архивов. Сегодня я посоветовал молодому коллеге, бакалавру Свято-Филаретовского института, занимающемуся этими проблемами, посмотреть архив Маргариты Кирилловны Морозовой в РГБ. Ведь именно она, как я уже говорил, была средоточием тех пересечений путей, которые образовывали это сообщество.

Важно написать хотя бы летопись: историю докладов, историю заседаний. По отдельным докладам – например, по известнейшей статье С. Булгакова «Победитель – Побежденный» в связи с двадцатипятилетием смерти Константина Леонтьева – мы можем судить, что были очень интересные заседания.

В воспоминаниях Сергея Фуделя немного рассказывается о том, как это происходило.

Да, он вспоминает прозвучавший на этом заседании доклад о. Иосифа Фуделя о взаимоотношениях Константина Леонтьева и Владимира Соловьева. Но не только это заседание, многие другие заслуживают отдельной реконструкции. Несомненно, должна быть написана и общая летопись всего процесса, потому что это важно и для истории философии, и для истории церкви и духовных движений XX века.

Это позволит сделать более ясной и общую картину. У меня ощущение, что московское общество возникло несколько раньше, чем питерское. В Москве собрались еще в 1905 году, но не получили официального разрешения. И только в ноябре 1906 года общество было официально зарегистрировано и открыто. А в Петербурге, если я не ошибаюсь, начало работы религиозно-философского общества – 1907 год. А вот религиозно-философские собрания, где встретились интеллигенция и церковь, начали проводиться по благословению митр. Антония (Вадковского) как раз в Петербурге в 1901 году. Так что пальму первенства в процессе этого диалога и взаимодействия все-таки нужно отдать северной столице.

Московские братства начала прошлого века ведь тоже мало изучены. Мы знаем, что был «Союз объединенных приходов» и братство свящ. Романа Медведя (возможно, были и другие), но о них почти нет информации. И если история петербургских братств, прежде всего Александро-Невского, исследована достаточно подробно, то в связи с московскими возникает ощущение, что «ничего и не было».

Я историк русской философии, а не историк Церкви, поэтому в связи с братствами я могу говорить, скажем, о том, что имело отношение к членам Братства св. Софии, которое возникло опять-таки в Петрограде. Его создателем был А.В. Карташев. Потом в Праге оно реанимировалось и продолжило работу. Это Братство сыграло очень большую роль в становлении Парижской школы богословия и в развитии учения о Софии Премудрости Божьей в творчестве о. Сергия Булгакова. Еще одна интереснейшая тема – Фотиевское братство в Париже, которое, напротив, играло роль критиков Булгакова и его софиологии. Его создали братья Ковалевские, Владимир Лосский, Алексей Ставровский. Все это имеет отношение к спору о Софии, к истории русской философии. Хотя, опять-таки, насколько мне известно, архив Фотиевского братства, находившийся в Синодальной библиотеке, не разобран и тоже требует изучения.

В каком-то смысле все эти проблемы естественны, потому что в советскую эпоху такие темы никак не могли стать предметом изучения официальной науки. Если само существование православной веры ставилось под вопрос (Хрущёв говорил: «Я покажу в 1980 году по телевизору последнего попа!»), то какие могут быть братства? Это вообще воспринималось как нечто предельно архаическое. Но теперь пришло время, когда эти исследования не только не воспринимаются как «церковная археология», но могут актуализироваться в жизни современных общин.

Знаете, я застал в живых Анатолия Борисовича Свенцицкого, племянника о. Валентина, заслуженного артиста России и Литвы, прекрасно читавшего Бальмонта. Мы с ним бродили по Арбату, и он показывал мне свою приходскую церковь – храм Успения на Могильцах, легендарный храм на Арбате, отраженный в «Симфониях» Андрея Белого. В то время в здании храма находилась киностудия «Диафильм», и он рассказывал, как они создали приходскую общину, и он стал старостой этой общины, как они пытаются отвоевать этот храм, и у них ничего не получается, и они собираются там в подвале. Сейчас этот храм возвращен церкви, он действующий, я туда зашел недавно; там очень красивый иконостас. Но Анатолия Борисовича уже нет в живых, он умер в 2007 году.

Может быть, вы видели его книгу, которая называется «Они были последними?». Интереснейшая книга, написанная свидетелем эпохи. В ней приводятся многие факты из жизни московских общин 1920-1930-х годов – как закрывались храмы, как общины «мигрировали», переходили из одного храма в другой.

В прошлом году в Нарышкинских палатах открылась выставка, посвященная монашеским общинам Высоко-Петровского монастыря. И там тоже рассказывается, как они переходили из храма в храм...

Я был на этой выставке; ее делал муж моей коллеги по факультету, Алексей Беглов, он нас туда и пригласил. Это действительно интереснейшая тема, потому что община Петровского монастыря – это продолжение Зосимовой пустыни². До слез трогающая история, потому что, по-моему, только один монах, несмотря на все преследования и гонения, дожил до 1950-х годов³. С этой общиной был близок и духовный отец четы Лосевых, одно время скрывавшийся у них дома на Арбате⁴. И, кстати сказать, сам Алексей Федорович Лосев, выдающийся русский философ, тоже был монахом в тайном постриге. Его монашеское имя – Андроник. Это сообщила Аза Алибековна Тахо-Годи на конференции, приуроченной к столетию Алексея Федоровича, через пять лет после его смерти, то есть этот факт даже после его кончины долгое время был неизвестен. Помимо того, что он был тайный монах, он был близок к кругам «непоминающих». В 1930 году он проходил по делу «Истинной православной церкви», четыре с половиной года находился в тюрьмах, в лагере, строил Беломоро-Балтийский канал. Это тоже часть жизни православных общин.

Валентин Серов. Неоконченный портрет Маргариты Морозовой. 1910 г.

Вспоминается мне и книга Валерии Пришвиной «Невидимый град», из нее мы тоже многое узнаем про московские общины. Удивительна фигура Олега Поля – ее духовного возлюбленного, с которым она не соединилась в браке и которого она описывает в этой книге – философа, имяславца. Он был духовным чадом о. Давида (Мухранова) и отправился потом на горы Кавказа и погиб там, был расстрелян с остатками монахов-имяславцев в 1929 году, когда за один день в Красную Поляну пришли войска и уничтожили всех монахов, которые там оставались, триста человек.

Мы недавно говорили друг с другом о том, что очень многие люди, которых мы связываем с XIX веком, дожили до 1917 года. Например, Анна Сниткина, супруга Достоевского, погибла в 1918 году в Крыму. В том же году скончалась Ольга Сократовна Чернышевская. Так что «Вера Павловна» из романа «Что делать?» увидела исполнение своих снов (интересно, как ей это понравилось?!)...

А Маргарита Кирилловна Морозова, подруга Евгения Трубецкого и организатор Московского религиозно-философского общества, вообще дожила до 1958 года. И жила она последние годы, когда-то имевшая несколько особняков, после долгих скитаний, в скромной квартирке недалеко от высотки МГУ, в новых домах на окраине Москвы. И ее саму, и ее сына (помните портрет Мики Морозова?) рисовал Серов, она была очень богата и давала деньги на всю русскую философию. И вот закончила жизнь не только при Сталине, но пережила сталинскую эпоху и ушла при Хрущёве. То, как жизнь распоряжается- кому-то дается много времени жизни, чтобы стать свидетелем ушедшей эпохи, кому-то мало – это удивительные вещи.

----------------

¹ В советское время профессора гуманитарных дисциплин должны были представлять в партком написанный текст лекции. Рассказывали, что Валентин Фердинандович Асмус читал на философском факультете всегда по написанному тексту, не отступая от буквы, потому что любое отступление от буквы было чревато донесением в партком. – А.К.

² Свято-Смоленская Зосимова мужская пустынь (находится во Владимирской области), до революции – известный центр старчества, была ликвидирована в 1923 году. После закрытия пустыни ее насельники разошлись в разные места: иеросхимонах Алексий (Соловьев) перебрался в Сергиев Посад, а несколько других духовников переехали в Москву, в Высоко-Петровский монастырь.

³ С подпольным периодом жизни Высоко-Петровского монастыря связаны имена девяти канонизированных российских святых, принявших мученическую кончину за Христа или подвергшихся гонениям. Это сщмч. Макарий (Гневушев) – расстрелян 4 сентября 1918 года; прпмч. Игнатий (Лебедев) – умер 11 сентября 1938 года в заключении; прпмч. Герман (Полянский) – расстрелян в 1937 году; прпмч. Федор (Богоявленский) – умер 19 июля 1943 года в ссылке; прпмч. Варлаам (Никольский) – расстрелян 19 ноября 1937 года; прпмч. Макарий (Моржов) – расстрелян 10 июня 1931 года; прпмч. Косма (Магда) – расстрелян в 1937 году; мч. Николай Варжанский, организатор Варнавинского общества трезвости – расстрелян 19 ноября 1918 года; мч. Иоанн Попов, богослов, церковный историк, профессор Московской духовной академии – расстрелян в 1937 году.

⁴ Духовником Лосевых был архим. Давид (Мухранов), принадлежавший к афонским имяславцам – к той части этого движения, которая после длительных споров и церковных конфликтов, связанных с имяславием, надеясь на будущее изменение своей участи, осталась в Москве в назначенных им монастырях и, насколько об этом можно судить, находилась в 1920-е годы в общении со свт. Тихоном. В 1921 г. в Москве начали проходить общественные беседы и чтения по вопросу об имяславии, а на следующий год А.Ф. Лосевым был организован имяславческий кружок, действовавший до 1927 г. Из афонских иноков кроме архим. Давида регулярно посещали этот кружок иеромонахи Манассия и Ириней. Членами кружка были Лосев и его супруга В.М. Лосева, свящ. Павел Флоренский, Д.Ф. Егоров, П.С. Попов и другие.

Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная

 Кифа № 5 (207), апрель 2016 года

Еще статьи по этой теме:

«Вечные темы» в нашей жизни.Интервью с председателем Преображенского братства Дмитрием Гасаком и с директором музея А.А. Ахматовой в Фонтанном доме (Санкт-Петербург) Н.И. Поповой >>

«Дружба, в отличие от любви, не бывает неразделенной».О призвании петербургского «независимого культурного движения» размышляет в своем интервью исполнительный директор Международного благотворительного фонда имени Д.С. Лихачёва Александр Кобак>>

Дружеский круг: теплый оазис – или источник творческого дерзновения. Интервью с председателем оргкомитета конференции «Дружеский круг как начало соборности и солидарности в России» Юлией Балакшиной >>

Начиная разговор о даре дружбы. 9-11 марта в Культурно-просветительском центре «Преображение» под Москвой прошла международная конференция «Дружеский круг как начало соборности и солидарности в России».

Инклинги. Продолжая размышлять о дружеском круге, мы отправляемся в Англию >>

Неповторимость лиц, входящих в круг. Ещё раз о славянофилах >>

Для того чтобы появился дружеский круг, нужен человек-«мотор», тот, кто представляет себе масштаб, сверхзадачу >>

Христианство и рыцарство: взаимное влияние культуры и миссии >>

«Нигде, о Господи, такого града нет, есть лишь видение, и только...» >>