Было ли что-то во время конференции, что Вас лично затронуло, как-то удивило?

11 марта в Подмосковье завершилась международная конференция «Дружеский круг как начало соборности и солидарности в России». В конференции приняли участие историки, социологи, философы и богословы – более 200 человек из России, Италии, Швеции, Польши, Румынии, Латвии и других стран. 

Священник Петр Боев: Мысли, которые у меня по­явились за эти дни, будут, наверное, раскрываться со временем. Но у них есть один корень – любовь в преломлении дружбы. Это тема не просто братско-сестринских отношений в церкви, в общине, которые, собственно, есть у многих из нас, а именно дружбы как чего-то более таинственно­го, существующего на глубине человеческого духа.

Лично я столкнулся с этим, когда мысли о тех или иных будущих служениях были в некоем интенциаль­ном сгустке внутри меня. И сам того не ведая, я сделал какие-то вещи, которые только здесь, на конференции, стали для меня понятными.

Что я делал? У меня были какие-то мысли, идеи. И тут же приходило решение: «Ага, вот этой мыслью я могу поделиться с этим человеком или вот с этим». При­чем для меня самого было поразительно, почему именно с ними, а не с теми, с кем я больше времени, может быть, провожу или что-то делаю вместе. Это были люди, внешне не слишком близкие ко мне, нецерковные, но это были мои друзья. Чтобы быть уверенным, что так надо поступать, я спрашивал разных авторитетных для меня людей, и они подтверждали, что это надо делать; я это делал, и дело приносило плоды.

Здесь, на конференции, это уже как-то оформилось в моих мыслях, и мне стало понятно: да, безусловно, вот она, дружба. Какое у нее свойство? Она не может быть записана в какие-то границы, в том числе церковные, иерархические, статусные. Но она, безусловно, порожде­ние Духа Божьего. Через дружбу ты начинаешь реально понимать, что Дух действительно дышит, где хочет – но при том условии, что человек хочет этой новой жизни. И действительно, хотя эти отношения еще нельзя назвать отношениями во Христе, но на каком-то уровне жизни Христос в них являет Себя.

Я размышляю над этим и понимаю, что конференция действительно стала для меня некой искрой, встряской, серьезным толчком к продолжению этих размышлений.

Еще один парадокс: около года назад я собирался писать заметки о дружбе, даже начал их, но оставил это дело и еще не вернулся к нему. И вот на конференции как раз произошла «перезагрузка». Я ожидаю, что вернусь к этим заметкам: теперь это яснее оформилось в моих мыслях, и надо писать, потому что, мне кажется, эта тема совершенно не освоена. Хотя она опасна – ведь если ее подвергать воплощению в слова, есть опасность ее профанировать. Поэтому я еще подумаю, как это лучше сделать. Дружба – это что-то такое интимное, проис­ходящее на глубине, не знаю, можно ли это показывать вовне, можно ли об этом вот так прямо писать и раз­мышлять. Может быть, можно, может быть, нет, тут вопрос, и я пока не знаю, как это будет.

Протоиерей Васи­лий Михок (Румынская православная церковь): За всем, что происходило, чувствовалась большая работа организаторов, за что я им очень благодарен. Программа очень насыще­на, много документов для обсуждения, некоторые из них очень глубоки и хорошо помогают понять суть обсуждаемых вопросов. Кроме того, мы могли познако­миться не только с академическим, научным подходом к теме, но и с личным, происходящим из личного опыта. Прозвучавшие во время обсуждения предложения, я думаю, каждому помогут задуматься над тем, что про­исходит в наших семьях, дружеских кругах и церковных общинах.

Что из этих мыслей Вы бы особо выделили?

Я думаю, что в дружбе отражаются наиболее важные аспекты нашего отношения к другому. Дружба – это то, что мы наполнили. Мы нуждаемся в дружбе, для нас естественно дружить, но хорошо известно и то, как дружба требовательна: она гораздо больше означает дарить, чем получать; если мы вспомним слова Христо­вы – «блаженнее давать, нежели принимать». Так что дружба открывает то, сколько ты можешь дать другому.

Священник Манфред Дезелерс, доктор тео­логии, сотрудник «Центра диалога и молитвы» в Освенциме (Германская епископальная конфе­ренция): В связи с темой конференции и с тем, что я тут увидел, у меня много вопросов, ответы на которые пока не ясны. Потому-то и должно быть обсуждение, поиск ответов, должна быть молитва. Мне кажется, нет другого способа найти ответы, найти пути возрождения церкви, кроме постоянной молитвы, чего от нас, соб­ственно, и хочет Бог, потому что это касается не нашей собственной воли, но воли Божьей. Нам нужно открыть себя Святому Духу с тем, что­бы он что-то изменил в нас. И я чувствую здесь этот поиск и эту открытость – то, что создает атмосферу молитвы. Это производит большое впе­чатление и внушает надежду. Я полагаю, что и мы в Европе, скажем, в Германии, в этом тоже нуждаемся.

А.А. Левандовский, историк, доцент МГУ им. М. В. Ломоносова (Москва): Поскольку я здесь в первый раз, то меня поразило вообще все, начиная от здания, от удивительной чистоты в номерах, и кончая уди­вительной атмосферой, удивительной доброжела­тельностью при общении. Практически все, с кем я говорил, удивительно милые люди. Очень редко можно встретить такую совокуп­ность хороших людей в одном красивом месте. У меня очень сильные ощущения.

Что касается недостатков: не хватило времени на дискуссию; те же самые круглые столы, по идее, должны были быть не выступлением двух-трех участников – они должны были бы задать какую-то ноту для обсуждения темы в целом – а более живым обсуждением. Погово­рить хотелось – возможности не было! Хотя слушать тоже было очень интересно.

Хорошо, что собрались разные люди, потому что та­ким образом вы расширяете круг. Так что в этой атмос­фере побывать стоило во всех отношениях.

Л.И. Давыдова, кандидат искусствоведения, хранитель античной скульптуры Государствен­ного Эрмитажа (Санкт-Петербург): Может быть, не столько удивило, сколько обрадовало то, что есть как явление – с одной стороны, неформальное, а с другой стороны, все-таки организованное – это большое брат­ство в церкви. И еще обрадовало ощущение того, что мне всегда дорого в людях – ис­кренности. Потому что это качество, может быть, и было когда-то, но оно очень сильно утрачено. Редко удается встретить в людях такую сердечную, искреннюю от­зывчивость, чтобы и ты не боялся сам что-то сказать, и не страшно было услышать что-то не то в ответ.

И душевность нужна каждому человеку. Она, конечно, может быть прису­ща семье, если это хорошая семья, и тебя любят, и ты всех любишь, и в отношениях есть и искренность, и щедрость. Но обычно не ожидаешь найти это в таком большом сообществе, где собралось более ста чело­век. А здесь ты чувствуешь, что можешь проживать какую-то свою, но очень полную жизнь, и проживать ее спокойно. Сейчас все очень любят говорить о комфорт­ной среде. Но комфорт – это просто удобство. А здесь испытываешь душевное спокойствие и понимаешь, что жизнь – серьезная вещь, но ее можно жить с каким-то ощущением свободы, радости, а не унылости, озабочен­ности и недоверия.

Что касается именно обсуждения, то мне кажется важным, что задумался, оглянулся на эту тему не один человек, не два, а гораздо больше. Я думаю, что потом люди будут обсуждать это и с теми, с кем они связаны, со своими ближними. Я и сама перед тем, как приехать сюда, и дома об этом разговаривала, и с какими-то близкими коллегами. Всех удивляла эта тема, потому что для конференции, даже не научной, она достаточно «зыбкая», – именно потому, что дружба явление вроде бы и очень понятное, но вместе с тем не поддающееся вербализации, какому-то однозначному определению. И когда начинают его пытаться для себя как-то опреде­лить, то понимают, насколько оно интересно, глубоко, важно...

Исторические экскурсы докладов (на мой взгляд, блестящих) были чрезвычайно интересны, потому что без истории полноты в этом разговоре тоже не достиг­нешь. Да и весь разговор был удивительным, как и сам по себе уровень этого собрания, этих встреч, обсуж­дений, общения, душевной работы, в которую ты был включен с восьми утра и до одиннадцати, до двенадцати ночи. Душевная работа, может быть, еще тяжелее для человека, чем интеллектуальная, а тут все было как-то очень радостно и благодатно. Мне кажется, чем еще хо­роша была эта встреча: она была вне политики, вне тех противостояний, от которых люди сейчас устали. Она была о вечном, хотя, казалось бы, здесь было столько действительно исторических примеров. Но это разговор о вечности, о душе, о том, о чем, в общем-то, человек так или иначе думает, чем живет.

И хотя в этой полифонии соединились разные голо­са, и ноты звучали разные, порой трагические, все равно это была ода радости.

А.А. Тесля, канди­дат философских наук, доцент Тихоокеанского государственного уни­верситета (Хабаровск): Главное впечатление – ши­рота участников: получи­лась перекличка голосов из разных перспектив, из разных кругов, в том числе знакомых и незнакомых. Это не разговор в простран­стве, где уже есть какая-то изначальная согласован­ность, а наоборот, ситуация, когда эти точки взаимного понимания, общий язык выстраиваются по ходу, где-то удачно, где-то, может, с каким-то сбоем, но самое глав­ное, что за счет общего настроения, общего духа есть в любом случае нацеленность на понимание. Даже там, где обнаруживается расхождение языков, есть добросо­вестное стремление найти какой-то третий язык, какой-то общий словарь.

Что касается итогов обсуждения, был один важный момент, который, на мой взгляд, звучал слабо. Это то, что я бы назвал «издержками дружбы», ее подводными камнями. Много говорилось о том, как дружба кон­чается, что ее способно разрушить и каким образом дружеские круги приходят к финалу. Но сравнительно мало говорилось о том, что любое взаимодействие пред­полагает и какие-то ограничения и издержки – что все имеет свою цену. И вот эта тема – тема цены дружеского круга – на мой взгляд, была затронута недостаточно.

О.В. Щербачев, предводитель Российского Дво­рянского Собрания, старший преподаватель МИФИ (Москва): Я считаю, что сама постановка вопроса о дружеском круге очень необычна для нашей реальности. И то, что здесь это стало главной темой, – очень инте­ресно и многообещающе. Ну, и просто все происходящее интересно; я слышал множество интересных историй. Это свидетельство того, что малыми силами можно ино­гда сделать большие дела.

Вы возглавляете Российское дворянское собрание. На­сколько возможно, на Ваш взгляд, возрождение «аристо­кратии крови и рода» после ката­строфы XX века? Как Вы относитесь к тому, что писал Бердяев (сам будучи дворянином) о достоинствах, но в то же время и о соблазнах и ловушках такого аристократизма, предвидя возникновение аристокра­тии духа?

Я думаю, что все, о чем писал Бердяев, как было, так и остается. Действительно, есть и невероятные возможности, и невероятные со­блазны.

Если же говорить о возмож­ности возрождения, то истории российского дворянства тысяча лет. И даже в семьдесят советских лет дворянство в виде тех или иных друже­ских кругов существовало и поддерживало друг друга. В общем-то и Дворянское собрание родилось именно на этом фоне – как еще один дружеский круг, дающий возможность войти в него и почувствовать себя родным, почувствовать, что ты не один такой «инопланетянин». Первое ощущение тех, кто приходил в Дворянское со­брание в 1990-е годы, почти еще из Советского Союза, было ощущение удивительной атмосферы, по которой люди истосковались. Они приходили и находили и в прямом смысле родственников, и духовных родственни­ков.

В том же труде «О рабстве и свободе человека» Бер­дяев говорит, что главные чувства, присущие аристо­крату, – это чувство вины и чувство жалости. Потому что ему изначально дано больше, чем другим, и он за этих других отвечает. Как Вам кажется, сохранилась ли эта особенность после того, как в течение нескольких поко­лений дворяне были одним из самых гонимых, уничтожа­емых и угнетаемых сословий?

Тот же Бердяев говорил и о том, что аристократии свойственно еще и большое чувство свободы. И я счи­таю, что вот эта внутренняя степень свободы помогла аристократии выжить за годы репрессий. Что касается чувства вины, то оно во многом сыграло действительно злую шутку. И главное, оно было во многом необосно­ванным, потому что столько, сколько делала русская аристократия для народа, ни в одной другой стране не делалось.

С другой стороны, тем людям, которые стояли у истоков Дворянского собрания, было абсолютно чуждо какое-то желание реванша или хотя бы чувство обиды. Но в то же время мы ни в коем случае не должны забыть уроки того, что произошло. Должно быть четкое духов­ное осмысление того, что было. И мы обязаны назвать черное – черным, белое – белым.

Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная

Кифа № 4 (206), март 2016 года

Еще статьи по этой теме:

Дружеский круг: теплый оазис – или источник творческого дерзновения. Интервью с председателем оргкомитета конференции «Дружеский круг как начало соборности и солидарности в России» Юлией Балакшиной >>

Начиная разговор о даре дружбы. 9-11 марта в Культурно-просветительском центре «Преображение» под Москвой прошла международная конференция «Дружеский круг как начало соборности и солидарности в России».

Инклинги. Продолжая размышлять о дружеском круге, мы отправляемся в Англию >>

Неповторимость лиц, входящих в круг. Ещё раз о славянофилах >>

Для того чтобы появился дружеский круг, нужен человек-«мотор», тот, кто представляет себе масштаб, сверхзадачу >>

Христианство и рыцарство: взаимное влияние культуры и миссии >>

«Нигде, о Господи, такого града нет, есть лишь видение, и только...» >>