О внутреннем человеке Исполнилось 110 лет со дня рождения английского писателя Грэма Грина
Когда-то, ещё девочкой, я от скуки штудировала на даче подшивки журнала «Иностранная литература». Весь следующий год меня грело смутное воспоминание об одном из романов: словно всё освещалось лучиком солнца, стоило вспомнить о нём. Это было совершенно необъяснимо: ни в сюжете, ни в героях не было ничего особенного, объясняющего этот тихий свет. Однако стоило только повторить название – «Свой человек в Гаване» – чтобы прикоснуться к чему-то очень ценному, чего не было в нашей пионерско-комсомольско-отличничьей жизни... Много лет спустя, уже придя в Церковь, я поняла, что это было: слово, сказанное глубоко верующим человеком, не может не нести в себе свет веры, даже если он не говорит о ней прямо. Грэм Грин был писателем, журналистом и даже (в годы войны) разведчиком. Он написал двадцать пять романов; почти все они переведены на русский язык. Его несколько раз номинировали на Нобелевскую премию, но так ни разу её и не дали. (Шведский академик, поэт и романист Артур Лундквист заявил: «Этот детективный автор получит премию только через мой труп»; и он был не единственным недоброжелателем.) Нужно сказать, что и в католической церкви, в которую Грин сознательно вошёл уже взрослым, двадцатичетырёхлетним, не умолкали споры по поводу его произведений. Далеко не всем было очевидно, что его романы, часто откровенно детективные по жанру, занимают своё место среди лучших миссионерских произведений двадцатого века. Герои Грина мало походили на любимых фундаменталистами лубочных персонажей, язвительно изображённых им в «Силе и славе»: «В задней комнате Коммерческой академии женщина читала своим детям вслух. На краешке кровати сидели две маленькие девочки шести и десяти лет, а четырнадцатилетний мальчик стоял у стены с гримасой невыносимой скуки на лице. – "Юный Хуан, – читала мать, – с раннего детства отличался смирением и благочестием. Среди других мальчиков попадались и грубые и мстительные; юный Хуан следовал заповедям Господа нашего и обращал левую щеку ударившему его. Однажды его отец подумал, что Хуан солгал, и побил его. Потом он узнал, что сын говорил правду, и попросил у него прощения. Но Хуан сказал ему: «Милый отец, как Отец наш небесный властен подвергать наказанию, когда на то будет воля его...»" Мальчик нетерпеливо потёрся щекой о побелённую стену, а кроткий голос продолжал монотонное чтение. Обе девочки напряжённо смотрели на мать глазами-бусинками, упиваясь сладостной набожностью. – "Не надо думать, будто юный Хуан не любил посмеяться и поиграть, как играют другие дети, хотя случалось, что, взяв священную книгу с картинками, он прятался в отцовском коровнике от весёлой гурьбы своих товарищей". Мальчик раздавил босой ногой жука и мрачно подумал, что всему приходит конец – когда-нибудь они доберутся до последней главы и юный Хуан умрёт под пулями у стены, крича: "Viva el Cristo Rey!" Но потом, наверно, будет другая книжка: их каждый месяц провозят контрабандой из Мехико. Если бы только таможенники знали, где смотреть!» «Сила и слава» – роман о священномученике. Кому-то это может показаться удивительным, но в двадцатом веке людей убивали за веру не только в нашей стране. Грин описал Мексику – такой, какой он увидел её в конце 1930-х годов. Хорошо узнаваемые ободранные бараки, почти беспризорные дети, нищие деревушки. И пытающийся уйти от преследования и при этом остаться доступным для истосковавшихся по таинствам людей священник. Герой, совсем не похожий на героическую картинку. «Пьющий падре»... Нужно сказать, что «Силу и славу», может быть, из-за того, что тема нам так близка, читали очень многие. Другие романы Грина известны гораздо меньше, даже активно печатавшийся у нас в советские годы «Тихий американец» (видимо, издателей подкупало изображение наивной уверенности вполне хороших и милых американских юношей в своём праве вмешиваться в дела других стран (в романе шла речь о Вьетнаме) и проливать кровь местных жителей ради сомнительных идеалов; вот только они, похоже, не замечали, что герой, английский журналист, решивший пресечь эту разрушительную активность, втихую сдав «тихого американца» убившим его вьетконговцам, терпит нравственный крах, ведь злом никогда нельзя остановить зло...) Не очень «на слуху» и самый «миссионерский» роман Грина – «Конец одного романа», рассказ о том, что такое борьба с Богом, и о том, как грешники становятся святыми... Вообще герои романов Грина – почти всегда грешники, если даже они начинают как праведники, уставшие от своей поверхностной праведности. Иногда кажется, что автор, так постоянно апеллирующий к максиме «мытари и блудницы вперёд вас идут в Царство Божие...» приучает этим читателя к мысли о «дешёвой милости», против которой так яростно выступал в своё время Бонхёффер. Но это не так: герои Грина не только видят свой грех, они мучаются сознанием своей греховности. Героиня «Конца одного романа», изменяющая мужу, с горечью называет себя «шлюшкой»; герой «Сути дела», решившийся на самоубийство, не сомневается, что окажется в аду. Они не ищут оправдания своему греху. Но при этом в своих отношениях с Богом они ищут и не самоутверждения в лукавой фарисейской «праведности». Они ищут Его любви и своей любви к Нему, и почти всегда находят её, иногда в последнее мгновение жизни... Александра Колымагина КИФА № 12(182), октябрь 2014 года |
