Как продолжать предание в творческом усилии перевода

Интервью с участниками Успенских чтений в Киеве

15-18 сентября в Киеве прошли XIII Международные Успенские чтения «Предание и перевод». В прошлом номере «Кифы» была опубликована новость об этой конференции и интервью с Константином Сиговым. Сегодня мы публикуем еще две беседы с участниками Чтений, записанные руководителем издательства СФИ Кириллом Мозговым 

* * *

Кирилл Мозгов: Отец Антоний, тема конференции связана с преданием и переводом и имеет очень актуальное звучание. Действительно, церковное предание требует какого-то перевода, об этом уже многие говорили. Вчера Жорж Нива вспоминал о том, что каждое поколение требует своего языка. Какие Вы видите критерии того, чтобы перевод на язык нового поколения, новой эпохи при этом сохранял свою преемственность с традицией, чтобы это было действительно то же предание?

Иером. Антоний (Ламбрехтс): В каждом поколении есть новые проблемы, новые явления, новые социальные обстоятельства и так далее. И мы должны каждый раз отвечать на языке, понятном молодежи, новым христианам и даже неверующим. Когда мы встречаем на улице неверующих, у которых есть свои вопросы, надо найти тот язык, который им понятен и который одновременно способен передать им суть христианской веры. И поэтому в широком смысле церковь должна всякий раз найти новый язык: не новую веру, не новую литургию, а новый язык, где мы выражаем апостольскую и евангельскую весть.

А какое место в этом может занимать язык в узком понимании, национальный язык? Допустим, в начале конференции был интересный доклад про непростую судьбу украинского перевода Евангелия...

Я думаю, что это фундаментальный вопрос. Конечно, Евангелие должно быть доступным на народном языке. На Западе это давно принято - у протестантов уже с XVI века, в католической церкви с XIX века, но особенно со второй половины XX века. В это время появилось, например, достаточно много разных переводов на французский. И почти каждые 10 или 15 лет появляется новый полный перевод Библии на современный язык - иногда более упрощенный, иногда более литературный. Знаете, я думаю, что все эти переводы оправдываются одновременно. Церковь определяет, какой перевод - официальный и литургический, он и читается во время богослужения. А другие просто помогают понимать Благую Весть. Например, есть Библия для детей, есть Библия для молодежи, для более простого народа, для интеллектуалов; на французском есть перевод, который называется Nouvel Traduction, новый перевод Библии - это очень литературный язык, я бы сказал. Конечно, сделан буквальный перевод вначале с еврейского, греческого, а потом писатели вместе с библеистами сделали этот литературный перевод Библии. Я думаю, что все это оправданно. Но все-таки надо сохранить отдельно официальный перевод церкви, а остальные можно считать как бы комментариями к Библии, к Слову Божьему.

Чаще всего речь идет о библейских переводах. А насколько это применимо к языку молитвы?

Литургический язык тоже, конечно, должен быть понятен, должен быть близок сердцу людей.

Но, конечно, иногда недостаточно просто переводить. Некоторые византийские поэтические тексты сегодня трудно понимать не только потому, что язык трудный, но и потому, что все эти образы, все эти символы, все эти библейские выражения, очень часто символические, аллегорические, люди их уже не знают. И аскетический язык очень часто так же непонятен. Поэтому я думаю, что можно, в принципе, сочинять новые церковные молитвы. Я думаю, что церковное начальство в принципе должно дать in primatur таким текстам. Только важно, чтобы эта молитва была тоже основана на предании церкви, а не просто выражала чьи-то личные чувства.

* * *

Адальберто Майнарди (Бозе, Италия): Главным в переводе является стремление перенести что-то из одного места в другое через барьер языка. Множество языков можно оценивать не только как препятствие, но также и как богатство. Переводы существовали всегда, с древности до наших дней, но в европейской культуре произошла какая-то смена парадигмы в конце XVIII - начале XIX века. Перевод стал означать не просто усвоение другого, но также звучание инаковости в переводящем языке (такая парадигма есть и в немецком идеализме).

В православном мире интересен опыт переводческой деятельности отца Паисия (Величковского). Он перевел классических греческих отцов не на язык современности, а на славянский язык. Но этот язык для него стал общим языком тех разных славян, которые жили у него в общине. Почему я об этом говорю? Потому что это язык как бы «искусственный». Отец Паисий переводил дословно греческие тексты, и получается, что славянский старца Паисия - это что-то другое по сравнению с тем славянским, что был раньше. Я думаю, что из этого может быть два вывода, два итога для темы предания и перевода. Первый: что всякий перевод - это творческий акт, и в переводах старца Паисия очень четко чувствуется инаковость тех греческих текстов, которые он переводит. То есть перевод есть усилие для того, чтобы привести читателя к авторам; это требует также усилия, подвига от читателей. Второй: когда о. Паисий переводит, он видит, что нет «унифицированного», эталонного греческого текста. И получается, что в переводе он раскрывает предание не как монолит, а как разнообразие исходных текстов и, в то же время, разнообразие и переводов, и списков. Так он понимает, что и предание - это не неизменяемый кумир, а творческий процесс в истории. И это взаимоотношение перевода и предания, я думаю, очень важно понимать и сегодня: благодаря ему можно продолжать передачу предания через творчество перевода.

Почти всякое поколение создавало свой перевод основополагающих текстов - не для того, чтобы изменить эти тексты, но чтобы они входили в современную жизнь. Конечно, другой вопрос, может быть, более болезненный - это вопрос о литургическом языке, о том, как употреблять переводы в богослужении, потому что богослужение является своего рода воплощением слова в жизни, и необходим перевод как бы нескольких слоев предания в богослужении. Это очень трудно, потому что с этим тесно связаны музыка и красота, иногда есть подлинные шедевры в литургическом понимании. Но, с другой стороны, надо, чтобы шедевры были доступны не только как объект искусства, но как питание для жизни. Я думаю, требуется очень активная творческая работа, для того чтобы перевести эти шедевры на язык, понятный нашим современникам. Но это, конечно, зависит от каждой церкви, от каждого предания, потому что во всяком выборе существует свой риск: риск потерять красоту, сделать плохие переводы - это тоже риск. Я думаю, что нельзя однозначно сделать только один вывод и один выбор. Осознание творческой природы и предания, и перевода должно помочь нам всем совместно над этим работать, а не находиться в ситуации постоянной оппозиции и борьбы.

Отец Антоний (Ламбрехтс), размышляя на тему творческого отношения к преданию, говорил о том, что не нужно бояться литургического творчества. В практике вашего монастыря это уже есть...

У нас в общине мы с разрешения епископа написали несколько молитв, в том числе и для богослужения, как бы ad experimentum, то есть в качестве опыта. Это еще не принято во всей церкви, это существует в практике только внутри монастыря и не в евхаристии. Я считаю, что это возможно, но в любом случае это не работа одного человека, а соборная работа, где действуют люди, которые знают, что они делают. Суд же принадлежит всей церкви.

КИФА №13(167), октябрь 2013 года

Приложение «Язык Церкви»