Гражданские инициативы: искатели

Спасатели выводят из леса проблуждавшего там сутки мужчину. Июль 2013 г.

В одном из номеров нашей газеты было опубликовано выступление О.А. Седаковой на семинаре «Русская катастрофа ХХ века и пути преодоления её последствий». Оно заканчивалось словами надежды на возрождение достоинства в постсоветском человеке, в том числе и благодаря «людям-невидимкам», тем, кто просто хочет делать что-то хорошее, и делать вместе: «тем самым они становятся похожими на своих западных современников и на тех русских, которые считали свою жизнь неполноценною, если чего-то не делали для общего блага, для блага других».

Нам захотелось рассказать нашим читателям подробнее о некоторых из этих людей. Поэтому сегодня мы публикуем интервью с Павлом Мухачёвым, одним из членов объединения «Экстремум»  - региональной общественной организации, «объединяющей подготовленных добровольных спасателей и волонтеров, основным направлением деятельности которой является поиск и спасение людей, потерявшихся в природной среде».

* * *

Давно Вы работаете в «Экстремуме»?

С 2009 года. Начиналось это объединение добровольных спасателей с группы приятелей, которые ходили в походы, занимались туризмом, альпинизмом. Они были обеспокоены проблемой безопасности и искали, где бы обучиться медицине и подобным смежным вещам. Наконец они вышли на пожарно-спасательный колледж, где сумели организовать курсы подготовки спасателей и сами прошли это обучение. Сложилось так, что к ним подключился человек, который до этого работал в МЧС и занимался там поиском потерявшихся людей. Как раз на его наработках базируются наши нынешние методики. Зовут его Дима Евдокимов.

Все наши группы до сих пор проходят обучение на базе этого колледжа. Каждый прошедший аттестацию получает удостоверение спасателя РФ. Я обучался в группе, которая была уже пятой.

Основная наша деятельность - это поиск людей, потерявшихся в лесу. В основном это грибники, на 90 % люди пожилого возраста.

И ради чего вы все это затеяли?

Это сложный вопрос, и вряд ли на него кто-то даст чёткий ответ. Наверное, мотивы разных людей могут быть разными. Но есть потребность в каком-то самовыражении. С одной стороны, это желание сделать что-то хорошее для людей, причём в некотором смысле уникально хорошее, потому что спасательных организаций не так много по сравнению с общими волонтёрскими организациями. Для кого-то это в некотором смысле адреналин, драйв: кто-то ради этого на горных лыжах катается, кто-то в горы идёт, а кто-то ночь по лесу ходит. И когда ты реально находишь человека, выводишь его, это то же самое ощущение, как когда ты прыгаешь с парашютом.

А как они дают знать, что потерялись? Родственники объявляют поиск?

Бывает, что у человека просто есть с собой мобильный телефон и он, осознав, что потерялся, звонит своим родственникам, знакомым или в МЧС. Бывает, что человек пошёл в лес за грибами, не вернулся, и (как правило, на следующий день) родственники начинают бить тревогу и обращаются в МЧС. Мы сотрудничаем с МЧС, в основном с ЦУКС (центр управления в кризисных ситуациях в Ленинградской области) и заявки получаем непосредственно оттуда. Для спасателей МЧС поиск потерявшихся в лесу - это не очень типичная задача, она требует длительной работы с привлечением довольно больших людских ресурсов, которых у них нет. А у нас есть разработанные методики по поиску людей малыми группами. Дело в том, что когда человек находится в лесу, его поведение характеризуется определёнными моделями. Рельеф имеет разную проходимость, и человек интуитивно выбирает более лёгкие пути. Особенности рельефа направляют его в определённую сторону, и мы стараемся его перехватить... Недавно мы специально выделили группу людей, которые анализируют ситуацию в целом, особенности рельефа, погоды и т. д., и стараются вычислить, куда с наибольшей вероятностью может выйти человек.

А какие ещё есть группы, кроме аналитиков?

Есть поисковые группы, которые работают на местности, в том числе специально обученные кинологи со своими личными собаками. Кроме того, у нас есть дежурный координатор, который круглосуточно дежурит на телефоне и с помощью специальной системы запускает оповещение через интернет-рассылку по тем спасателям, которые в данный момент имеют возможность поехать. Нас сейчас где-то 150 человек, и когда идёт рассылка с одного телефона на 150 адресов, времени это занимает достаточно много.

 За эту рассылку отвечает группа координаторов?

Её обслуживает один человек, который её и разработал, Боря Лейтес. Он же является нашим руководителем.

Он профессионал, наверное?

Он директор компании «Корпоративные системы».

Чем вы отличаетесь от других поисковых систем, таких как «Лиза Алерт»?

«Лиза Алерт» работает в основном в Москве, и хотя у них есть отделения по разным регионам, в Питере они представлены сравнительно слабо. В Подмосковье они работают очень эффективно, хотя их методики совершенно не такие, как у нас. Они больше ориентируются на использование большого количества низкоквалифицированной рабочей силы, на прочёсывание.

Как быть, если человек пропал посередине недели? Ведь члены вашей организации наверняка работают и по будням заняты?

Да, в этом есть проблема. Но так как мы ищем прежде всего живого человека, который в большинстве случаев способен откликаться, то когда мы выходим в предполагаемый район его нахождения, мы кричим, в надежде, что он откликнется. Такого рода работа возможна и ночью, особенно если мы неплохо знаем район. По ночам выезжают не одни и те же люди, это делают разные смены.

За какое время нужно найти человека? Есть какие-то рамки?

Наибольшая вероятность найти человека - ближайшие два-три дня. Чем больше проходит времени, тем меньше вероятность его найти. Если человек идёт, то регион поиска увеличивается, площадь растёт квадратично. Кроме того, может случиться какая-то беда (инсульт, инфаркт). Если человек где-то лежит, но без сознания, это снижает вероятность его нахождения катастрофически. Можно его не заметить в двух метрах. В данном случае мы надеемся на собак. Но бывают и такие ситуации, когда в действительности люди вообще не находятся в этом районе (например, человек сказал, что пошёл за грибами, а в действительности сел на электричку и поехал в город). Еще есть пожилые люди, у которых бывают проблемы с головой: бывает, что человек забывает, где он сейчас живёт, выходит в другое место. Например, мы искали бабушку в одном из садоводств, а нашли её на скамеечке в Питере у дома, в котором она жила много лет назад.

А если вы не находите человека за три дня? Вы ставите точку или передаете это какому-то отряду, который ищет не только живых, но уже и мертвых?

Момент прекращения поисков - это в психологическом плане один из самых тяжёлых моментов в нашей работе. Но рано или поздно такое решение приходится принимать. Его принимают руководители спасательных работ. Иногда нам приходится переключаться на более свежие случаи, потому что если мы уже вторую неделю ищем человека, то вероятность найти его ничтожна, а вероятность найти человека, который потерялся только что, гораздо выше. По окончании каждой смены мы отчитываемся: какие проводились работы, где мы искали. У нас каждая поисковая группа имеет точный навигатор и при этом записывается маршрут, по которому она прошла. Все эти треки сливаются в общую информационную систему, и выводится общая карта.

А как люди реагируют, когда их находят?

Они, как правило, находятся в очень специфическом психологическом состоянии. Как правило, они заторможены, потому что они...

Перепуганы?

Не то что перепуганы, там действует целый комплекс причин - и утомление, и переохлаждение, в большинстве случаев обезвоживание. Это чисто физиологические причины, на которые накладывается сильная психологическая усталость, то есть люди в таком состоянии находятся, что о радости, как правило, не идёт речи. Были случаи, когда у людей откровенно в голове что-то сдвигалось. Я надеюсь, что это обратимое состояние.

А потом вы с этими людьми не встречаетесь, они вас не ищут?

Как правило, нет. Случаи, когда кто-то сделал благотворительный взнос в организацию, например, купил для нас гидрокостюмы, совсем единичные.

Вы считаете нормальным такое отсутствие благодарности?

Мы, конечно, объясняем людям, что мы общественная организация, но в абсолютном большинстве случаев они не отделяют нас от МЧС. Родственникам тоже не до нас в этот момент. Потом мы иногда стараемся связаться с этими людьми - с целью выяснить, где они ходили, для того чтобы понять, насколько были правильны наши методики поиска и т. д., но это довольно редко удаётся. Далеко не всегда люди готовы общаться, а если и готовы, они зачастую не способны объяснить, где находились.

А может возникнуть такая ситуация, что надо искать человека, а в этот день никто не может? Это же волонтёры, их же не заставишь.

В принципе возможно... но я такое с трудом могу представить. Ведь как это обычно происходит? Сделали рассылку смс, такой-то случай, надо ехать туда-то. Координатор подождал полчаса, час, никто не откликается, он рассылает рассылку более требовательную: никого нет, надо срочно ехать. Человек получил смс в первый раз и думает: у меня такое-то важное дело, кто-нибудь другой отзовётся. Но когда человека дёргаешь второй раз, более прицельно, уже понятно, что какие-то свои планы можно подвинуть, что-то отложить. В абсолютном большинстве случаев находятся люди, которые способны поехать.

Группа постоянная или каждый раз складывается заново?

Каждый раз заново. Координатор, который принимает звонок, рассылает оповещения, занимается формированием группы из тех, кто откликнулся. У нас есть люди опытные, которые прошли обучение и давно этим занимаются, а есть новички. Для вступления в организацию у нас нет никаких требований квалификации, мы принимаем фактически любых людей. Но таких людей, у которых нет опыта, мы стараемся присоединить к кому-то опытному. Двух новичков вместе мы никогда не отпускаем.

У этих людей должна быть человеческая совместимость - или это неважно? Может такое быть, что они терпеть друг друга не могут, или в первый раз друг друга видят и им всё равно?

Всё-таки мы все - это наш подход в организации - волонтёры, и, с одной стороны, никто из нас никому ничего не должен. Но, с другой стороны, если я подписался на какую-то работу, то я в неё вписываюсь и, работая, подчиняюсь тем требованиям, которые ставятся, которые у нас выработаны и которые установлены для этой работы. И если у меня есть какие-то претензии к кому-то, если он мне чем-то не нравится, то я эти претензии на время откладываю. Там человек гибнет - не до претензий...

Это как-то оговаривается или это само собой разумеется?

Этот принцип не является писаным - у нас нет такого устава, где он был бы записан.

В результате всего этого возникают какие-то личные отношения между людьми? Круг Ваших друзей - он совпадает с этим кругом в 150 человек?

Да, да. Сейчас мой основной круг общения, не считая семьи, - эта организация.

Как Ваша семья относится к этому? Особенно жена.

Жена - она понимает, хотя её это иногда напрягает. Дети гордятся.

У вас там одни мужчины, наверное? Женщины такие вещи делать не умеют?

Примерно две трети мужчины, одна треть - женщины.

А по социальному составу?

Тут я не могу сказать наверняка, потому что у абсолютного большинства наших людей профессиональная жизнь не пересекается с волонтёрской. Иногда случайно становится известно, что этот человек работает, скажем, сотрудником прокуратуры. Парочка директоров есть... А вообще есть люди очень разные. Например, те, кто занимается промышленным альпинизмом. Они не имеют больших доходов, с другой стороны, они могут более свободно распоряжаться своим временем, потому что у них нет фиксированного режима в офисе, и поэтому они могут своё свободное время тратить достаточно гибко. У меня есть ощущение, что у нас есть люди с очень разным достатком.

А снаряжение каждый сам себе покупает?

В основном всё личное снаряжение у нас все покупают себе сами: одежда, радиостанция, навигаторы, скалолазное снаряжение. У нас есть несколько комплектов общественного снаряжения, купленного на деньги организации, но в большинстве своём это куплено лично на свои собственные деньги.

Беседовали Анастасия Наконечная и Юлия Балакшина

КИФА №9(163), июль 2013 года