Равнина русская Мы продолжаем публиковать интервью с участниками конференции «Равнина русская. Опыт духовного сопротивления», прошедшей в Подмосковье в начале февраля Что Вас больше всего заинтересовало на конференции, что показалось наиболее важным?  А.Б. Рогинский, председатель правления международного общества «Мемориал»: Мне идея братств (не только православных) всегда нравилась. Человека, для которого важнейшей ценностью является гражданское общество, братства не могут не интересовать. И это меня прежде всего привлекло на эту конференцию. А на самой конференции - несколько вещей.
Во-первых, общая атмосфера. Я бывал на разных конференциях, но такой взаимной доброжелательности почти не видел. На обычных научных конференциях все несколько по-другому. Все-таки ученый мир - конкурентный, а на этой конференции братский, дружеский, взаимоподдерживающий дух. Это первое и главное, что мне здесь понравилось. Во-вторых, мне понравилось множество ценных, по-настоящему интересных докладов. Доклады о семье Шиков, доклады о семье священников Рубан-Панкеевых-Парабиных-Сербиных - по-настоящему сильное и мощное свидетельство. И еще - размышления, в первую очередь из уст отца Павла Адельгейма. Встреча с ним - это огромная радость. Я не был с ним знаком. Это настолько радостное чувство, когда видишь этого человека. Эта встреча для меня особенная... Но самое главное, конечно, не рассуждения, потому что рассуждения, в конце концов, можно рано или поздно прочитать, самое главное - это радостная атмосфера, взаимная поддержка. Люди советуются о подлинном, а не самопрезентуются. Это так важно... А.И. Шмаина-Великанова, доцент Центра изучения религий РГГУ, преподаватель СФИ: Прежде всего, я узнала массу нового и интересного. Даже по тем темам, где ничего не ожидала. Например, я не думала, что кто-нибудь может мне рассказать хоть что-нибудь новое об Ахматовой. Но директор Фонтанного дома раскопала много интересного. Бездну просто! Или, скажем, Людмила Павловна Алферьева из Тирасполя, выступавшая на секции, посвященной семье. Она рассказала удивительные вещи про громадную семью священников и про человека, который терпеть не мог советскую власть «только благодаря исключительности своего характера». В целом, мне кажется, что конференция превосходная. Пожалуй, не совсем удачным было первое пленарное заседание, но дальше развитие пошло по восходящей. В первый день была чрезвычайно интересная секция с блистательным докладом Елены Владимировны Беляковой, во второй день было очень интересное пленарное заседание, а на секции про семью уже просто не было ни одного лишнего слова. А это ведь очень редко бывает на конференциях - чтобы «доброе вино сберегли доселе»... Что касается лично меня, то я всю жизнь живу с этой темой, и раньше, чем я родилась, меня под это, как теперь говорят, «затачивали» в течение нескольких поколений. Поэтому для меня самым потрясающим были свидетельства. Даже когда отец Павел Адельгейм просто стоит и молчит, это сообщает все, что нужно. Когда он сказал, что человек - живая икона: вот, посмотрите, и вы увидите, мы увидели самого о. Павла - бесспорно, живую икону. Когда он молится перед едой... Но, конечно, особенно когда он перечислял имена, рассказывал о людях, которых он знал, потому что это перечисление было молитвой. И когда Юлия Балакшина стала задавать ему вопросы, а он стал рассказывать о себе, перед нами раскрылось то, как настоящий исповедник веры проживает свою жизнь: ничто в том, что он сделал, не кажется ему значительным поступком. Он постоянно говорит: «Обстоятельства сложились так». Хотя понятно, что его поступки - не просто поступки, хотя и это было бы не мало; но это подвиги, которые не делал кроме него никто. Он был единственным, кто в те времена построил храм, поэтому его не могли не посадить. Он это все прекрасно понимал. И сейчас его точно так же травят, только уже братья. И мне кажется, что это не только для меня, но и для всех должно быть самым главным: что мы видим исповедника в действии и его собственное отношение к его исповедничеству: он его не замечает. И это же я отнесла бы к выступлению Елизаветы Михайловны Шик. Она о себе вообще ничего не говорит, ее просто нет, она рассказывает про папу и маму. Слово «я» встретилось в ее рассказе один раз, когда мы спрашивали ее про одну старую фотографию: кто на ней изображен. Она сказала: «Вот это Сергей, мой старший брат, а это я». И больше там не было «я». Но мы тоже кое-что увидели: ее веру, ее верность. Потому что все-таки 75 лет тому назад погиб отец Михаил и 70 лет тому назад умерла Наталья Дмитриевна (и они не прославлены, хотя вот уж святые!), а Елизавета Михайловна эти 75 лет прожила, как один день. И мне кажется, это еще один образец, еще один драгоценный для нас опыт. В одном случае мы можем приобщиться к опыту исповедника, который прямо сейчас при нас осуществляет свое исповедничество, а другой - это пример того, каким образом можно сохранить это чужое (родное) исповедничество, мученичество и донести его до нас - ценой отданной за это жизни. Вот, пожалуй, что мне показалось самым главным. Может быть, Вы можете привести какие-то примеры противостояния злу?  А.И. Шмаина-Великанова: Да, я знаю их тысячи. В этом смысле моя жизнь от рождения сложилась необыкновенно счастливо. Я только сейчас могу оценить, насколько это редко, когда даже здесь, на конференции, слышу свидетельства людей, которые выросли в советской обстановке. А мне посчастливилось родиться и вырасти среди политкаторжан. И все, кого я знала с детства, были сознательными ненасильственными врагами советской власти. Поэтому мне очень трудно найти пример противостояния - я других не видела! Вот, например, мой дед. Кротчайший в мире человек, который постоянно занимался тем, что в коммунальной квартире прятал людей, убегавших из ссылки, и, сводя картофелиной отметку в паспорте и каллиграфическим почерком написав другое, делал им подложные паспорта. За это должен был быть расстрелян не только он, а все, кто с ним ходил по одной улице, а он это делал абсолютно тихо и естественно. Или моя бабка: красавица, дочь миллионера, которая более всего на свете любила искусство. Она понимала в изобразительном искусстве как немногие. Русскую икону ценила, когда об этом не было никакой речи, собирала набойки*, когда этим никто не занимался, и так далее. Я рассказываю об этом, чтобы показать, что она была человеком как будто совершенно другого склада, чем те, кого мы представляем себе, когда говорим: «революционер, подпольщик, герой Сопротивления». Серьезные мужчины сопротивляются, а она - дама. И вот все лето тридцать восьмого года она подходила к окошку детприемника, где сидел нквдшник, и говорила, что она находится в дальнем родстве с таким-то или таким-то ребенком и хочет его к себе забрать. Это я рассказываю даже не о ней, а о том, что я узнала через нее. (Хотя с её стороны, конечно, это тоже был поступок безумной отваги, потому что за углом ее ждали обожающие бабушки и тетки этих детей, которые не смели подойти и подать в окошко свой паспорт. А воспитывать детей они были готовы любовно и заботливо, они только не могли решиться на противостояние этой власти.) И вот она так ходила и ходила, и человек, который сидел в окошке, всегда был один и тот же. Он принимал у нее документы, подписывал, она получала ребенка, шла и отдавала его родственникам. Одна девочка осталась у нас в семье и выросла с нами, а остальных она всех раздавала, потому что у них была родня, которая их любила, но боялась показаться в этой страшной приемной. И вот, в какой-то момент, не подымая глаз, человек, сидевший в окошке, сказал: «Я эти сандалии вижу все лето. Уходите немедленно и никогда не возвращайтесь. Меня арестуют сегодня». И она ушла и больше не вернулась, и осталась жива и научила меня помнить этого человека, который был палач по своей функции и который спас множество детей ценой своей жизни. И ее тоже спас от верной гибели.
Так что я просто могу засвидетельствовать, что вопреки тому, что часто можно услышать, мне довелось увидеть гораздо больше людей, духовно противостоявших советской власти, чем людей, ей покорных.  Н.И. Попова, директор музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме: Мне кажется, что жизнь Ахматовой во многом определялась сопротивлением. В первый период своей поэтической жизни она сопротивлялась, преодолевала банальности, штампы поэтического языка. К началу революции она - автор трех книг, вполне удачный, востребованный поэт, она в центре литературной жизни Петрограда. А потом окажется, что она одна - в прямом смысле слова одна (это потом, в конце жизни, она скажет: «нас четверо»). И у нее есть некая высшая идея, она приходит к осознанию ее постепенно и услышит Божий замысел своей жизни: противостоять большевистскому разрушению вечных нравственных основ культуры. Потому что если она этого не сделает - не соединит имена ушедших - поэтов, художников, философов, ушедших в эмиграцию, в лагеря, растерзанных или убитых - для живых, то останется разлом культуры, губительный для живых. Чреватый тем, что наступит конец времени, конец света. Это чувство было у нее в 1930-40-е, потом еще в конце 1950-х (после Хиросимы и Нагасаки). Она знает, что от нее многое зависит, что она должна что-то сделать, чтобы это остановить, сделать так, чтобы этого не произошло... У меня нет чувства такой катастрофичности сознания, как у нее. Но для меня тоже - может быть, отчасти более приземленно, обыденно - стоит задача соединить ныне живущих и ушедших - через голоса классических русских писателей, через традиционную русскую культуру, в том числе и культуру двадцатого века. Их голоса сделать частью «полифонического» звучания для современного человека, объяснить, зачем они жили, чего они хотели, почему они были, почему для нас их трагическая жизнь, их поэтическое сознание - это свет.
И для Ахматовой, кстати, всегда было очень важно, чтобы был свет и некая точка отсчета. И у неё эта точка отсчета - родная земля, из которой не уходят, не отрекаются, которую не бросают... « Мы ложимся в нее и становимся ею».  Ю.А. Дмитриев (Петрозаводск): Я сюда приехал с единственной целью - рассказать народу о Варваре Брусиловой. Не потому, что народ не знает ничего о ней. Знает, оказывается, и слава Богу, что знает. И может быть, мы как-то совместными усилиями поймем, что с этим знанием делать, как дальше двигать в массы.
Ведь Варвара Брусилова - это замечательный, с моей точки зрения, пример духовного сопротивления, причем активного сопротивления. Она сопротивлялась изъятию церковных ценностей, будучи еще молоденькой девушкой. Ну что там - 22 года? Еще ребенок по существу. Но она была так воспитана в своей семье, что для нее духовные ценности народа оказались выше ее каких-то ценностей личностных, которыми она смогла пожертвовать для того, чтобы стать на защиту церкви, на защиту уклада жизни русского народа. По-моему, это подвиг. Если это не подвиг, то найдите мне еще какие-то более достойные примеры. Может быть, они и есть, но вот то, с чем я соприкасался, для меня стало своего рода большим открытием. Я для себя решил, что буду везде рассказывать, особенно молодым девчонкам, что есть с кого пример брать. А о конференции хочется сказать, что радует та тёплая атмосфера, которая здесь присутствует. Беседовала Анастасия Наконечная  На одном из заседаний конференции. Крайний слева - прот. Павел Адельгейм -------------- * Образцы старинных набойных тканей КИФА №3(157), март 2013 года |
