Труд реального воцерковления

Опыт диалога Церкви и культуры в одном из православных приходов русского Севера

Поэт Ольга Седакова:

С отцом Иоанном Приваловым и с Заостровьем мы познакомились почти одновременно. В Доме русского зарубежья на конференции, посвященной о. Сергию Булгакову, ко мне подошёл молодой священник (вскоре ему исполнилось 30 лет, и отмечали мы этот день в Заостровье) и спросил, не соглашусь ли я приехать к его прихожанам в Архангельскую область и выступить перед ними.

- Как выступить?

- Прочитать лекцию, стихи.

- А кто Ваши прихожане?

- Есть крестьяне, корабелы... простые люди.

- Но разве им интересно то, что я пишу? (к этому времени меня уже убедили, что «простым людям» всё это непонятно и ни к чему).

- Они от меня многое слышали. Я Ваши слова приводил.

Всё это меня так удивило, а лицо батюшки было таким ...как это назвать? убедительным, что я сразу же согласилась. И той же весной отец Иоанн встречал меня в аэропорту Архангельска, чтобы дальше ехать в неведомое для меня Заостровье.

То, что я увидела в Заостровье, удивило меня ещё больше. Ничего похожего я до этого не видела. Пожалуй, что и не надеялась увидеть. Большой круг людей, связанных христианской любовью. Без малейшей стилизации, без потупленных глаз и к месту и не к месту душеполезных цитат... Всё совершенно настоящее. Доверие друг к другу, радость, скромность, готовность служить. Твердая привычка во всём отдавать себе отчет, не увиливать от вопросов и ответов. Ни тени лукавства. И бросающееся в глаза учтивое обращение друг с другом и с гостями. И желание знать всё, что есть хорошего, в литературе, в музыке, в театре. На всё посмотреть с точки зрения действительной пользы для души. Они обращались друг к другу «брат» и «сестра» - и в самом деле были братьями и сёстрами. Это и была Сретенская община (храм в Заостровье посвящён Сретению Господню). Что ещё меня поразило: разрушение всяческих перегородок между ними: возрастных (молодые и старушки вместе), образовательных (кроме местных жителей, по большей части крестьян и корабелов, с общиной были связаны и преподаватели Поморского университета, и техническая интеллигенция из Северодвинска), имущественных. Так и должно быть во Христе? Должно: но где вы это видели? Я вот увидела в такой полной мере только в Заостровье. Как будто все эти люди были от чего-то вылечены, какое-то жало из них вынуто. Не знаю, как назвать это, скорее всего - союз с ложью, который кажется непобедимым в нашей жизни, и среди церковных людей в том числе. Как же так - совсем уж начистую? Иногда приходится... для пользы дела... да вдруг не так поймут... Все обычные аргументы в пользу необходимости лукавить перечислять не буду. Все их и так знают. По собственному опыту, увы. Но там, в общине, они не действовали. Может быть, это особая поморская прямота - а может, по известной пословице, на лица всех этих людей лёг отсвет правдивости отца Иоанна. Как сам он рассказывает, в его духовной жизни важнейшим моментом стало солженицынское «Жить не по лжи».

В мой первый приезд, как мы условились, я провела ряд бесед по «Маленьким трагедиям» Пушкина. Я в то время вела такой семинар в МГУ и особенно адаптировать эти размышления не стала. Все заранее готовились - перечитывали трагедии, обсуждали, готовили вопросы. Слушали самым внимательным образом - и, вероятно, многим было трудновато. Но вместо того, чтобы упрекать за это, меня поблагодарили! «Спасибо, что Вы нас уважаете и не стали применяться и упрощать!» Если бы хоть раз в нашей стране я такое слышала!

Я ещё не знала тогда о той системе катехизации, которая разработана о. Георгием Кочетковым и проводится уже больше 20 лет. Проходил ее и сам о. Иоанн, и все, кого я встретила в Заостровье. Если бы я знала, меня бы всё увиденное, вероятно, не так поразило. Позднее мне приходилось встречаться с другими общинами-братствами - в Твери, в Воронеже, в Питере, в Тульской молодой общине, с которой у о. Иоанна была особенно тесная связь. И везде я видела тот же эффект катехизации: по-настоящему изменившиеся люди, которые совершенно ясно понимают, что несовместимо с христианской жизнью.

Отступая от рассказа, позволю себе заметить: этот удивительный труд реального воцерковления (одновременно очеловечивания) человека, который уже принёс столько плодов по всей стране - разве это не самое важное для нашей Церкви сейчас? Разве те, кто разработали эту систему, опираясь на опыт раннехристианских времён, не достойны самой глубокой благодарности? Ведь катехизатору в современной России приходится работать даже не на земле старого язычества, а на земле, отравленной страшной идеологической обработкой советских десятилетий. Кто учитывает эту антропологическую катастрофу, которая у нас произошла? Боюсь, всерьёз и системно только те, кого презрительно именуют «кочетковцами». У них нужно было бы учиться. Но получают они от своих православных собратьев (которым и самим неплохо было бы пройти хотя бы начало этого вводного курса) только обвинения и злобу. И одни и те же обвинения - в ересях и сектантстве, в том, что они «противопоставляют себя всей остальной церкви».

Продолжу о Заостровье в связи с этим - якобы их сектантской замкнутостью. Ещё одна вещь, которая меня в первый приезд удивила, - как раз открытость миру, которой вообще-то в наших приходах не увидишь. Я имею в виду присутствующее так или иначе чёткое разделение на «церковное» и «внешнее». Из этого церковная реальность становится своего рода субкультурой, заинтересованной в «других» только в том случае, если и они вступят в этот особый «свой» мир. Отец Иоанн и его община работали не для себя, а для всех - и в группе сел, составляющих Заостровье, и в Архангельске, и в Северодвинске. Когда я (уже, вероятно, в следующий приезд) выступала в Областной библиотеке Архангельска и в Поморском университете, один из профессоров заметил: «И ведь всеми этими культурными событиями (он имел в виду приезды многих людей, приглашенных о. Иоанном, - С.Ю. Юрского, Ж. Нива, Н.А. Струве и других) мы обязаны сельскому священнику! Мы-то ничего для этого не сделали». Надо ли говорить, что оживление общей жизни, которое совершал о. Иоанн, нисколько не имело «своей» цели: посетители спектаклей, чтений, лекций интересных гостей могли ничего не знать о Заостровской общине, которая всё это организовала. И, конечно, не просто «знаменитость» того или иного приглашенного интересовала о. Иоанна. У него был определённый выбор: он хотел, чтобы люди в городе и в сёлах услышали что-то, что заставит их задуматься и как-то веселей и серьёзней отнестись к собственной жизни.

<...>Такую же историю я видела потом в Воронеже, в Твери, в Питере: члены общин устраивали культурные события для всего города и так же тщательно готовили их, как в Заостровье. Здесь речь идёт об общем решении отношений Церкви и «мира», совсем ином, чем то, что имплицитно содержится в фестивалях «православного кино» или даже «православных ярмарках». Церковь являет себя не как особая замкнутая субкультура, а как искренний собеседник человека и общества, чуткий ко всему доброму, что в нём делается.

Первый раз, покидая Заостровье со всеми драгоценными подарками этих вместе проведенных дней, я чувствовала, что покидаю какой-то «иной мир» - но не заповедник святого прошлого, как мы привыкли думать, а скорее, рассадник будущего. Никогда у меня не было такого ясного чувства, что Россия будет жива, что возможно чистое, умное и человечное будущее на наших просторах. Вот это теперь и разрушается с разрушением Заостровского Сретенского братства.

С кем-то из гостей Заостровья мы обсуждали, как сказочно звучит это название - Заостровье. Но сказочно иначе, чем Град Китеж: не как ушедшее на дно прошлое, но как неведомое будущее.

Я не раз потом бывала в Заостровье, но описывать другие поездки сейчас не буду. И с отцом Иоанном нам приходилось встречаться и в Москве, куда он приезжал по учебным делам (в Свято-Филаретовский институт) или по медицинским (в Москве он был оперирован по поводу тяжёлой болезни). Я видела много раз его бесконечную готовность идти навстречу человеку по первой просьбе (так он исповедовал и причащал мою умирающую маму). Я видела, как он примагничивал к себе людей - и в послеоперационной палате, счастливый, позволял людям вокруг почувствовать близость Христа.

Многие говорят, что гость не видит того, что видно изнутри, и потому свидетельства типа моего не слишком весомы. Вероятно, в этом есть правда. Но я приезжала не как гастролёр - выступить, откланяться и уехать. Каждый раз я проводила там около недели, участвуя в повседневной жизни общины, в их молитвенных собраниях, в храмовых службах. Я жила в доме отца Иоанна и общалась с его семьёй: с чудесной матушкой Татьяной и сыновьями. Кроме того, отец Иоанн никогда не скрывал трудностей, с которыми община встречалась: наоборот, он всячески пытался умерить моё восхищение, говоря, что не все так блистательно, как может показаться приезжему.

Обо всём этом можно говорить ещё долго, но я хочу передать хотя бы отсвет того, что я встретила и в общине, и в отце Иоанне. Я не знаю, что сказать о тех, у кого поднимается рука на весь этот труд любви.

Народный артист России Сергей Юрский:

В XIX веке в России мыслящая часть общества всё больше расходилась с Церковью, ставшей окончательно официальной и государственной. На рубеже с веком двадцатым обе стороны попытались войти в диалог. Было нечто вроде собора мнений, началось многотомное издание докладов, статей, опытов с двух сторон. Примирения не находилось, и Победоносцев закрыл прения, остановил издание - слишком опасно. Чем это кончилось через полтора десятка лет, нам всем известно.

Храм Сретенья в Заостровье привлёк многочисленную паству из близлежащих больших городов - Архангельска и Северодвинска. Это довольно особенный слой людей. «Ты Сам, Владыко... сподоби мя истинным Твоим светом и просвещённым сердцем творити волю Твою...» - слова из часто повторяемой молитвы святого Макария Великого. Эти люди шли с верою к свету и хотели просвещать своё сердце. И сам о. Иоанн наглядно становился всё более просвещённым человеком с непрерывно расширяющимся кругозором. Вглубь - через писания святых отцов и богословские труды, вширь - через общение с культурой, с биением сегодняшней мысли. Два имени витали постоянно, во многом определяя темы общения - Александр Солженицын и Сергей Аверинцев. Оба имени столь значимые для современной России. Поэтому сюда, в сельский Храм приехал профессор Жорж Нива из Франции, автор одной из интереснейших книг о Солженицыне, чтобы вместе помолиться и прочесть лекцию о великом сыне России. Поэтому здесь побывала и осталась в постоянном общении с о. Иоанном Ольга Седакова - выдающийся филолог, философ и поэт нашей страны. Храм стал не чужим для замечательной писательницы Елены Цезаревны Чуковской. Здесь выступала яркая индивидуальность нашей сцены - певица Елена Камбурова.

Не раз на моих выступлениях я видел в первых рядах священнослужителей, и это меня крайне радовало. Была памятная для меня встреча и беседа с епископом Архангельским и Холмогорским Владыкой Тихоном, ныне покойным. Мы встречались в его резиденции. В последний мой приезд (сентябрь 2012-го) среди зрителей в рясе и с крестом на груди был один о. Иоанн. Я узнал, что в руководстве епархии к о. Иоанну появились претензии и что они нарастают. Друзья сообщили мне, что критике подвергается само служение о. Иоанна, его самоотверженная и результативная деятельность как священника, что даже возможен церковный суд над ним.

Что происходит? Я и всё сообщество моих друзей крайне встревожены. Если это расхождение взглядов по частностям, то возможно обсуждение. Отсюда моя надежда. Если же это окрик как наказание за инициативу, много лет приносящую благотворные плоды, то это беда.

Журналист Александр Архангельский:

Так бывает - видишь человека нечасто, общаешься на бегу, а есть полное ощущение, что знаешь его глубоко, и он тебя тоже.

Когда я узнал об отце Иоанне Привалове? Задолго до того, как мой старший друг и коллега Жорж Нива съездил к нему в Архангельск и с сентиментальной трезвостью рассказал о том, какие бывают православные священники и как многому можно у них научиться.

Ещё в середине 90-х, на какой-то конференции ныне покойный академик Сергей Сергеевич Аверинцев обмолвился о разговоре с молодым священником, тонко понимающим богослужение; речь шла о том, что трудно придётся этому священнику, - только потом я сообразил, что речь шла об отце Иоанне Привалове; тогда был первый приступ доносительной ярости на всех, имеющих дерзость служить по-русски, даже сборник какой-то вышел против ереси русификации.

Потом на каком-то полулюбительском диске мне попалось интервью, которое берёт отец Иоанн у Сергея Сергеевича; вроде бы ну интервью, и интервью: мало ли мы их видели? А это запомнилось. Не только ответами, но и тоном вопросов - спокойным, смиренным, без выпячивания себя. Собеседник впитывал размышления великого учёного, как губка; он не себя подавал в кадр, а осознанно не мешал Аверинцеву проговорить важные вещи.

И потом, уже повстречавшись с отцом Иоанном в Москве, я с радостью понял, что этот «образ под камеру» ничуть, ни единым зазором, не отличается от образа - реального. Таков этот человек и священник, спокойный, смиренный, умный, твёрдый в вере и мягкий в чувствах. Побольше бы таких - может, и мы были бы получше.

Источник: портал «Православие и мир»

Здесь материал «Заостровье: свидетельства» печатается в сокращении

КИФА №1(155), январь 2013 года