Вольная неволя у «ненасущного» и подлинного

Интервью с руководителем оргкомитета конференции «Служение Богу и человеку в современном мире» профессором Д.М. Гзгзяном

- В чем внутренняя логика возникновения темы предстоящей конференции? Почему предполагается говорить именно о служении?

- Тема служения не случайна: она продолжает логику предыдущих конференций и в этом смысле находится с ними в преемственном отношении - в особенности с предыдущей, потому что к теме служения мы вышли через размышление об иерархичности во всевозможных ее проявлениях. Прошлогоднее обсуждение¹ привело нас к некоему консенсусу в том, что принцип иерархичности как конструктивный принцип устройства церковной жизни предполагает первенствующее внимание к служению. Церковь - это иерархия служений конкретных людей, каждый из которых служит данным ему даром. Эти дары могут быть значительными (соответственно сфера действия служащих большими дарами людей более широкая), могут быть более скромными. Но при этом невозможно согласиться с представлением, что в церкви могут быть люди без даров. Отец Николай Афанасьев был на этот счет совершенно категоричен.

- То есть отношение к иерархии прежде всего как к иерархии служений заложено именно в церковной традиции?

- В соответствии с чинопоследованием поставления термин «иерархия» тесно связан со служением. Эта связь в церковном предании вполне очевидна. Другое дело, что она может быть слишком формализована, и тогда мы потеряем из виду дух служения. Именно поэтому мы и решили заострить свое внимание на том, что по существу может быть названо служением. Ведь у церкви Христовой нет иного способа существования, нежели быть служащей во всевозможных проявлениях этого начала. Более того, если это так, то есть основание допустить, что степень здравости любого общественного организма, будь он трижды далек от церкви, напрямую зависит от того, насколько в этом сообществе проявляется дух и принцип служения. Иначе говоря, есть ли в нем люди, которые готовы, как трафаретно это принято выражать, «страдать за идею», нести ответственность за что-то большее, нежели круг своих прагматических интересов, идти на какие-то жертвы ради того, что с античных времен называлось «общим благом» - или нет. Все это создает известный круг вопросов, который касается адекватности или неадекватности общественного устроения, а также критериев этой адекватности. Так что без большой натяжки можно провести связующую нить между предыдущими конференциями и предстоящей.

Сократ. Римская фреска, I в. до н.э. Музей в Эфесе, Турция

- Я, конечно, плохой адресат для такого вопроса. Если я что и умею, то скорее формулы складывать. Начну с конца. Представления о служении как об образе и качестве жизни церковным пространством, конечно, не исчерпываются. Потому что всякая жизнь, отмеченная печатью подлинности, представляет собой служение. Причем это служение, как правило, тем выше и убедительнее, чем в каком-то смысле отвлеченнее от насущного бытия эта жизнь. Жизнь Сократа была, вероятно, куда более подлинным служением, чем жизнь Перикла, с чьим именем связан золотой век Афин. Потому что Сократ служил истине весь, без остатка (это исключительный пример, который, как вы знаете, вдохновлял и первохристиан - Сократа даже почитали как «христианина до Христа»). Так зачем он это делал? Затем, что ему было важно самому жить по-настоящему, и он не мог отвлечься от своей задачи. Ведь служитель всегда невольник своего призвания, того, что он переживает как задачу своей жизни, делающую эту жизнь чего-то стоящей, в каком-то смысле непреходяще ценной.

- И при чем тут свобода?

- Парадоксальным образом, когда ты в неволе у чего-то «ненасущного», ты и бываешь свободен от повседневной суеты - ради того, чтобы то высшее, что тебя пленило, восторжествовало в твоей жизни. Оно ведь тебя не принуждает, это ты сам покоряешь себя, потому здесь истина, потому что без этого нельзя, потому что иначе жизнь какая-то тусклая, особенно после того, как ты видел свет... Это что-то вроде добровольного рабства. Тебя ведь никто не неволит, потому что эти высшие начала - сущности эфемерные, мало кому доступные. В принципе, только ты волен связать себя какими-то обязательствами с тем, чтобы они восторжествовали. В этом смысле и в Церкви, и в обществе все похоже. Другое дело, что жизнь Церкви отмечена тем, что Церковь - это полнота откровения, это присутствие Христа, это полнота даров. Она столп и утверждение Истины. Значит, здесь все эти проявления подлинности достигают своего максимально возможного выражения. И ответственность за пребывание в Церкви соответствующая - наивысшая: нельзя в ней жить иначе, кроме как служить. Другое дело, что это очень непросто. И мы сегодня в каком-то смысле обречены на несколько отвлеченное от жизни умствование именно в силу того, что убедительных подтверждений тому, что образ жизни Церкви - это в первую очередь такое служение, немного. Но все-таки они есть, и мы вдохновляемся тем, что они бывали в самые неблагополучные эпохи. То, что история преподнесла нам подарок в виде свидетельства о братстве Н.Н. Неплюева - достаточно красноречивый факт. Трудно было ожидать, чтобы такое братство возникло и существовало на ровном месте, без всяких предпосылок, а тем не менее это было. Неплюев - русский аристократ, который де факто никак с церковными структурами связан не был - только  по традиции, по рождению, но этого слишком мало, чтобы в этом видеть основание для того, что он сделал. Значит, это возможно всегда, значит, и нам всем это возможно.

Преображенское содружество, являющееся устроителем конференции, слава Богу, тоже имеет какую-то почву под ногами. Мы не в безвоздушном пространстве говорим об этих вещах, а изнутри и осознаваемых проблем, и какого-то положительного опыта, что принципиально важно ценить. Опыт братской жизни, каким бы трудным он ни был, надо уметь ценить как опыт служения. Братская жизнь - это не просто достояние, которым надо, благодаря Бога, пользоваться. Все искушения, связанные с тем, что эта жизнь сулит ряд преимуществ, связанных с душевным комфортом, а то иногда и с возможностью получить материальную поддержку, давно известны и многократно описаны. Они всегда будут, пока есть живые люди, пока будет материально выраженная сторона человеческой жизни, но будет и опыт осознания и преодоления таких искушений.

В церкви всегда была задача адекватно осознавать и описывать тот опыт, который уже является достоянием церкви, но не получил своего внятного выражения. Конференция вряд ли может претендовать на то, чтобы преумножить дух служения в тех, кто будет в ней участвовать. Но она может стать скромным усилием и средством для того, чтобы продумать до конца, окончательно сформулировать, договорить какие-то вещи, сделать их более внятными. Я не думаю, что всем тем, кто причастен опыту братской церковной жизни, так уж очевидно, что та жизнь, в которой мы все участвуем, это уже некий опыт служения - может быть, даже помимо нашей воли. И мы за него уже отвечаем.

Н.Н. Неплюев с педагогическим советом Воздвиженской школы

- Если в Церкви все-таки есть какая-то интуиция и надежда, и одновременно воздыхание о том, что, действительно, каждый обретший веру призван к особому личностному служению, то в обществе, как кажется, дело обстоит не так. Все-таки в тех примерах служения в обществе, которые были приведены, есть момент какой-то чрезвычайной исключительности, единичности, которая не может быть распространена на многих людей. С другой стороны, есть чрезвычайно расхожее представление о том, что служение - это как уникальный талант. Он выпадает единицам, а миллионы прозябают без этого... Есть и другое весьма распространенное в обществе мнение, что служить почти стыдно. Если ты занимаешься чем-то, за что не получаешь приличные деньги, то ты «лузер».

- Вряд ли стоит отрицать реальность того стереотипа, который вы назвали: что служение - это в лучшем случае удел каких-то исключительных лиц (причем чаще всего - в экстремальных обстоятельствах), которые как бы вытаскивают мир или некое общество из трясины, из безысходности. Это массовый стереотип, действовавший во все времена и кажущийся всесильным. Но я не очень понимаю, почему его наличие должно само по себе останавливать кого бы то ни было? На то он и стереотип, чтобы быть развенчанным. Он же не имеет под собой оснований, кроме одного - очень сильного, но исключительно субъективного: не хочу - и все! Не мое это дело - и все! Я человек маленький - и все! Это столь же сильные основания, сколь и беспомощные. Признание предельной справедливости такой картинки есть не что иное, как согласие с тем, что есть я или меня нет, это по большому счету не имеет в мировом масштабе никакого значения. «Я песчинка в пустыне, капля в океане - как угодно. Жить я хочу, а больше меня ничего не интересует». По-моему, это нехитрая позиция, и действительно, массовая. Собственно, тут и возникает пространство служения - когда носители массовости вдруг от этого стереотипа просыпаются и его отставляют. Разве в истории свидетельства о Христе воскресшем было не так? Это было уделом маргиналов, а потом почему-то становилось убедительным для многих, росло, умножалось, невзирая на обстоятельства. Все в жизни по большому счету так и происходит, разница лишь в том, что в Церкви максимальные ставки, выше которых уже ничего не может быть. Это жизнь - как всецелая ценность. И да - это требует жертв. Не было бы здесь необходимости жертвовать, тогда бы все были служителями. Тем более, что мы так привыкли уверять себя и других, что, по большому счету, хорошо то, что выгодно. Так иногда кто-то из верующих пытается немного «прянично» говорить в миссионерской ситуации: мы вас, дескать, зовем к хорошей, настоящей, содержательной жизни. И люди начинают кивать головой, говорить: «Да, мы хотим такую содержательную жизнь, исполненную любви и всего доброго и хорошего». И таким образом «за кадром» остается одно маленькое условие - для этого нужно радикально переменить стержень жизни, а это и означает - привнести в жизнь начало служения. И при осознании этого условия, естественно, сразу включаются тормоза. А что удивительного? Мы разве по себе не знаем, что мы существа немощные, незначительные, что никто из нас до высот не дотягивает, и мы все сделаны из очень сомнительного теста? Но Господь, тем не менее, почему-то призывает именно таких. Вспомним слова апостола Павла: «Посмотрите, братия, кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных» (1 Кор 1:26,27). И почему-то в этой неблагоприятной среде Господь избирает Себе пристанище...

Перед лицом открывающейся тебе истины о подлинной жизни ты не можешь не чувствовать себя беспомощным, неготовым и так далее. Так что это вечная дилемма. Если служение, то почему это доступно каким-то исключительным натурам? Потому что это - настоящее. А все настоящее - малодоступно, оно требует того, чтобы к нему добираться потом и кровью, а в социальном отношении нередко требует того, чтобы примириться с положением маргинала или, как сейчас принято выражаться, «лузера». Не потому что человек служащий навязчиво ищет себе этого положения, но это как-то естественно получается: ведь глупо искать общественного успеха самого по себе.

- Сейчас стали возникать инициативы снизу, правда, направленные в основном на социальное действие. Устремления простых людей, имеющих некий достаток, и значит, возможность для того, чтобы уже не думать над первым уровнем пирамиды Маслоу, над обеспечением элементарной жизни, сразу обращаются в сторону помощи другим, например, детским домам. Люди просто организуются сами между собой. Может быть, это какие-то всполохи развивающихся благотворных изменений?

- Мне трудно оценить эти примеры с точки зрения того, насколько они складываются в тенденцию. И уж тем более сказать, есть ли это знамения каких-то существенных перемен в обществе. У меня нет, честно говоря, такого ощущения. Потому что если что-то подобное и имеет место, то я полагаю, что это пока инициативы точечные и самые-самые элементарные, которые больше иллюстрируют степень заболоченности нашей общественной жизни и общественного сознания, чем позволяют выразить робкую надежду (даже на то, что сами по себе они уже демонстрируют тенденцию к переменам). Мы - сообщество людей, которое до сих пор не понимает степени тяжести того наследия, под которым мы сгибаемся, которое заражает нашу кровь и воздух, которым мы дышим. Когда я разговариваю с социологами, соучредителями нашей конференции, они всегда очень сдержанно отзываются о такого рода оптимистических признаках тех или иных инициатив в обществе. Потому что, по их мнению, сегодня совершенно невозможно указать сколько-нибудь достоверно на появившуюся точку исторического отсчета конструктивных перемен, чтобы определенно сказать: разрушительная история страны закончилась и начинается другая. И если речь идет о ситуации в обществе в целом, то, честно говоря, с моими ощущениями это совпадает. Хотя я рад был бы ошибиться.

- Ни общество, ни Церковь не смогут двигаться вперед, если не будет людей служащих. И в этом одна из главных проблем современной ситуации. Мне кажется, она рождена во многом разочарованием, так как в обществе в последнее столетие люди беспрерывно жертвовали идолам. А в Церкви в последние десятилетия, когда был такой большой подъем, люди часто жертвовали строительству стен, а не возрождению церковной жизни... И теперь у многих, я думаю, бывает иногда осознанное или неосознанное ощущение, что это все слова, что их опять хотят обмануть, использовать. Накопился потенциал недоверия к жертвенному служению, особенно в обществе. Что с этим возможно сделать? 

- Вы правы, масштабы и степень пораженности этим нездоровым духом в нашем обществе беспрецедентна. Ведь не случайно же люди, далекие от Церкви, но при этом здравомыслящие, судя по всему, переживают нарастающее отчаяние. Политических перспектив нет, никакого призрака либерализма, этого европейского духа социального устройства, в перспективе не видно. Джин из кувшина не вылетит, а брать на себя в этой ситуации неблагодарную роль быть двигателем - не тормошителем, не внешним раздражителем, а именно двигателем массового сознания, то есть человеком, который способен заполнить пустоту - это значит биться лбом об стенку. Но тем самым наша современная и церковная, и общественно-политическая ситуация таковы, что они ярче, чем где бы то ни было иллюстрируют то, что корень подлинной жизни - это не что иное как служение. Речь не о каких-то частных инициативах, которые в той или иной степени способны улучшить жизнь (например, экологическое движение и подобные ему), но именно о фундаментальном принципе. Может быть, именно в нашей провальной ситуации об этом уместнее всего говорить.

Беседовали Александра Колымагина, Максим Дементьев, Анастасия Наконечная

---------------

1. Имеется в виду ХХ ежегодная международная конференция Преображенского содружества малых православных братств, проходившая в сентябре 2010 г. Она была посвящена теме «Старшинство и иерархичность в церкви и обществе».

КИФА №12(134) сентябрь 2011 года