Возможно ли преобразить космос?

В те дни, когда наша страна празднует 50 лет со дня первого пилотируемого космического полета, мы обратились с вопросами о роли космонавтики в их жизни и в жизни страны к тем членам Преображенского братства, профессиональная деятельность которых оказалась так или иначе связана с «работой на космос». За 50 лет, прошедшие с того момента, как первый человек «покорил небо» физическое, все эти люди прошли путь к обретению Неба духовного, что позволяет им сегодня по-новому взглянуть на «космическую» историю наших побед и поражений.

Помните ли Вы 12 апреля 1961 года? Что Вы тогда пережили? Что привело Вас к выбору космонавтики как профессионального пути?

Алла Федякова: Я почти 40 лет проработала на ведущем предприятии космической отрасли. И день 12 апреля 1961 года помню очень хорошо. В тот день я работала с закрытой документацией в архиве, расположенном в другом здании. Все шло как обычно. Вдруг сделали громко радио, зазвучали позывные главной радиостанции СССР. Все всполошились, засуетились, раздались радостные крики: «Человек в космосе! Наш человек в космосе!» Я убрала тетради в портфель и опечатала его, как положено, пластилином. Погода была теплая, на мне был светлый плащ. Я шла в свой корпус, прижимая портфель к груди и повторяя имя Юрия Гагарина.

Душа ликовала, я спешила к своим сотрудникам, чтобы вместе с ними разделить нашу общую радость. И меня даже не очень огорчило, что я испачкала свой плащ пластилином. Что значит мелкое огорчение по сравнению с такой огромной радостью! Через день на предприятии был общий митинг на самой большой площади. Собрались рабочие цехов и инженеры Конструкторского бюро (КБ). На трибуне стоял Сергей Павлович Королев, его ближайшие помощники, несколько молодых военных и генералы. Мы все пытались протиснуться поближе к трибуне и разглядеть Гагарина. И еще было интересно посмотреть на дублёра. За забором предприятия люди залезали на высокие деревья и крыши ближайших домов, чтобы тоже увидеть героев. Потом уже митинги стали проводить на площади более удаленной от заборов и не просматриваемой снаружи для сохранения секретности.

На предприятие я попала по распределению после окончания Московского авиационного института (МАИ), т.к. жила в Мытищах, а Подлипки были ближе всего к дому - не ездить же в Москву на работу. К тому же у меня, как у хорошей студентки, было право самой выбирать место работы.

Екатерина Ткаченко: Помню хорошо, как сегодня. Шел второй урок, физика, десятый класс. Кто-то зашел в класс (возможно, директор школы) и объявил, что полетел космонавт. День был солнечный, ясный. Солнце при воспоминании стоит перед глазами! Детский шум, радость, крик... Не сомневаюсь, что это сказалось на выборе пути. Я человек романтичный. Готова была писать письмо о приеме в космонавты. Поступила в Харьковский авиационный институт. В институте на первом курсе занималась в аэроклубе. Летала на планере и прыгала с парашюта. По распределению вместе с мужем приехала в Воронеж, где с 1966 года работала инженером-конструктором первой категории, ведущим инженером Конструкторского бюро химической автоматики (КБХА). Работала на испытательной станции, где разрабатывалась вторая ступень (всего их три)  двигателя для космических кораблей.

Анатолий Тимофеев: 12 апреля 1961 года помню очень хорошо. День был пасмурный, кое-где ещё лежал снег. Весть о полёте Гагарина разнеслась очень быстро. В школе у нас по этому поводу была торжественная линейка. Событие было из ряда вон выходящее, все радовались: и взрослые, и дети. С нетерпением ждали возвращения Гагарина в Москву. Помню, как смотрел по телевизору его выход из самолета (кажется, это был ИЛ-18), как он спускался по трапу, шёл по ковровой дорожке на доклад Хрущеву, как развевался у него на ботинке развязавшийся шнурок - это было очень трогательно. Для меня то, что Юрий Алексеевич был лётчиком, было очень значительно, очень хотелось научиться летать. Стать лётчиком мне не довелось, хотя не забыл эту мечту до сих пор. Решил, что если уж не летать, так строить самолёты буду!

Поэтому ещё в 8-м классе задумался о возможном поступлении в МАИ, где учась по специальности «прочность летательных аппаратов», прослушал много курсов, касающихся проектирования самолётной и  ракетной техники. Всю свою инженерную жизнь с 1971 года занимаюсь авиационной тематикой. Из них 6 лет работал в КБ «Салют» и проектировал последнюю модификацию 3-й ступени ракеты-носителя тяжёлого класса Протон-М.

Ольга Виноградова: Не могу сказать, что я выбирала космонавтику как профессиональный путь. Я выбирала техническую специальность и после учебы на факультете электроники и системотехники (в лесотехническом институте!) по распределению попала на «космическое» предприятие (это уже 1989 год). Видимо, такие факультеты конспирировались в таких институтах.

Можно ли сказать, что 50 лет назад космонавтика была романтизирована (идеологизировна), акцент делался на первенстве СССР в освоении космоса, на величии человека, покоряющего космос? Изменилось ли отношение к космонавтике сегодня? Какая позиция Вам ближе?

Алла Федякова: Конечно, космонавтика была окружена романтикой. Воплощались самые дерзкие мечты и фантазии. Первый спутник! Второй спутник! Величие человека, сила его ума, гениальность идей - это всё реализовывалось в космонавтике. И было желание быть «впереди планеты всей», особенно, когда США тоже запустили человека в космос. Их полёт вверх и вниз мы даже за полёт не считали. Правда, они скоро нас догнали. Стало понятно, что мы втянуты в соревнование, в гонку за первенство в космосе.

Анатолий Наконечный: Космонавтика была связана с вооружением, с созданием средств нападения, а не защиты (из космоса не защищаются - из космоса только нападают). Те ракеты, которые использовали для вывода человека в космос, на самом деле были образцами баллистических ракет дальнего действия. Это все война - какая уж тут романтика! К тому же космос съедал совершенно колоссальные и бессмысленные деньги. Килограмм привезенного с Луны грунта стоит дороже, чем килограмм золота. Для любого «изделия» создавалось несколько бригад (КБ, институтов) и 5-6 бригад делали одно и то же. А потом пришел рынок, стало не интересно «распылять» деньги. Финансирование космоса и отношение к космонавтике изменились.

Екатерина Ткаченко: Однозначно, вся советская эпоха была романтизирована. Мы не знали деталей, что будет потом. «Красная дорожка Гагарина» многим испортила жизнь: квартира, машина, поездки по всему миру, признание. Из его окружающих никто этого не ожидал... После полета Валентины Терешковой женщин в космос не пускали. Кораблей было мало, большие деньги. К тому же в ту пору решающую роль играла политика, а не технические данные. Среди женщин, готовившихся к полету в космос, были летчицы, инженеры, а полетела Валентина, комсорг и текстильщица. В полете она сильно испугалась, потеряла контроль над собой. Ракету хотели сразу посадить, но она все же сделала несколько кругов. К тому же результаты полета, данные для исследований были смазаны. Королев тогда сказал, что женщины отлетались.

Анатолий Тимофеев: Лично для меня романтика была в авиации, колыбели космонавтики. Конечно, в газетах очень много писалось о полете Гагарина в космос, конечно, мы гордились, что наша страна первой сделала этот исторический шаг. Гордились нашими космонавтами и конструкторами, сумевшими создать такую технику. Имя Королёва тогда нигде не упоминалось, о нём писали - «Главный конструктор», и это утаивание имени придавало ему особую романтическую значимость. Сегодня отношение к космонавтике (как и к авиации) совсем другое. Давно уже нет той страны, в которой происходили те события, выросли два новых поколения, современная Россия коренным образом отличается от СССР. Много воды утекло... Моё отношение к космонавтике (и авиации) не претерпело серьёзных изменений. К сожалению, было сделано много таких действий, которые и всю страну, и эти отрасли, в том числе, поставили на грань выживания. Очень жаль, что передовые когда-то отрасли, сильно сдали свои позиции.

Ольга Виноградова: Идеологи СССР делали космонавтику одним из символов сверхдержавного сознания, символом силы, первенства (особенно по отношению к США). Космонавтика выросла из военных задач, одна из первых - разработка средства доставки ядерных боезарядов к цели, и это называлось «созданием оружия сдерживания», «ракетно-ядерным щитом страны». Развитие шло с невероятной скоростью: полет человека в космос, межпланетные программы, спутники связи и др. Романтика в таком сложном во всех отношениях деле, думаю, не была основным стимулом, здесь, скорее, манипулировали жизнеобразующими, смысловыми центрами человека. Борьба за первенство в космонавтике преподносилась как необходимость защитить свою родину, уберечь человечество от самоуничтожения в ядерной войне и др. Конечно, человека возвеличивало решение таких «важных» (в его сформированном сознании) задач.

Отношение к космонавтике изменилось у людей вместе с отношением к государству. Хотя весь этот юбилейный год в газетах появлялось множество статей о Гагарине, Королеве и т.п., но это уже история. Идол мира сего другой. Прежние космические идеи людей не греют, а так, немного подсвечивают. В начале 1990-х огромная часть коллектива из космической отрасли рванула в коммерцию. Сегодня космическая связь, телевидение, контроль погоды и поверхности земли из космоса и т.д. и т.п. - уже часть повседневности. Международная космическая станция на орбите (вместо утопленного советского «Мира») более 10 лет принимает космонавтов России, США и других стран. Соревнования стран как будто нет.

Для меня не близка ни та, ни другая позиция и совсем не близок «космический» пафос. Работа в этой отрасли или любой другой (не входящей, конечно, в список запрещенных для христиан профессий) - есть работа.

В СССР существовала официальная и реальная космонавтика. Знали ли Вы, какую цену приходилось платить за достижения в космической области, за право быть первыми, за имидж космонавтов-героев? Была ли оправдана такая цена?

Алла Федякова: Сложность и огромный объём задач привели к тому, что появились смежники - предприятия, выполняющие автономные задачи: наземные стартовые комплексы, наземные пункты управления полетами, системы заправки топливом, системы радиосвязи, системы жизнеобеспечения и т.д. и т.п. На космос работал весь Советский Союз. Помню ехидный вопрос тех лет: «Что надо сделать, чтобы запустить в космос? - Запустить сельское хозяйство». Пуски к разным политическим датам, раздутая «показуха» - всё это приносило явный вред настоящему делу, корёжило жизни и души людей. Разворовывались ли огромные средства, которые страна направляла на космос - я не знаю. Но те предприятия и даже целые районы, которые работали на космический заказ, построили не один десяток многоэтажных корпусов для своих сотрудников и не только. Конечно, космонавтика дала толчок к развитию многих областей науки и техники. Сейчас все пользуются мобильными телефонами и не видят в них ничего невероятного, но, когда разрабатывался первый связной спутник, это выглядело как утопия. Можно вспомнить и другие примеры практического использования достижений космонавтики. И не меньше возникнет вопросов: стало ли человечество счастливей, благородней, порядочней за прошедшие 50 лет? Какой ценой заплатили за успехи? К каким идеалам приблизились? Не хочется думать, что твой труд был совершенно напрасен, да я так и не думаю. Многие трудились самоотверженно, не жалея сил и здоровья. Но остается это «но»...

Анатолий Наконечный: Сталь, которую мы изобретали, использовали для изготовления подъемных механизмов, которые устанавливают ракету вертикально, а также для сооружения «стола» - пусковой площадки для «Буранов», космических кораблей многоразового использования. Тут я столкнулся с «реальной» космонавтикой. Бывший председатель Совета министров тов. Тихонов, будучи в Канаде, сказал: «Наш Челленджер полетит в следующем году». Вождь сказал - надо выполнять, хоть ничего еще не было готово. В авральном порядка плавили сталь на Азовстали; самолетами Ан-12 развозили плиты по разным машиностроительным заводам страны; там делали фрагменты будущего «стола». Затем фрагменты свезли на Байконур и сварили стол. Стол выдержал. Но затея носила характер «мы не хуже вас», поэтому от нее вскоре отказались. Выгоднее оказалось запускать обычные ракеты, более приспособленные для стыковки со станцией «Мир». А «Буран» никуда не пригодился, хотя их выпустили больше десяти штук. На Луну мы попали с девятнадцатого раза. Погибло восемнадцать кораблей, чтобы трактор поездил по Луне, хотя об этом сейчас и не говорят.

Екатерина Ткаченко: Мы были, конечно, подавлены, когда погибла первая тройка, Комаров. Комаров знал, что его посылали на сыром корабле. Не хотел лететь, летел под давлением. Знал, что идет на гибель. Шел на заклание, на смерть. Может быть, чтобы не пострадала семья.

Анатолий Тимофеев: Об официальной и реальной космонавтике в ту пору я ничего не знал. Режим секретности был очень плотным. Об этом режиме я узнал, как только поступил в институт: секретная тетрадь, чемодан с секретными документами, «секретчики». А после распределения на работу (1971 г.): справка о допуске к работам и документам, 2-я форма допуска к работам и документам, отдел режима, 1-й отдел. Кто прошёл через это, тот знает, что это такое.  Работа «за колючей проволокой» меня поразила тем, как там работала основная масса инженеров. Почти поголовное исповедование принципа: поменьше поработать и побольше получать. Бесконечные формальные социалистические обязательства к советским праздникам, рутина. Как новичок я сошёлся с молодым инженером постарше меня, который до этого несколько лет работал в КБ Королёва. В этом КБ после смерти Королева (1966 г.) дела пошли совсем не так, как при Главном конструкторе. Мы с ним делились своими наблюдениями и размышлениями. Выводы наши были очень неутешительны: если наше КБ получает переходящие знамёна и грамоты по результатам соцсоревнования в Министерстве, то можно себе представить, что же творится на других предприятиях. Надо сказать, что мы были недалеки от истины, и последствия такого отношения людей к делу, которым они занимались, проявились уже через какие-нибудь 20 лет (1991 г.). Система сама себя съела - рабский труд не может быть эффективным, хотя прорывы на «отдельных участках фронта» не исключались. Особенно, если эти прорывы обеспечивались дополнительными ресурсами и попадали в руки талантливых специалистов, работавших не за страх, а за совесть. К числу таких следует отнести С.П. Королева и, например, П.О. Сухого, с которым я работал первые годы. Их трудами был создан задел, который сейчас доедается, а что будет дальше - Бог весть!

Ольга Виноградова: В наше время многое из истории не секрет, и в музее космонавтики рассказывают про лагеря-зоны, где инженеры трудились после войны, о том, как С.П. Королева при аресте в 1938 году  так избил следователь, что полученная тогда травма уже в 1966 году не позволила врачам сделать ему искусственное дыхание и спасти его во время операции.

Рассказывают и о страшных перегрузках, особенно при спуске у первых космонавтов, при выходе в открытый космос. Не скрывают, бывшие секретными, сведения об авариях, взрывах и множестве жертв, таких, что от человека не оставалось ничего. На месте аварии - памятник. Но каков будет плод всех этих знаний, как и других знаний о русской трагедии XX века?

В этот день вспоминать бы со скорбью и покаянием всем вместе о прошедшем совсем не бесследно для нас недавнем великодержавном времени, размышлять о людях, живших тогда и живущих сейчас. Но в настоящее время такое празднование невозможно. Христиане (и я в том числе) ничего на этом поприще пока не сделали.

Возможно ли действительно преображать космос? И что это значит? Как известно, человек несравнимо больше космоса. Это вопрос, который связан с преображением человека, с поиском выхода всей его жизни из антропологической катастрофы, разрушением любых идолов и обретением единственного христианского пути жизни, осуществлению этой жизни и свидетельства о ней.

Информационная служба Преображенского братства