Как и что мы помним о Великой Отечественной войне?

Человек живет на земле свои «70-80 лет», но он неразрывно связан с судьбой своего рода, своей земли. В жизнь предыдущего поколения вошли события, великие в своей трагичности и значимости, а значит, для нас, ныне живущих, время колоссальных жертв находится в ближайшей исторической ретроспективе. У нас есть возможность осмыслить и воспринять опыт людей, погибших в годы террора и великой войны. За нами приходят новые поколения, которые будут опираться на то, что мы сможем им передать. Научи же нас, Господи, «так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое» (Пс 89:12).

Наша жизнь только тогда наполнится смыслом, когда наш горизонт не будет ограничен сиюминутной перспективой, а обретет исторический масштаб. И если мы - христиане, то этот масштаб неизбежно включает в себя и соотнесение с правдой Жизни Вечной, с надеждой на общее воскресение.

Великая Отечественная война, безусловно, событие исключительное в историческом масштабе. Вольно или невольно мы задаемся вопросом, что означала эта война для судьбы страны, ее народа, каким грузом она лежит на всех нас? Или победа в этой войне искупила все ее тяготы и всю кровь? Что мы обязаны сохранить в своей памяти, что нельзя предать забвению? Допустимо ли, обращаясь к Богу с молитвой о сохранении жертв войны в Его вечной памяти, не задумываться о необходимости назидания и у истории в целом, и у множества конкретных людей, судьбы которых дают богатейшую почву для нашего духовного прозрения и роста?

Факт победы советского народа в войне не может быть только предметом нашей национальной гордости или только поводом для скорби по погибшим. Война требует серьезного осмысления, ответа на вопрос о ее причине, цене, последствиях.

С течением времени по естественным причинам память о войне будет блекнуть. Она будет превращаться в легенду или окостеневать в страницах школьных учебников, как это произошло с событиями 1812 года. Да и сегодня школьники зачастую относятся к истории ХХ века, как к истории Древнего Рима.

Хранение живой памяти - это, в первую очередь, дело церкви. Но церковь может хранить эту живую память только тогда, когда она сама являет собой живую преемственность всех поколений и событий человеческой истории. Мы можем назидаться у истории, в том числе и у истории войны, только если сами оказываемся живыми звеньями этой связи, а значит, всерьез проживаем тот факт, что мы наследники этой войны, в каком-то смысле и ее жертвы тоже...

Факты - вещь упрямая...

В недавнем прошлом осталось время «перестройки», время освобождения от идеологем и мифов советской эпохи, но война оказалась той темой, в которой мы далеко еще не освободились от идеологизации, унаследованной у прежнего тоталитарного общества. Сам праздник - День Победы - стали отмечать в нашей стране на государственном уровне только в 1965 году, во времена Брежнева. Первые 20 лет после 1945 г. этот день было запрещено праздновать: при Сталине слишком были живы раны и память о том, какой ценой была куплена эта победа; при Хрущеве - не хотели вспоминать об «отце народов», которым победа была «приватизирована».

При Брежневе был взят курс на героизацию отечественной истории. Примерно в то же время был зажжен вечный огонь над прахом неизвестного солдата и впервые озвучена более или менее правдоподобная, но все равно заниженная цифра потерь - 20 миллионов. Сталин утверждал, что наши потери в войне - всего лишь 8 миллионов человек. До сих пор есть апологеты, которые отстаивают именно эту цифру. Горбачев после 40-летнего юбилея победы заговорил уже о 27 миллионах. Именно эта цифра официально принята сейчас.

Численность человеческих потерь далеко не единственный миф, который мы тянем за собой со сталинской эпохи. Мы все, конечно, представляем себе ход войны, основные ее вехи, но и при этом очень трудно избавиться от той идеологической оболочки, в которую эти события упакованы.

Так, например, всем известно, что маршрут по льду Ладожского озера из Ленинграда на Большую землю назывался «Дорогой жизни». Оказывается, ленинградцы в годы блокады называли этот путь «Дорогой смерти». «Дорогой жизни» он стал называться чуть ли не после 1945 года. При желании сегодня мы можем выяснить, что из 28 панфиловцев, которым посмертно присвоили звание Героев Советского Союза, погибли совсем не все; что Александр Матросов - это не настоящее имя, а детдомовский псевдоним человека, который далеко не первым закрыл своим телом немецкий дзот; что Зоя Космодемьянская поджигала сено местных крестьян, обрекая их на голодную смерть, чтобы выполнить постановление Сталина о «выжженной земле» и т.д. Примерам несть числа! Безусловно, эти и многие другие люди, действительно, погибли как герои, но их подвиг оказался так идеологически обработан, что почти потерял черты реальности. Политика лжи и подмены примеров настоящего героизма на выдуманные истории ничего, кроме обиды и горечи, не могла вызывать у тех, кто был достоин, как минимум, признания.

Правда существовала и существует в смеси с ложью, не говоря уже о том, что в истории войны нас до сих пор преследуют трагические умолчания! Отдаем ли мы себе отчет в том, например, что Вторая мировая война началась в сентябре 1939 года с нападения Германии и Советского Союза на Польшу? Если Россия признала факт Катынского преступления, то с необходимостью нужно признать и причину интернирования поляков - позорный пакт Молотова-Риббентропа. Необходимо знать цепь этих событий, то прошлое, из которого мы вышли. А мы выходим из прошлого, насквозь трагического, такого, которое создает поле для покаяния.

Вопрос заключается в том, как, не оскорбляя памяти героев, не умаляя величия их подвига, снять с события войны идеологическую обертку и принять не черно-белую, но более сложную и трагическую правду о войне.

Оценки и мифы

Тем, кто в связи с 65-летием Победы пытается воскресить имя Сталина, неплохо было бы напомнить, что все, делавшееся по прямому распоряжению генералиссимуса, кончалось катастрофами и сотнями тысяч жертв. Именно на его совести то, что немцы дошли до Сталинграда, и то, что Киев был сдан так быстро, и то, что Харьков немцы захватывали дважды с гигантскими потерями для Красной армии, не говоря уже о катастрофическом ходе войны в первые месяцы и в течение всего 1942-го года, и о множестве ничем не оправданных жертв при взятии Берлина. Сталинская политика наступательных операций - это атаки волнами пехоты, нередко с одной винтовкой на двоих, а то и на четверых.

Весь ход войны демонстрирует, что она стала продолжением преступлений бесчеловечного советского режима и привела к умножению жертв обескровленного в 1930-е годы народа, к настоящей национальной катастрофе, последствия которой до сих пор сказываются на нашей жизни.

В каком-то смысле война соединила в сознании многих людей репрессивный тоталитарный режим с представлением об отечестве. С этой точки зрения государство представляет собой некий идол, которому надо приносить жертвы, преимущественно человеческие. Зачастую именно чувство огромности этих жертв не дает возможности говорить о прошедшей войне спокойно, разумно и трезвенно. Этот культ отечества, подогреваемый культом победы, по своей природе глубоко языческий.

Еще одно подтверждение этому - отношение к войне и ее героям как к чему-то священному и табуированному. Древнейший языческий архетип связан с понятием «табу». С точки зрения языческого сознания, нельзя трогать то, что относится к первогероям, к первовремени, к прародителям, которые создали мой мир, мой род, мою страну, мою землю. Если что-то изменить в законах, которые мне дали, то мир рухнет. Поэтому, когда сегодня начинается разговор о войне, об огромности ее жертв, чаще всего слышишь в ответ: «Не трожь, это святое!»

Так, например, Мамаев курган в Волгограде спроектирован и построен по всем классическим законам языческого храма: огромный монумент, возвышающийся над незначительной земной жизнью, лестница процессий - всё говорит о ничтожности человека перед величием того, чему приносится поклонение. Это памятник герою, умершему за родину, Сталина, близких, но не воскресшему. Этот очень сильный символ жертвы. Люди здесь очень чувствуют, что жертва действительно была принесена. Но кому? Как? Почему? Зачем? Это никогда не додумывается до конца. Неудивительно, что митрополиту Герману потребовалось несколько лет, чтобы отстоять возможность построить вблизи Мамаева кургана православный храм. Коммунисты устраивали тысячные митинги под лозунгом - «не отдадим нашу победу!», невольно подчеркивая, что для них эта победа имеет совершенно языческий характер.

Поскольку вопросы веры - это вопросы духовные, то ни призывы к здравому смыслу, ни факты, ни цифры, как правило, не работают. При столкновении с такой победно-языческой позицией бывает недостаточно разговора на уровне фактов, рассуждений, снятия амнезии - людям взамен нужно давать другое - свидетельство о Христе.

Экзистенциональность переживания опыта войны

Война ставит человека в экзистенциальную ситуацию, в которой он может утратить свое человеческое достоинство, а может духовно вырастать: обрести внутреннюю свободу, готовность жертвовать собой. Для многих наших соотечественников война 1941-1945 гг. стала такой критической ситуацией, требующей решительного выбора в нравственной сфере, ставящей человека перед собственной глубиной. Именно к этой глубине человека апеллирует христианство. Однако ни сама по себе возможность выбора - быть человеком или нет, ни правильный выбор, которым можно только восхищаться, еще не делают никого христианином. Мы смеем лишь надеяться, что смерть «за други своя» роднит такого человека со Христом...

Ахматова, уезжая в эвакуацию, была уверена, что эта война перевернет страну, что из этой войны выйдет другой народ. Подобные надежды были и у многих других людей. Однако, как позже свидетельствовала та же Ахматова, надежды оказались тщетными. Обновление и освобождение, происходившее с людьми, заглянувшими в глаза смерти, было искусно потушено в первые же послевоенные годы. Сталин очень хорошо понимал, что люди, прошедшие эту страшную войну и в ней выжившие, уже другие, и если по этому поводу чего-то специально не предпринять, последствия для существующего режима могут оказаться слишком болезненными. Сталин, со всей присущей ему инфернальной интуицией, вовремя понял и умело «оседлал» настроения народа: радикальных перемен не произошло, в страну вернулась атмосфера страха, а заслугу победы он присвоил себе, разрешив ветеранам лишь втихомолку вспоминать о делах военных дней. Вера в непогрешимость Сталина как лидера и «отца народа» после войны усилилась многократно.

Безусловно, было немало и тех, у кого война сняла пелену с глаз. Шаламов в «Колымских рассказах» свидетельствует, что поколение, которое попало в сталинские лагеря после войны, было принципиально иным поколением, несломленным, готовым отдать жизнь за свободу. Но если этим людям со временем удавалось выйти на свободу, они начинали жить совсем другой жизнью, прятались, теряли энергию сопротивления. В мирное время жить так, как жил в окопах или в лагере, невообразимо сложно. И лишь немногочисленные мужественные одиночки, такие, как А. Солженицын, В. Шаламов, Е. Керсновская, и на свободе продолжали жить так, чтобы не запятнать свою совесть. Они считали, что они должны отдать дань памяти тем, кого они похоронили в лагерях, и написать все, что знают.

Удивительно, что не только советский народ «купился» на идею своей высокой освободительной миссии, но русская эмиграция после победы России в войне фактически во многом примирилась со сталинским режимом. На долгое время стал изгоем в русской эмигрантской среде В. Набоков, написавший в 1944 г.:

Каким бы полотном батальным ни являлась

советская сусальнейшая Русь,

какой бы жалостью душа ни наполнялась,

не поклонюсь, не примирюсь

со всею мерзостью, жестокостью и скукой

немого рабства - нет, о, нет,

еще я духом жив, еще не сыт разлукой,

увольте, я еще поэт.

Представители русской эмиграции, особенно во Франции, считали, что их родина, победившая фашизм, тем самым получила все возможные индульгенции за свое прошлое. Многие из них решили вернуться в СССР, но мы знаем, чем это закончилось для большинства из них.

Победа народа, не сумевшего удержать победу и найти свободу

Война состояла из истории очень многих лично прожитых жизней, из совершенно невероятных судеб, которые нас могут многому научить. Колоссальные жертвы, которые понес народ, вызывают неподдельное восхищение, но восхищение именно тем, что явление массового героизма действительно было.

Потому на вопрос, кто же выиграл в этой войне, можно с уверенностью ответить: конечно, победил народ, который обнаружил в себе способность в безнадежной ситуации мобилизовать свои духовные ресурсы и переломить ход войны. Победа человеческого духа проявилась и в готовности к жертве собой «за други своя», и в особом веянии свободы, впервые за советские годы проснувшейся в человеческих сердцах.

Однако тот же народ по окончании войны не смог удержать в себе эту высоту и, демобилизовавшись, снова вернулся в страну несвободы, тирании, репрессий. Это была победа людей, которые сами в себе эту победу не удержали.

Что же нужно сделать, чтобы эти жертвы были не напрасны? Открывая для себя правду о прошедшей войне, человек неизбежно оказывается перед лицом невыносимой тяжести, бесчеловечности нашей истории. Требуется личное мужество, чтобы, погрузившись во тьму, не отчаяться, а обрести и там источник света. Поэтому, наверное, это обретение смыслов, трезвого взгляда, эта победа над тьмой возможны по-настоящему только в церкви Христовой, в которой мы собраны «вместе и на одно».

Нам нужно знать войну, чувствовать войну и ту трагедию, через которую прошла наша многострадальная страна и ее не менее многострадальный народ. И, может быть, количеством этих страданий и опытом их преодоления она на самом деле может быть великой. Нам необходим опыт внутренней сопричастности погибшим, готовности оставаться человеком даже в самых невероятных условиях, способности приносить жертвы, вплоть до жертвы собственной жизнью. Осваивая внутри себя, шаг за шагом трагическую историю войны, мы можем научиться жить в исторической перспективе и по-новому осмыслить историю России в XX веке, великую не величием своих побед, а величием своих страданий.

Нам нужно научиться видеть всю палитру на историческом полотне и находить в ней действие Божие, соотнесение с Его Царством. Устремление к Божьей правде будет залогом к открытию правды об этой войне, и она не будет тяготить человека. Нам нужно научиться говорить о войне и с теми, кто несет груз памяти о тех годах и изломан эпохой лжи, и с молодежью, которой жить дальше, говорить так, чтобы живая историческая память не угасала, а преображала жизнь и давала ей вдохновение.

Материал по итогам семинара группы церковно-общественных инициатив
«Великая Отечественная война: триумф или жертва?» подготовили
Татьяна Авилова и Юлия Балакшина

КИФА №7(113) май 2010 года