Мы не преодолели своего прошлого

Интервью с ведущим научным сотрудником Санкт-Петербугского Института истории РАН доктором исторических наук Борисом Ивановичем Колоницким

Юлия Балакшина: Борис Иванович, что такое историческая память?

Борис Колоницкий: Словосочетание «историческая память» используется более 20 лет. Что это такое, точно никто, я думаю, сказать не может. На данном этапе это метафора. За что люди, использующие его, критикуются коллегами мыслящими, может быть, более строго научно. Но пока никто более удачного термина не придумал, существует какой-то вакуум. И попытки создать иные построения, например «социальные представления о прошлом», не очень работают - есть что-то, что пока не закрывается научными терминами. Используются разные подходы, разные видения. Для меня этот термин представляется очень интересным, потому что он представляет взгляды иные, чем у профессиональных историков на общество или на историю. Мне, как профессиональному историку, это интересно. Я думаю, не стоит доказывать, что иногда профессиональное историческое сообщество не обращает особого внимания на то, как общество вспоминает свое прошлое.

Ю. Балакшина: Как формируется у народа, у общества историческая память?

Б. Колоницкий: Один из авторов этого жанра использует термин «коллективные мнемотехники». Как запоминает общество? Естественно - есть годовой цикл праздников, есть какие-то памятные точки. Французский исследователь Пьер Нора использовал такое понятие, как «места памяти». Это не обязательно привязка к местности, хотя очень часто именно такая привязка. Но это интеллектуальная карта того, как люди вспоминают. Карта, конечно, очень подвижная и динамичная.

Иногда бывает, что какие-то историки влияют на то, как общество видит свое прошлое. Очень часто гораздо большее воздействие оказывают фильмы, писатели, художники. Я думаю, что Пушкин, Гоголь и Суриков оказали воздействие на историческую память в России больше, чем, может быть, даже Карамзин и Соловьев.

Ю. Балакшина: Можно ли говорить об исторической памяти в категориях «плохая - хорошая», «более содержательная - менее содержательная»? Или она, с Вашей точки зрения, находится вне этических оценок?

Б. Колоницкий: Я не думаю, что она имеет этические оценки, но, конечно, с этикой это все очень связано. Очень часто это вопрос о личной ответственности за прошлое и о какой-то связи. Вообще вопрос об исторической памяти очень связан с идентичностью.

Ю. Балакшина: Можете ли Вы оценить состояние исторической памяти в современном российском обществе?

Б. Колоницкий: Это очень сложно. Это скорее вопрос не к историку, а к социологам. Хотя меня их ответы тоже не всегда устраивают. Честно говоря, меня некоторые вещи очень беспокоят. Например, подход, который я бы назвал - неточно, несколько по-хулигански - «чекистско-диссидентским дискурсом». Это теория заговора. Заговор - как объяснение всего. Спецслужбы как главные творцы истории, иногда со знаком «+», иногда со знаком «-». Это огрубление истории, и это очень вредная, на мой взгляд, вещь.

Ю. Балакшина: А почему сложилась такая модель исторической памяти?

Проф. Б. Колоницкий: Тому много причин. Это самое простое объяснение истории для массового современного сознания, воспитанного на детективах, с одной стороны. С другой стороны, очень часто это была реакция на монопольное советского, марксистского толка объяснение истории. Не случаен успех и тиражирование книг Н.Н. Яковлева «1914 год» и «1 августа 1914 года», где он вбросил в сознание людей (еще советское) тему о масонском заговоре, как, например, главной причине Февральской революции. При этом я хочу сказать, масоны были и действительно имели очень большое значение. Но когда все внимание сосредоточивается на одном аспекте, на одном факторе, если угодно, на одном заговоре, то получается картина явно искаженная и инструментализируемая сейчас очень быстро.

Ю. Балакшина: Можно ли манипулировать исторической памятью, и если да, то как это происходит?

Б. Колоницкий: Можно, но до каких-то пределов. Почему? Есть техники воздействия. Есть возможности как-то монополизировать и ограничивать каналы информации. Сейчас в России слишком большое внимание уделяется пиару. Кажется, что пиар может все. Но это неверно. Даже в условиях советского времени создать стабильный, монопольный взгляд на историю не удавалось. Появлялись конкурирующие версии памяти, семейная версия памяти все-таки работала, хотя и табуировалась по понятным причинам, внимание общества уходило к каким-то другим эпохам. Я думаю, что только до какой-то степени можно манипулировать исторической памятью. В этом контексте интересен вопрос, сейчас очень дебатируемый - о школьных учебниках. Конечно, я хочу, чтобы учебники были честнее, чтобы они были лучше и с точки зрения содержания и с точки зрения методики. Но должен Вам сказать как человек, воспитанный в педагогическом институте, - я заканчивал герценовский институт - плохой учебник создает массу возможностей для учителя. Иногда даже больше, чем хороший, потому что возникает солидарность между учителем и учеником. Текст можно вместе радостно критиковать. Особенно, если класс умный, то это просто прекрасно!

Ю. Балакшина: В нашу историческую память все меньше входят события, связанные с временем сталинского террора. Почему это происходит? Почему из исторической памяти они, так или иначе, вытесняются?

Б. Колоницкий: Тому много причин. Тут есть и какое-то воздействие современной, я бы сказал, историософии. А современная историософия, если официально, примитивно ее дать, выглядит так: «в общем, у нас всегда все было более-менее в порядке, там было, конечно, плохо, но страна была великой». Такие известные вещи. Я бы не сводил все это к давлению властей и средств массовой информации. Это, я боюсь, соответствует и многим нашим личным переживаниям, личным психологическим травмам. Это время, которое страшно вспоминать и не хочется вспоминать. Это очень и очень непростая тема. Как историк я заинтересован в раскрытии всего, в беспощадной правде, но я честно должен сказать, что есть темы, за которые я не возьмусь; если мои аспиранты возьмутся, я возражать не буду, но сам им не предложу. Допустим, есть некоторые очень тяжелые темы, связанные с войной. Мне трудно представить, чтобы какой-то историк мог честно, беспристрастно рассмотреть некоторые из них, потому что это слишком болезненно. Это связано с памятью о Великой Отечественной войне, которая, конечно, имеет для нас особое значение.

Ю. Балакшина: Получается, что Вы предпочитаете искаженную, неполную картину нашей истории, поскольку это формирует положительный образ нашей страны?

Б. Колоницкий: Нет, я так не говорю. Если какой-то историк честно и беспристрастно рассмотрит ту или иную подобную тему, а некоторые зарубежные историки так делают, я это всячески приветствую.

Будучи сравнительно честным человеком, я хочу сказать, что и я в некоторых отношениях подвержен самоцензуре. Конечно, найдется масса смельчаков, которые скажут, что они-то себя никак такой цензуре не подвергают. Но я им не очень верю.

Ю. Балакшина: Было ли покаяние в России и необходимо ли оно ей?

Б. Колоницкий: Это личный вопрос. Я не могу тут взять на себя смелость с Вашей помощью учить страну. Это каждый человек выбирает для себя. Я лично, родившийся в 1955 году, чувствую ответственность за все хорошее, что сделала моя страна, и за все гадости, что она сделала, в том числе и над собой. Это важно для меня как для гражданина России. Но я понимаю, что есть и другие взгляды.

Термин «покаяние» был необычайно популярен в период перестройки. Если помните, были такие слова-слоганы «перестройка-ускорение-покаяние» - в общем, по всем фронтам нужно было работать. Но покаяние очень быстро обернулось в обличение: «ты, сволочь, должен покаяться и этого не делать».

Я знаю несколько примеров людей, которые повели себя очень честно. Я, например, очень люблю воспоминания Льва Зиновьевича Копелева за их честность. Он вспоминал вещи, которые ему вспоминать явно было очень сложно и болезненно. Он предпочел бы иметь другое прошлое. Но он это сделал, и это очень сложно в нашей стране, где трудно порой различить палачей и жертв. Я говорю это не к тому, чтобы дать реабилитацию всем палачам, потому что они являются жертвами, но на самом деле это крайне болезненно. Наши соседи и братья решают этот вопрос очень просто: «У нас все было хорошо, но пришли эти русские большевики и сделали у нас плохо». Я думаю, что и там не все так просто. Но мы и их учить не будем.

Ю. Балакшина: Есть ли у нашей страны шанс разобраться со своим прошлым?

Б. Колоницкий: Я думаю, что есть. Как учитель по образованию, я очень верю в просвещение. Учебник учебником, но вопрос в том, как учителя будут обучать учеников работе с текстами, как учителя будут работать с воспоминаниями, смогут они или не смогут научить относиться к истории критически и вместе с тем тактично и осторожно. Это очень большой вопрос.

Мы не преодолели своего прошлого, это правда. Может быть, я преувеличиваю, как историк, значение исторического сознания, но мне видится в этом корень многих наших проблем. Потому что тот примитивный антикоммунизм, который у нас доминировал некоторое время как идеология - «вот пришли эти большевики и устроили все плохо, а до этого все было хорошо» (как будто какие-то идеологические десантники с Луны свалились и испортили страну) - это тоже и исторически неправильно, и очень опасно, и безнравственно.

Санкт-Петербург, 7 мая 2009 года

КИФА №8(98) июнь 2009 года