Он не умещается в наши обычные определения

Интервью с ректором СФИ, священником Георгием Кочетковым

Кифа: Вы много говорили о пророческом  призвании и служении С.С. Аверинцева. Судьба почти любого пророка - быть отвергнутым при жизни, но, может быть, услышанным после смерти. К чему больше всего стоит прислушаться из его наследия сейчас?

Свящ. Георгий Кочетков: Это вопрос очень сложный. Дело в том, что это наследие ещё не собрано и целиком не осмыслено, и я не думаю, что скоро будет осмыслено - это самое главное.

Мне посчастливилось много лет, практически все последние пятнадцать лет жизни Сергея Сергеевича, с ним общаться  непосредственно. Это не то, что можно назвать наследием, в том смысле, в каком это слово обычно употребляется, но я думаю, что именно в этом общении его можно было увидеть прежде всего как провозвестника правды - правды и духовной, и социальной, и научной.

Он один из тех  немногих, кто сохранился почти как реликт чуть ли не начала ХХ века, когда высочайшие требования профессионализма сочетались с желанием осмыслить мир, осмыслить жизнь и задачи, - и свои, и своих друзей, и всего общества, и вообще всех сообществ, когда разработка любой темы выводила на все самые трудные, "вечные", "проклятые" вопросы. Это свойство, которое сегодня считается чуть ли не чертой модерна конца ХIХ - начала ХХ века, давно ушло, ведь это были: высшая эрудированность, высшая способность свободно использовать инструментарий любой эпохи и обострённое чувство каждой эпохи в ее уникальности, в ее самостоятельности, и в то же время в движении и многообразии.

Для  Сергея Сергеевича всегда очень важным было отрицание того, что он называл модернизацией в мысли и в науке. Он вообще был человеком консервативным, почему, как мне кажется, мы с ним так легко и находили общий язык. Он всегда считал, что Традиция очень стоит того, чтобы ею заниматься всерьёз и долго, поэтому он никогда не любил быстрых  и скоропалительных выводов.

Мне кажется, что он любил связывать те вещи, которые традиционно входят в современную культуру как вещи противопологающиеся друг другу  или  как вещи друг с другом не связанные или почти не связанные. Он любил искать общие корни тех вещей, которые как бы являются системообразующими и в области духа - в области веры, скажем, - и в области культуры, и в области науки, и в области социальной жизни и даже техники. Отсюда тот вселенский охват, тот духовный синтез, к которому Сергей Сергеевич очень стремился. Например, он пытался найти синтетическое, естественное развитие по линии Ветхий - Новый Завет, здесь он пытался объединить на базе фундаментальных духовных ценностей те традиции, которые, казалось бы, разошлись очень всерьёз и надолго, которые, может быть, выглядят в наше время как что-то вообще противоположное: возьмем те же иудаизм и христианство или монотеистические аврамистские религии и  язычество Востока - индийского, китайского и т.д.

Вот эти свойства, эти качества мне кажутся драгоценными. Внутренняя наблюдательность, внимательность Аверинцева и в то же время иногда, наряду с нескоропалительностью в выводах, мгновенная реакция - это всё-таки редкость в наше время. Как и его какая-то доброкачественность, добросовестность во всём, даже там, где, казалось бы, можно было бы достичь цели со значительно меньшими затратами сил, времени, энергии. Можно ли удивляться тому, что, хотя он в течение сорока лет очень много работал, он не написал десятков томов?

Та тоска, та  "нищета духовная", которая требовала от него постоянного поиска духа, постоянного поиска Бога и постоянного поиска человека - вот это то, что, на мой взгляд, и привело Сергея  Сергеевича к тому духовному уровню, который я пытался для себя охарактеризовать такими словами: Сергей  Сергеевич  Аверинцев - это человек-слово, человек-знак и человек-эпоха. Он - знак, он - эпоха, он - слово. И мне кажется, этому и надо учиться, потому что таких людей сейчас во всём мире надо еще поискать днём с огнём.

Кифа: Что может значить для нашей церковной жизни, для нашей общественной жизни желание или, наоборот, нежелание, умение или, наоборот, неумение оказаться причастными этому опыту?

Свящ. Георгий Кочетков: Пройти мимо какого-либо подлинного, фундаментального опыта пророческого характера - это всегда значит предать Божью Правду и Божье Откровение и пройти мимо возможности Богопознания, т.е. всего того подлинного богатства, ради которого живёт человечество, живёт весь мир. К несчастью, так было, есть и будет всегда: пророков всегда старались не замечать, гнать, убивать, тех, кто живёт созерцанием Божьей Истины и Богопознанием, всегда старались извращать или замалчивать, прятать от народа или уничтожать, в их наследии всегда старались всё минимизировать, переводить на рельсы какого-то утилитарного мещанства. Так всегда старались поступать и с наследием Сергея Сергеевича Аверинцева. Но, к счастью, это не могло удастся пока он был жив, потому что он всегда всё медленно, но верно ставил на свои места.

Я верю в то, что он один из тех людей, которым наша церковь обязана своим адекватным, аутентичным существованием. И то, что официальная церковь на сегодняшний день не хочет слышать Сергея   Сергеевича - я имею в виду некоторые  её влиятельные структуры, - это беда для церкви. Когда "Радонеж"  писал в ответ на попытку Сергея Сергеевича защитить нас от нападок, клеветы и гонений, про "академика С. С.", а на другую строку переносил "Аверинцева", было совершенно понятно, что они этим хотят сказать. Но ведь это - преступление, это - грех, за которым в  нормальном случае должно было бы следовать то, что этот "Радонеж" надо было бы открыто назвать не просто  нецерковным, а антицерковным. Если на пророка кто-то поднимает руку, он поднимает руку на Божье наследие, на Божью силу - и, таким образом, на Самого Бога. Что следует за такими грехами, мы хорошо знаем из истории ветхозаветной и новозаветной церкви.

Сергей Сергеевич Аверинцев для церковного народа больше, чем старец; он больше, чем учёный для интеллигентного и учёного мира; он больше, чем переводчик для любителей Слова Божьего и знатоков Священного писания. Он не умещается в наши обычные определения. Он не был просто апологетом и не был просто писателем или исследователем, ибо в нём было что-то такое, что имеет прямую приобщённость к жизни непрестающей.

Кифа: Можете ли Вы сказать, что значила для него и как на него влияла связь с Преображенским братством, со Свято-Филаретовским институтом, с Вами лично?

Свящ. Георгий Кочетков: Вообще влиять на него было очень трудно и это понятно, он же прошёл советскую школу, когда все "влиятельные люди" пытались влиять лишь в одном направлении, причем всеми правдами и неправдами, и он этому сопротивлялся  всю жизнь. Но я помню, как он однажды попросил меня просмотреть его перевод одного из синоптических евангелий. Я не переводчик, не филолог, я нисколько не могу в этом отношении конкурировать с Сергеем Сергеевичем, но тут я подумал, что у меня есть одно преимущество, которое может быть для него интересно - я неплохо могу представить себе, как этот текст будет звучать в церковном собрании. Тогда мне в голову пришли какие-то интересные, как мне казалось, мысли, какие-то варианты переводов и какие-то сомнения, которые я отразил замечаниями на полях. И вот тут я увидел, как Сергею Сергеевичу это интересно. Для меня это было даже неожиданно - ведь я это делал, скорее, для себя, поскольку никак не хотел влиять на Сергея Cергеевича. Но я хотел бы видеть его замечательные переводы такими, чтобы я  мог, нигде не чувствуя никакой "неловкости", читать эти тексты в церковном собрании. Я всегда  представлял себе его переводы звучащими в церкви, я всегда старался в храме давать ему возможность проповеди, чтения или служения, и я видел, какое это имело значение для него самого. Он очень этого хотел, он этого жаждал - он хотел служить, несмотря ни на что, несмотря на все неблагоприятные моменты, какие были в церкви и в обществе, или в нём самом, или в нас.

Я очень рад тому, что в нашем большом братстве  Сергея Сергеевича не просто приняли - его полюбили. И я думаю, что он так стремился в наше братство еще и потому, что он видел, насколько бескорыстна эта любовь, насколько она естественна, в том числе со стороны тех людей, от которых, казалось бы, ему ждать нечего, как и им от него. В нашем братстве, мне кажется, встретились снова и снова те люди, которые никогда бы не встретились, не живи они Христом и во Христе, не живи они в Церкви. Сергей  Сергеевич был человек братский по духу и человек, чувствительный к общинности и общине. Он очень быстро сам себя как бы определил в братстве - он просто сказал: я в вашем братстве. Братство - наше, и всё. И если ему приводилось спросить по телефону, когда он уже жил за границей:  "ну, как у вас дела?", он тут же себя поправлял с осуждением, с гневом на себя и говорил: "как у нас дела".

Я благодарю Бога за то, что наше братство оказалось не глухо к тому, что он так открылся в своих стихах, в своих выступлениях, в своей жизни в нашем братстве. Да, мы очень плохо этим распорядились, ибо даже ни разу не устроили встречу с Сергеем Сергеевичем просто как с человеком, - не как с учёным, не как с богословом, философом или учителем, а именно как с человеком. Это был наш промах, наш провал, но всё равно его искренне полюбили, его искренне пытались понять, его искренне пытались читать и чтить.

Кифа:  И это при том, что, как мне кажется, далеко не все члены братства понимали, как много значило для братства его заступничество.

Свящ. Георгий Кочетков: Конечно, многие этого не понимали, прежде всего потому, что об этом не знали. Ведь некоторые впервые услышали лишь на круглом столе, посвящённом десятилетию открытых гонений на наше братство, о том, что он писал об этом и что говорил. И я думаю, что когда они это узнали, они, наверное, оценили и его смелость, и его доброту, и в то же время его благородство, почти что духовное рыцарство, которое всегда требует мужества в защите слабого. Он прекрасно понимал, что у нас нет никаких человеческих средств, которыми обычно пользуются для защиты своей чести, своего достоинства, своего имени, своего дела люди в этом мире. И вот он положил свой огромный авторитет - целиком и полностью, без всяких оглядок, - на эту защиту. Для него это было в каком-то смысле, наверное, не просто делом чести, а делом жизни. Он должен был еще раз себе доказать, что он может быть силен не только в слове, но и в деле. И это был тот самый случай, когда нужно было воевать чисто по-христиански, побеждая  зло добром - добрым словом, словом Правды и Истины.

Беседовала

Александра КОЛЫМАГИНА

 КИФА №2 (17) февраль 2004 года