СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ, УХОДЯ, ЗАВЕЩАЛ ЕМУ СВОЮ ВЕРУ

Слово свящ. Георгия Чистякова на отпевании Михаила Леоновича Гаспарова

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Дорогие братья и сестры, я не стал читать сейчас разрешительную молитву, потому что прочитал ее еще стоя у кровати Михаила Леоновича, только что ушедшего, когда душа его была только что взята Богом. Очень трудно говорить о Михаиле Леоновиче. Очень трудно говорить о том, как дорог он нам всем. Наверное, не случайно сегодняшнее Евангелие на Литургии содержало слова: «Придите ко Мне, - говорит Христос, – все труждающиеся и обремененные, и Я упокою Вас. Возьмите иго Мое на себя, и научитесь от Меня: ибо Я кроток есть и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть».
В последние годы своей жизни Михаил Леонович уже полностью понял, что такое это иго, которое благо, и бремя, которое легко. Он всегда подчеркивал, что они с Сергеем Сергеевичем разделили сферы: все, что касается церковного, делает Сергей Сергеевич, а все, что касается светской литературы, делает он. В последний год своей жизни - а может быть, и раньше, я не знаю – он вдруг начал чувствовать Бога всем сердцем. Может быть, Сергей Сергеевич, уходя, завещал ему свою веру. Я помню, как Михаил Леонович стоял в дверях Успенского храма на Вражке во время отпевания Сергея Сергеевича, тоже заочного, и какое у него было лицо. Когда я вышел из храма, он еще стоял, а потом тихо исчез, чтобы никому не навязывать своего присутствия. И вот, так же, как полностью отдавался Михаил Леонович работе, так же, как полностью отдавался он тексту, который переводил, так он отдал себя Богу. Он каждый день молился. Он причащался Святых Таин. Над ним было совершено Таинство Соборования, которое он принял как великую радость, как великий дар от Бога. И поэтому не случайно мы сегодня собрались в церкви, чтобы молиться о нем. Это не какая-то дань тому, что теперь всех отпевают. Нет! Это что-то абсолютно личное, абсолютно его, это тайна его личных отношений с Богом.
Вчера очень многие люди говорили о том, какое значение имеет то, что сделал Михаил Леонович. Действительно, надо сказать, что было искусство перевода «до Гаспарова» и теперь есть искусство перевода «после Гаспарова». Никто не умел до Михаила Леоновича так точно передавать самые сложные латинские, греческие, а потом и итальянские, и другие стихи по-русски, так, чтобы в них был при переводе минимум потерь или вовсе даже не было потерь. Мне был дарован такой замечательный опыт. В студенческие годы я перевел довольно много, не совсем полностью «Ars amandi» Овидия. Потом вышел Овидий в переводе Петровского и «Ars amandi» в переводе Михаила Леоновича. Сравнение двух текстов – моего, студенческого, и его – меня потрясло до глубины души, потому что я увидел, как можно, как нужно и - в то же самое время – как невозможно работать с текстом: как можно сделать русский текст до такой степени близким к оригиналу. Я помню, как он читал еще не напечатанных вагантов, и – то же самое: следя за ним по книжке, мы все - студенты Московского Университета – поражались, как это сделано. Нет – не профессионально, здесь слово «профессионально» не подходит. Это было сделано так, как никто другой не умеет и, наверное, еще долго не будет уметь переводить.
Мне не хочется говорить долго. Мне бесконечно больно и бесконечно радостно от того, мы можем молиться за этого чудесного, за этого прекрасного, за этого добрейшего и деликатнейшего человека. Человека, который никогда никому не навязывал себя. Человека, который всегда умел уходить в тень. Человека, который так много сделал и так пламенно уверовал и встретил Бога в своей жизни. Будем молиться, братья и сестры, о дорогом, бесконечно дорогом нам Михаиле Леоновиче. И будем помнить, что эти наши молитвы о наших родных и близких, о наших усопших – они, так же как и в Таинстве Евхаристии, когда мы поминаем их во время Евхаристического Канона, соединяют нас в одно единое целое. Потому что во Христе мы едины. Мы, живущие и усопшие, – одно во Христе, и об этом никогда не надо забывать.
Москва, 11 ноября 2005 г.