Он был последним из деятелей русского религиозно-философского возрождения

15 января отошел ко Господу выдающийся православный богослов, член попечительского совета Свято-Филаретовского института профессор Оливье Клеман

«Кифа»: Оливье Клеман - человек, который во многом занимался святоотеческим богословием и при этом говорил об общинах как пути выхода из кризиса модернизма. Некоторые люди увидели бы в этом противоречие. А Вы?

Свящ. Георгий Кочетков: Я очень хорошо понимаю в этом Клемана. Действительно, общинность, возрождение братского духа, т.е., вообще говоря, евангельской жизни в церкви, является единственным реальным выходом из общецерковного и общеправославного кризиса. Нужно устраивать жизнь церкви на более прочных основаниях, а для этого нужно вспомнить о наследии и святых отцов, и духоносных старцев, и современных мучеников, и древних апостолов и мучеников. И это всё связывается одной линией любви - а именно любовь лежит в основе и общинной, и братской жизни.

«Кифа»: Расскажите, пожалуйста, об общении с Оливье Клеманом - как вы познакомились, что больше всего Вам запомнилось из личных встреч с ним, что было самым главным в общении с ним для Вас?

Свящ. Георгий Кочетков: В начале 90-х годов, когда Оливье Клеман приезжал в Москву по приглашению Александра Кырлежева для чтения лекций, которые были опубликованы потом в журнале «Православная община», я пригласил его к нам в храм. Он приехал и был на богослужении во Владимирском соборе б. Сретенского монастыря. Мы с ним очень хорошо поговорили тогда. Я сразу понял, что он человек, который внутренне, сердцем знаком с Бердяевым, с его наследием. Это очень чувствовалось.

На меня всегда производили впечатление встречи с ним. Он явно был человек, который думает о многом, думает не предвзято, не с каких-то узко-националистических или узко-конфессиональных позиций. Это известно и по его трудам. Он был очень активен, он часто выступал, много писал, издавал книги. Я помню книгу о Бердяеве, которую он мне подарил. Она здесь была совершенно не известна и, по-моему, до сих пор не переведена на русский язык с французского. Она и сейчас хранится в моей библиотеке с его надписью. Он во мне сразу признал родственную - через нашего общего духовного учителя - душу.

Конечно, для меня были очень важны и первая встреча, и самая последняя. Он был одним из тех людей, каждая встреча с которыми запоминается. Я помню все встречи, я помню все разговоры. Часто случается, что встречаешься даже с очень хорошими людьми, а потом мало что остаётся в памяти и в сердце, кроме общего ощущения. А с ним как-то всё сохранялось.

Я помню, как чисто по-французски он встречал меня дома, и мы говорили, конечно, о самом главном. По-другому было невозможно. Я, собственно, познакомился с подлинной тонкостью, утончённостью, даже изощрённостью французской культуры больше всего через него, даже не через собственно культуру, не через живопись и архитектуру или историю, а вот через это непосредственное живое общение с Оливье Клеманом в его доме. Он был человеком, который мог показать свою культуру ненавязчиво, просто, по-христиански, с любовью. Она служила ему: не он ей, а она - ему. Она служила Христову делу. Вспоминается его удивительная доброта, мягкость и в то же время тонкая ирония и тонкий вкус.

Его глубокие мысли, выдержанные, не грубые, учитывающие много факторов современной жизни, иногда не совсем обычные, казались не очень традиционными. Но это лишь на первый взгляд. Он думал о многом, он думал о проблемах церкви, думал о том, как их решать. И хотя формально он был учеником Вл. Лосского, но реально, духовно, внутренне - конечно, учеником Бердяева. В этом смысле он, конечно, был последним из деятелей русского религиозного философского возрождения, хотя он сам не был русским.

По духу он был настоящим христианином. Он ничего не сужал, он ничего не редуцировал в христианстве, и это было прекрасно. Он старался расширить там, где другие до него уже, к сожалению, что-то редуцировали или исказили. Он именно эти вещи чувствовал, видел, как человек, который должен был, подобно Аверинцеву, придя сознательно к вере, всё познать сам, сам всё «пощупать», сам всё определить, сам всё попробовать на вкус. Поэтому его суждения всегда были оригинальны, всеобъемлющи и прекрасны.

«Кифа»: Всегда кажется, что богослов - это человек, который немного отстранён от реальной церковной жизни и больше занят умозрением. Но когда мы были у него в гостях в 2004 году, он очень живо расспрашивал о жизни нашего братства.

Свящ. Георгий Кочетков: Он никогда не был абстрактным богословом. Его богословие - это была его жизнь, его мысль и его действие. Он своей жизнью прославлял Бога - и это было его богословие, так же, как у Бердяева. Поэтому его нельзя, как и Бердяева, назвать лишь «профессиональным богословом». Он, конечно, имел профессиональные знания, но богословие, как и философия, - это не профессия. Это качество жизни, качество духа, качество мысли, качество и души, и культуры человека.

«Кифа»: Что оказалось самым важным в его служении и чего нам прежде всего стоит искать в его наследии?

Свящ. Георгий Кочетков: Наверное, как во всём русском религиозно-философском возрождении - творческого духа, свободы, любви, универсальности, всеобъемлемости, умения всех понять и самому быть понятным.

Беседовала Александра Колымагина

КИФА №2(92) февраль 2009 года