«Для многих осознание лжи марксизма, коммунизма и советской пропаганды было личной трагедией»

Интервью с А.И. Огородниковым

А.И. Огородников - гл. редактор газеты «Община XXI век», директор детского центра «Остров Надежды», с 1973 г. занимается христианской благотворительной и правозащитной деятельностью

А. Алиева: Александр Иоильевич, видите ли Вы в современной журналистике примеры солидарности? Есть ли они сейчас? На каких основаниях можно обретать эту солидарность в  журналистике?

А. Огородников: Нет, не вижу. Может быть, они есть, но мне неизвестны. Возможно, есть в светской журналистике, когда ополчаются против кого-то, т.е. негативный пример солидарности. К примеру, помните, когда Киркоров оскорбил одну журналистку, ему объявили бойкот. Но позитивной солидарности я не вижу.

Мне кажется, что солидарность возникает тогда, когда есть большое серьезное общее дело, и оно подвергается риску. Тогда становится необходимой поддержка друг друга, и возникает солидарность.

Н. Игнатович: Вероятно, примеров такой солидарности было много в советское время?

А. Огородников: Да, они были. В советское время тоже было много проблем, но это была абсолютно иная эпоха. Например, в самиздате мысль о гонорарах тогда просто в голову никому не могла прийти. Все понимали, что гонорар может один быть - изгнание из университета, в лучшем случае, в худшем - заключение. И люди шли на это, а окружающие это понимали. Была ценность слова, слово было поступком и понятна была ответственность человека, произносящего, исповедующего слово правды. Когда он шел на это - была среда, в которой он ощущал поддержку. И люди платили ему благодарностью за то, что он берет на себя определенное жертвенное служение.

Н. Игнатович: А что заставляло сопротивляться советскому режиму? Что давало силы идти на это?

А. Огородников: Когда у нас в журнале «Община» были выборы главного редактора, то это просто были выборы того, кто будет сидеть. Но нами двигала жажда правды, жажда истины. Для многих осознание лжи марксизма, коммунизма и советской пропаганды было просто личной трагедией. Я знаю людей, которые были даже на грани самоубийства.

Журналистика стала для нас исповеданием веры. Мы, сами того не ведая, создали православную журналистику. Ведь до нас ничего не было! Был XIX в., но потом была пропасть, мученики, молчание. Мы комсомольцы, неофиты, которые чудом пришли в церковь. Мы не могли не писать: поколения перед нами тихо сошли в могилу. И мы осознали, что через нас звучит их задавленный крик, вопль о правде, об истине, об их страдании.

Перед нами стояла проблема, - что такое быть православным? Ведь не было живого предания. Оно было глубоко в подполье, сокрыто от нас. У нас была опасность - оказаться одной из небольших московских групп, которые замыкаются у себя на кухне, боятся КГБ, и это все вырождается чуть ли не в секту. Нам важно было понять, что такое быть православным. Нам нужно было найти человека, умудренного духовным опытом, который мог бы помочь нам обрести понимание веры. Не было книг, священники были запуганы - их могли снять с прихода, лишить регистрации и т.д., боялись молодежи, потому что знали, что с молодежью приходит КГБ.

Несмотря на КГБ, мы были принципиально открыты миру. Когда люди собирались на наши семинары, они словно попадали в иной мир. Эта атмосфера возникала сама, мы ее искусственно не создавали.

Затем наши документы стали читать по «Голосам...». У нас не было цели звучать, просто получилось так, что мы не могли молчать. Когда нас особенно стали бить, мы выпустили ряд документов, и люди, которые это слышали, сказали: «Это так резко отличалось от обычной диссидентской, протестной декламации». Это был совершенно иной дух. Одна женщина сказала: «Льва мы видим по когтям».

А. Алиева: Скажите, а что это был за семинар и долго ли он существовал?

А. Огородников: Официальной датой начала его работы считается сентябрь 1974 г. Но он был и до этого, просто к сентябрю 1974 г. он структурировался и получил название «Христианский Семинар по проблемам Религиозного Возрождения». Чтобы его уничтожить, в 1978 г. после гонений, запугиваний и отказа эмигрировать меня арестовал КГБ. Они использовали систему заложников: последовательно было арестовано 13 активных участников Семинара. Когда арестовали основных членов семинара, он перешел в более скрытую форму, став законспирированным общением ряда друзей. Когда я вернулся, мы хотели его возобновить, но не только изменилась уже эпоха, нет, было слишком много тех, кто не желал этого в православной среде. Были колоссальные интриги внутри, чтобы нас расколоть.

За полгода до ареста я ушел от о. Димитрия Дудко. Я был его духовным чадом, был с ним очень близок, но за полгода я ушел от него официально. Он был арестован, была сильная кампания в его защиту. Он покаялся перед советской властью - не просто написал письмо, его показали по телевидению, где он каялся и говорил, что занимался антисоветской агитацией и пропагандой, что им руководили враждебные центры и т.д. Для меня это не было неожиданностью, но для ряда людей это был колоссальный слом, были даже попытки самоубийства среди его духовных чад. Мы-то были мальчишки ничего не видевшие, а он уже прошел 8 лет сталинских лагерей. В итоге мы выдержали, а он сломался тут же, хотя у него были совершенно иные, хорошие условия содержания. Этот опыт беспрецедентен, не потому что мы были какие-то особенные. Нет, мы были и есть обычные люди, просто рационально многое объяснить невозможно.

За мной был очень плотный контроль, в КГБ знали, что я - лидер, активный человек, все связи сходились на меня. Люди ехали к нам с разных сторон, о нас шла молва. Мы своим видом показывали, что мы уже не советские, это была молодежная православная субкультура. Я носил длинную шинель, длинные волосы и т.д. Были случаи, когда я уходил от них и не мог понять как. Это было такое ежедневное чудо. Так было постоянно, мы этого не просили, но вот - совершалось. И мы сами поражались - как, почему это происходит, кто мы такие, мы не достойны всего этого! Это было ощущение связи с живым Богом.

Н. Игнатович: В конце 80-х - начале 90-х мы все пережили массовую волну призыва к покаянию, а потом это все как-то сошло на нет...

А. Огородников: Я в это время, обращаясь к нашей иерархии, писал о покаянии и говорил, что мы вступаем в уникальный, беспрецедентный период истории, что мы можем изменить судьбу России, но для этого нужно пройти покаяние, очиститься. Я сказал, что это уникальная возможность, если мы сейчас ее упустим, то мы упустим историю, не сможем ее изменить. И иерархия должна дать образ этого покаяния, она должна покаяться, ведь мы же знаем, что было сотрудничество с атеистическими властями. И только один архиепископ Виленский и Литовский Хризостом (ныне - митрополит) об этом написал и покаялся. Остальные же этот призыв проигнорировали.

Н. Игнатович: А чем для Вас стало время перестройки?

А. Огородников: Я пытался что-то сделать, создал Христианско-Демократический Союз России, издавал газету, мы занимались активной общественной деятельностью. У нас была фракция в московском парламенте, я участвовал в выборах.

Я пытался делать все, чтобы претворить в жизнь именно христианские ценности. Я этому посвятил жизнь. Это была политика, благотворительность, публицистика, просто общественная деятельность и т.д. Все, что было в моих силах, я пытался использовать, например, столовую создал, где мы спасли миллион семьсот двадцать тысяч человек. СССР распадается, огромные толпы кинулись в Москву - из Карабаха, Абхазии, Ферганы. Москва вообще не была готова, люди попадали сюда избитые, в рваной одежде, еле вырвавшись из пекла, и они никому не были нужны. Единственное место, где их принимали, была наша столовая - мы их кормили, давали одежду, пытались как-то утешить. Помещение потом отняли, но за 7 лет мы спасли от голода, накормили, вернули надежду.

Потом был открыт негосударственный христианский детский центр «Остров надежды». Сейчас там пятьдесят четыре человека. Власть постоянно пытается его закрыть, она просто не терпит независимых людей, не может допустить, что есть люди, живущие иначе, чем они.

Н. Игнатович: В этом году мы вспоминаем 70 лет начала массовых репрессий 1937 г. Но подлинного осмысления и памяти нет. Ответственности на себя никто не взял. Что делать?

А. Огородников: Это очень важно, Вы правы. Одно дело говорить - новомученики, они расстреляны, мы их почитаем, канонизируем. Кровь новомучеников, обильно пролитая, для меня это, образно говоря, крещальная купель новой христианской России. Но есть же еще живые исповедники, и о них молчат. 

Меня поражало поведение лидеров КПСС, стремительно перекрасившихся во время перестройки в демократов. Люди, которые достигли больших командных высот в КПСС, которые были крупными партийными функционерами, критиковали КПСС так жестко, что у меня было ощущение, что люди жили просто на Марсе все время, прилетели, увидели КПСС и нам рассказывают, как это ужасно. Меня этот цинизм просто поражал. В духовной жизни ничего просто так не происходит. Эта болезнь разлагает общество, не может быть новой жизни, потому что мы не принесли покаяния и не воскресли для новой жизни.

Н. Игнатович: В этом году наш Институт начинает свой 20-ый учебный год. Что бы Вы могли пожелать нашему Институту в преддверии этой даты?

А. Огородников: К своему стыду, я, несмотря на то, что общаюсь с вашим братством, не так много знаю о вашем Институте. Это моя ошибка. Сейчас вы на православном поле остались, по-моему, единственные, кто поднимает актуальные, важные темы. Все боятся этих тем, да и говорить о них некому. Вы являетесь для православной совести этаким бревном, которое падает в болото, вызывая кваканье лягушек, переполох. Это нужно обязательно продолжать. Ставить эти острые проблемы и на примере вашего братства предлагать решения. Я желаю Институту только успеха и процветания, развития, и укрепления своего положения.

Фото Анатолия МОЗГОВА

КИФА №14(72) ноябрь 2007 года