Он всегда ждал от своих учеников готовности служить Церкви

Протоиерей Александр Ранне рассказывает о митрополите Никодиме (Ротове)

- Отец Александр, еще мы хотели бы попросить Вас рассказать о митрополите Никодиме (Ротове), которого Вы, как мы слышали, хорошо знали. Конечно, есть книга, ему посвящённая, и мы слышали рассказы о нём от протопресвитера Виталия Борового, но все же мы хотели бы попросить Вас поделиться воспоминаниями - каков был владыка в жизни.

Прот. Александр Ранне: Я был его иподьяконом. Мне сейчас уже почти 56 лет, а владыка Никодим умер, когда ему было 48. Но я себя чувствую мальчишкой перед ним. Иной раз задаёшься вопросом, как бы владыка Никодим смотрелся сегодня, как бы участвовал в жизни современного общества? Ведь, конечно, то время, в которое я его знал - 70-е - 80-е годы, - и сегодняшнее время - это совершенно разное дело, и Вам даже, наверное, и не представить это никак. Я объясню это на своём собственном примере. Мой отец и его друзья приехали в Ленинград после войны из Эстонии. И у них в памяти сохранились еще те воскресные школы, которые оставались в Эстонии в предвоенное время. Я помню, как во время их дружеских бесед один из них, солидный такой протоиерей, сказал: очень хочется дожить до времени, когда я смогу преподавать детям Закон Божий... Было это где-то в конце 80-х годов. А где-то в 75 году, когда благодаря владыке Никодиму активно развивались наши отношения с Финской православной и с Финской лютеранской церквами, и власти этому не препятствовали, потому что церкви в Финляндии - и православная, и лютеранская - имеют государственный статус, и это было выгодно для отношений с соседней страной, мы в рамках Синдесмоса поехали в Финляндию. Я был семинаристом. Мы в первый раз за границу приехали, всё было чрезвычайно необычно и интересно, мы были молодые люди, и как-то очень быстро забыли, что мы из Советского Союза. Нас возили по Финляндии, показывали молодёжные лагеря, детские лагеря, для нас было вообще непонятно, как этим можно заниматься. И потом вдруг к нам подошли корреспонденты, просили дать интервью: как вам понравилось?

Ну, я сдуру и сказал: все замечательно, мне особенно детский лагерь понравился, очень хочется, чтобы у нас такой был.

Ну, сказал и сказал. И уехал.

Приехал в Советский Союз, и вдруг подходит ко мне секретарь финского консульства, (была у нас такая хорошая знакомая, она всегда переводила на церковных встречах и, на моё счастье, иногда в Петербург и в Москву приезжала) и говорит: «Что ты там сказал-то? Ты что? Не боишься?» Я, уже окунувшись в свою действительность, понял и говорю: «Родная, измени что-нибудь там, пожалуйста».

Сегодня смешно даже вспоминать - ну, что я там такого особенного сказал? Но в те годы это было невозможно.

И, конечно, тогда митрополит Никодим был человеком, который, с одной стороны, понимал реальность, в которой ему приходилось спасать церковь, а с другой стороны - он знал, куда он её ведёт. Это был человек планетарного мышления. Он был очень большим патриотом России. Даже не буду рассказывать почему. Он был выходцем из глубины Рязани, прекрасно знавшим славянский язык (он сочинял службу по-церковнославянски, сам писал), любившим проповедовать в «византийском» стиле. Из этих проповедей, конечно, мало что можно было вынести, потому что витиеватые фразы, из которых он строил проповедь, были чрезвычайно тяжелы для человека, пытающегося вникнуть в то, что он хотел сказать. Мысли были у него очень глубокие, иной раз сил не хватало, в частности, у меня, фразу по-настоящему до конца-то дослушать.

Он очень любил богослужение, любил его во всех его нюансах. Его очень раздражало здесь всякое небрежение, он вообще был раздражительный человек, но быстро отходил, и даже иногда мог попросить прощения.

Он очень любил гулять со студентами. У него день заканчивался очень поздно - в час ночи, и он всегда брал какого-нибудь студента с собой гулять по тёмному архиерейскому садику, который идет за академией по набережной до монашеского кладбища. Помню, что когда мне приводилось с ним там ходить, мы почему-то всегда останавливались там, где он сейчас похоронен - я только потом, когда его похоронили, это понял.

Во время этих прогулок говорили обо всем, в том числе и о вещах довольно-таки сложных. Он очень любил монашество, он очень болел душой из-за того, что у него не было монастыря (ему не давали его открыть). Он был настоящим монахом, и он считал, что священник должен быть несемейным, потому что он должен быть свободным для служения Церкви. Он не понимал, как так можно ещё обременять себя семьёй, если ты собираешься Церкви служить. Для него это было самое важное, так что когда мы с ним гуляли, он и меня склонял к монашеству, пояснял, почему это так важно для Церкви. Но я ему сказал: «Владыка, я сын священника, у меня была очень хорошая семья, и мне трудно понять - как так без семьи посвящать всю жизнь Церкви? А Вы гарантируете мне, что я буду бегать по стране и служить Церкви всеми фибрами моей души?»

Он говорит: «Нет, не гарантирую».

«Тогда, если я в простом приходе окажусь и один совсем, что я там буду делать?»

И он тогда мне ничего не ответил.

Конечно, можно было сказать - ты должен молиться там, поститься и так далее. Но он прекрасно понимал, что перед ним был совсем мальчишка. Он был человеком, который понимал своего собеседника, умел его видеть и слышать.

Когда мне велено было поехать в Италию учиться, я задумал жениться. И он мне сказал: «Что же ты так торопишься жениться?» Он хотел, чтобы там, в Италии, поглядев на пример всех этих целибатов, я стал монахом. А я ему говорю: «Владыка, я хочу туда поехать священником». - «Поедешь священником». Для него, если он хоть чуть чувствовал, что человек думает не о себе, а о Церкви - это было всё. Он сам рассказывал, как когда-то в молодые годы, в Угличе, по-моему, это было, он был совсем молодым священником, только-только его рукоположили, и правящий архиерей епархии, великий исповедник, который многие годы отсидел в лагерях, вызвал его и сказал: «Отец Никодим, у меня два прихода, они очень далёкие - такой-то и такой-то - выбирай». «А где престольный праздник ближайший? Туда и еду». Он не спросил - большой ли храм, маленький ли, далёкий ли, на болоте ли, а - где престольный праздник? Вот это отличало его всегда, и этого он всегда ждал от своих учеников: готовности служить Церкви.

Новгород, июль 2007 г.

Вопросы задавали Сергей Озерский и братья и сёстры Крестовоздвиженского братства. В расшифровке и подготовке материалов участвовал Олег Андрианов

КИФА №12(70) сентябрь 2007 года