Весть радости

Из выступлений на прошедшей в Санкт-Петербурге 30 ноября 2006 г. презентации книги «Художественное наследие сестры Иоанны (Рейтлингер)»

А.М. Копировский, профессор церковной археологии Свято-Филаретовского института: Очень рад, что есть возможность поговорить о творчестве сестры Иоанны. Это удивительный, замечательный человек и выдающийся художник, о ней нужно говорить, а ее творчество - серьезно и внимательно изучать.

Во время жизни во Франции она писала, в основном, для церкви. Ее работы предназначались для действующих храмов. Они предполагали не созерцание их как художественных произведений в тишине музейных залов, а соединение со службой. Православная традиция богослужения очень устойчива, в ней почти ничего не меняется, по крайней мере, зрительно, внешне. И требовался какой-то особый настрой богослужения, чтобы его сочетать со столь непривычными росписями и иконами. Обычное приходское богослужение на фоне росписей сестры Иоанны с трудом себе представляешь. Впрочем, в Париже 1930-х гг. православная церковь переживала, при всей внешней нищете, особенный духовный подъем.

 В чем особенность творчества сестры Иоанны? В чем уникальность самой ее фигуры и ее живописи? Дело в том, что для иконописца ХХ века всегда стоит вопрос - чем руководствоваться при написании иконы. Иногда он стремится подражать великим мастерам, которые были до него, т.е. стилизоваться. Сейчас есть даже целое направление - реконструкция древних икон, точнее, восстановление тех утрат, которые в них есть, ради возвращения иконы в первоначальное состояние. Ни для кого не секрет, что «Троица» Андрея Рублева, с точки зрения сохранности живописи - руина, в ней довольно многое утрачено. Попытки таких реконструкций иногда вполне научны, а чаще - проблематичны, вариативны. Есть стремление просто делать копии или писать «а-ля» Рублев, Дионисий, домонгольские иконописцы, в крайнем случае - «в духе» древней иконы. И кажется, что это все, что можно на сегодняшний день делать иконописцу.

Если же иконописец начинает идти «от себя», как бы сочинять свою икону, то это вызывает раздражение, смущение, возмущение. И честно говоря, на этом пути мало что удается. Человек, делающий что-то вне канона, - что он может сделать? Естественно, напрашивается печальный вывод, что с иконой покончено, что нужно смотреть древние вещи, нужно писать как древние иконописцы, стилизоваться под них и на этом успокоиться. При этом, поругивая, естественно, западноевропейскую традицию - живописную, объемную, живоподобную и т.д. Все это мы более-менее привыкли слышать. Это тоскливо. Вдохновения это не вызывает, но кажется, что иного выхода нет.

Так вот, сестра Иоанна - одна из немногих иконописцев, которая пошла не первым и не вторым, а третьим путем. Она попыталась возродить иконопись, найдя сочетание между древней традицией и свободным творчеством. Вы понимаете, что это сочетание не может быть механическим: немножко древнего, немножко нового. Тогда это будет кентавр. Для нее задача была принципиально иной. И постановка вопроса была иной: не сочетание древнего и нового, что всегда эклектично, а сохранение духа древности, но живопись должна быть новой. Канон, безусловно, сохраняется, поскольку она пишет для церкви, для храмов, но вместе с тем основой должно быть свободное художественное начало - вдохновение. Эти вещи с трудом сочетаются. И поэтому, повторяю, когда знакомишься с работами сестры Иоанны в первый раз, не вникая в них, впечатление может быть шокирующим. Ее рука узнается всегда, хотя направлений ее творчества несколько. Она не делает одного и того же все время.

С другой стороны, как она сама это замечательно и парадоксально сформулировала в письме к о. Александру Меню: «Мое послушание - это свободное творчество». Вдумайтесь! Творчество как послушание - вот основа, на которой рождается то, что мы сейчас видим. Приведу еще одну фразу, которой она во многом обязана как обоснованию ее подхода к церковной живописи. Это не ее слова, это слова о. Сергия Булгакова, ученицей которого она была. Разумеется, о. Сергий Булгаков - не иконописец, не художник. Он религиозный философ, богослов. Я не говорю, что он еще и политэконом, это все-таки было раньше. Во всяком случае, он человек очень широких интересов, большой глубины, и не будет преувеличением сказать, что это один из самых выдающихся, если не самый выдающийся православный богослов ХХ века. Оспариваемый, также вызывающий смущение и возмущение, но при этом самый значительный богослов. Однажды он написал, что задача иконописца - это «нахождение современными средствами и современным сознанием однажды найденного мастером». Мастером древности.

Понятно, что задача современного иконописца не может состоять из выполнения некоего набора «заповедей». Вы знаете, что в Ветхом завете было 613 заповедей. И, видимо, по этому образцу, многие современные иконописцы, вообще церковные люди, думают, что чем больше набрать заповедей, тем лучше можно будет соответствовать серьезной традиции. Но о. Сергий Булгаков в своей книге «Икона и иконопочитание» написал совсем простые, но очень важные слова, минимизировав все формулы типа «заповедь на заповедь». Вот они: «Икона должна быть не пуста, в ней должен быть отобразившийся луч Божества». Т.е., она должна быть живой, но понятно, что она должна быть при этом иконой. Для этого что-то должно родиться. Нужно не сконструировать, а именно родить нечто на той основе, которая естественна для данного художника.

Сейчас родиться иконописцем, находиться «от младых ногтей» в той среде, где создается иконопись, практически невозможно. Должно пройти несколько поколений, чтобы создалась среда, в которой будут рождаться иконописцы. Я не знаю, сколько поколений, но думаю, что это не 100 лет, а гораздо больше. Потому что пока у нас есть лишь отдельные яркие иконописцы, но вокруг них не создается школы. Существуют только подражатели. Очень важно еще и то, что и в этой области невероятно силен дух коммерции. Сейчас все иконописцы стараются делать вещи на заказ. Благо, открываются новые церкви, срочно нужны иконы в больших количествах, росписи в большом объеме. Поэтому практически любой, даже начинающий иконописец может быть востребован. Если он найдет такое место, то заплатят ему достаточно хорошо. И люди поддаются на это, и пишут сразу и много. Но, вы понимаете, что это называется известным современным термином халтура. Иногда она очень благочестивая, очень благоговейная. Люди пытаются поститься, использовать каноны, молиться. Но мастерство не этим приобретается. Мастерство этим оттачивается, а приобретается оно, даже при наличии таланта, многими годами учения и труда. А учиться у кого? Ведь создание творческой иконописной среды связано не только с возрождением искусства, но, прежде всего - с возрождением самой церкви. А это возрождение еще только в самом начале. Повторяю, задача это непростая и долгая.

Сестра Иоанна идет от того, что для нее, как художника, естественно. Она - художник. Она не иконописец. Она не рождалась в иконописной среде. Если пользоваться аналогией с изучением иностранного языка, то иконопись для нее была иностранным языком. Она его изучила, и она на нем говорила свободно. Но живопись - это то, что для нее естественно, тот  язык, на котором она думает и говорит. Однако она хочет писать именно иконы. И вот, рождается удивительный синтез: сестра Иоанна (тогда - Юлия Николаевна Рейтлингер) учится у иконописцев старообрядческой выучки, но, научившись, переходит все-таки к живописи, к новой «иконной живописи», пытаясь, прежде всего, сделать ее живой, но чтобы в ней ощущался канон. И это уже не стилизация.

Она была не просто ученицей о. Сергия Булгакова, а его помощницей. При этом она не только помогала ему и его семье по хозяйству, она впитывала то, что он говорил, и затем это выражала. Он, конечно, не руководил ею как иконописцем, не диктовал ей - что писать. Но он ее вдохновлял, он приобщал ее к своему богословию. Что у нее получилось, давайте сейчас посмотрим.

1. Фотография Ю.Н. Рейтлингер в молодости

Прежде чем смотреть на ее работы, нужно внимательно вглядеться в ее лицо. Излишне говорить, что оно поражает не особой внешней красотой, совершенством черт, но глубокой серьезностью. Это лицо человека, который понимает, что он делает, хотя это еще очень юная девушка. В ее лице читается удивительная ясность, целостность и чистота.

2. Фрагмент иконы Богоматери «Умиление».

Обычно под словом «Умиление» понимается изображение Богоматери с Младенцем типа Владимирской, когда Она прижимается щекой к Его щеке. Но существует и второй извод иконографии «Умиление» - западноевропейского происхождения - без Младенца, со склоненной головой и молитвенно сжатыми перед грудью руками. Такая икона была в келье преподобного Серафима Саровского. Понятно, что она была выполнена в традиции западноевропейской, объемной живописи. Но сестра Иоанна переводит эту западноевропейскую иконографию и западноевропейский образ как бы назад, вглубь, в древнерусскую икону. Здесь, совершенно очевидно, есть следование древнерусской традиции, канонам. «Живоподобие», округлость, светотень - все это уходит. Остается выразительность высокого смирения, внутренней печали. То, что в настоящих древних иконах, к счастью, бывает, хотя и довольно редко. Итак, она пытается сохранить то, что возможно в этой ситуации, от живописи, и соединить это с древнерусской традицией. Но акцент все-таки у нее получается, совершенно очевидно, на древней традиции.

3. Икона Жанны д'Арк

Вы легко прочитаете надпись на этой иконе. Перед вами изображение необычной святой. Уже по ее одежде - воинским доспехам - вы видите, что это не православная святая. Женщины-рыцаря у нас, к сожалению, в святцах нет. Это Жанна д'Арк. Сестра Иоанна получила свое иноческое имя в честь святого Иоанна Предтечи. Но «Жанна» и «Иоанна» - это одно и то же имя, так что здесь есть и личный момент.

 В чем особенность этой иконы помимо сюжета? Дело в том, что по внешним характеристикам она очень похожа на небольшие русские иконы конца XIX века, иконы народной традиции. Удивительно, что сестра Иоанна, которая обычно воскрешает, по крайней мере, пытается возродить древнерусские, высокие, строгие образцы, как мы это видим на иконе Богоматери, идет в сторону народной иконописи. Это очень простое письмо, очень умилительное, здесь много от лубка. Это не случайно. Потому что если воскрешать иконописную традицию, ее надо воскрешать всю, а не отдельные фрагменты. Таким образом, святая Иоанна д'Арк входит в православную традицию как бы «снизу».

4. Фрагмент иконы Богородицы  «О Тебе радуется»

Название иконы - начало молитвы Богородице: «О тебе радуется, Благодатная, всякое творение: ангельский собор и человеческий род». И вот, среди человеческого рода, как вы видите, Богородице радуются дети. В масштабе иконы (а это большой сюжет со многими фигурами) дети, конечно, теряются, и издалека смотрятся всего лишь как некие белые пятнышки на одеждах своих родителей. Но когда мы смотрим на них вплотную, то видим, что эта радость выражена очень сильно. Это одновременно радость и удивление. Заметьте, что достигается такой эффект без перехода к живописности. Это икона, которая ожила. В основной массе древних икон подобной выразительности нет. И многие думают, что так правильно, что в иконе и не должно быть никакого выражения, что икона «выше всех чувств». Но быть выше всех чувств - это установка скорее буддистов, чем христиан. И когда мы обращаемся к шедеврам иконописи, к духовно гениальным вещам, то видим там чувства, только они преображены. Это не открытая эмоция, конечно, но чувства, в которых нет страстности. Выразительность же здесь такая, которая свойственна немногим древним иконам.

5. Благовестие ангела пастухам - Рождество Христово

Это вещь, на которой хотелось бы остановиться немного подробнее. Ангел стремительно низвергается с небес. Внизу все такое маленькое - т.е. мы видим землю как бы с точки зрения ангела. А слева Вифлеемская звезда над родившимся Младенцем. И ангел в некотором смысле подобен этой звезде, что соответствует некоторым святоотеческим толкованиям. При этом ангел совершенно прозрачен, он обрисован лишь легким контуром. Он, действительно, «дух, посылаемый на служение для тех, кто имеет наследовать спасение» (Евр 1:14). Он - не прекрасный юноша в развевающихся одеждах. И уж рядом с этим совсем нельзя поставить ангелов эпохи барокко с их пухлыми щечками и прочими телесами. В традиционной иконописи такого нет. Что-то подобное есть лишь в акварельных «библейских эскизах» Александра Андреевича Иванова. Но он их писал как наброски к будущим (слава Богу, не написанным) работам в духе нормального академизма. Однако именно его эскизы были восприняты впоследствии как законченные шедевры. А у сестры Иоанны это не наброски, а попытки найти и выразить те духовные качества, которые уже невозможно передать в старой традиции. Вы знаете, какого размера эта икона? В ладошку, даже меньше. Но здесь все найдено. Мы присутствуем при рождении новой иконописи, которой так ждал А. Иванов (вспомним его слова: «Я живописец, готовящийся создать новый иконный род»). Понятно, что такие вещи сестра Иоанна не «печатала» по одной, по две в неделю. Это даже на фоне ее разнообразного творчества редкие вещи. Но удивительные.

6. «Христос спасает утопающего Петра - Хождение по водам»

В традиционной иконописи такой иконографии нет. Есть композиция «Хождение по водам» у И.К. Айвазовского. Но у него главный герой - море. Есть гениальный акварельный эскиз на эту тему Александра Иванова, может быть, лучший из его эскизов. Но там Христос и Петр изображены на фоне даже не совсем морской, а скорее какой-то космической стихии. Они оба, в некотором смысле, «духи», только сомневающийся Петр в прямом смысле уподоблен «морской волне, ветром развеваемой» (Иак 1:6), а Иисус напоминает какого-то грозного ангела. У сестры Иоанны, наоборот, все достаточно плотно, ярко, крепко, но акцент в ее иконе на другом. Христос стоит на воде уверенно и твердо, Петр утопает. Но как? Здесь больше ощущение трясины, чем воды. И Христос его достает, вытягивает оттуда. Не исключено, что основой для этой иконографии, сознательно или нет, послужила икона «Воскресение - Сошествие во ад», где Христос буквально вытягивает из адской пасти Адама. В некоторых иконах - и византийских и русских - это очень ощутимо. Христос берет Адама за руку, часто - за кисть, и тянет ее вверх. Так и здесь. Рука Христа держит Петра за кисть, а Петр очень сильно напоминает Адама, находящегося «во тьме и тени смертной».

Взгляните еще раз на их руки. Свободная манера письма, яркие световые блики на обеих фигурах. Христос как бы передает Петру Свой свет. Очевидно, что в основе такой манеры письма - живописная стихия. Однако левая рука Петра поднята в традиционном иконописном жесте молитвы.

Мне кажется, что именно этот фрагмент во многом характеризует все творчество сестры Иоанны. Она и есть тот художник, в  лице которого живопись, ищущая выхода из тупика стилизации или из тупика абсолютного своеволия, обращается ко Христу. И протянутая рука Христа как бы извлекает ее из пучины. Если бы художник не шагнул за борт, ко Христу, если бы он остался в своей лодке, испугавшись, конечно, он не смог бы приобщиться к большему. И этот фрагмент во многом должен ободрить современного иконописца. Не в том смысле, чтобы делать все, что ему вздумается, и как можно больше, а дерзать, ища таких путей, какие искала и нашла сестра Иоанна.

***

Напоминаю, что моей задачей было всего лишь представить вам альбом с репродукциями ее работ. На них нужно неспешно и внимательно посмотреть. Причем посмотреть не так, как у нас принято - с непременной однозначной оценкой: да, это новое, вперед! или: нет, ничего похожего на древние иконы, все ужасно и т.д. А нужно - посмотреть, почитать о ней, о ее творчестве, подумать. То есть, выход такого альбома - это приглашение к серьезной работе. Думаю, что ее результаты превзойдут все самые смелые ожидания.

А.А. Буров, зам. главного редактора газеты «Кифа»: Спасибо большое, Александр Михайлович. В этом рассказе соединились характеристика и творчества сестры Иоанны как живой иконы, и среды, которая необходима для творчества. У сестры Иоанны такая среда была. И эта среда - РСХД, Русское Студенческое Христианское Движение. И я передаю слово Никите Алексеевичу Струве, который много лет возглавляет печатный орган этого движения - «Вестник РХД» и сам в каком-то смысле является вестником русского христианского, уже не только студенческого, движения.

Н.А. Струве, главный редактор журнала «Вестник РХД» (Париж): Мне, в общем-то, почти ничего не осталось говорить, поскольку действительно, чтобы говорить о сестре Иоанне как иконописце, нужно смотреть и всматриваться в ее иконы. Очень правильно отмечено, что в творчество сестры Иоанны нужно всматриваться, нужно к нему привыкнуть.

Я считаю, что этот альбом, он весь - радость. Я отчасти привык к иконам сестры Иоанны. Некоторые находятся у нас дома, около 10 икон. Она дружила с моим отцом. Я помню ее входящей стремительно в наш дом. Она была всегда - стремление. У нее вообще не было потерянного времени. Я помню, как она входила в дверь, как вносила в дом светлую стремительность и радость.

Судьба ее во многих отношениях трагична. Она приготовила ей большие испытания. В Крыму смерть двух сестер и матери от сыпного тифа. Затем глухота - глухота полная. Она ничего не слышала. Так что ее жизнь в этом смысле была нелегкой. Но вместе с тем она была вся - легкость, стремление, жизненность, радость. Так она мне помнится.

Потом сестра Иоанна, уже уехавшая в Чехию и Россию, вошла в мою жизнь через мою жену, которая была ее единственной ученицей. Сестра Иоанна была духовным другом о. Сергия Булгакова. Моя жена получала от нее столько же, сколько в каком-то смысле она получала от него. Моя жена просто вместе с ней рисовала, при ней рисовала иконы. Это учительство через общение. И главный завет сестры Иоанны был - всегда рисовать. Тут удивительный случай природной художницы, которая свой художнический дар отдала целиком церкви. Над ней смеялись уже в школе, называли ее художницей... Сохранились ее этюды, пейзажи, портрет о. Сергия Булгакова. Но она не стала художником. Она стала художником-иконописцем.

Мы видели сейчас разные ее изображения. Изображение «Рождества» - это очень маленькая иконка, которая висит в трапезной Покровского монастыря в Бюсси-ан-От, очень незаметная. И мы, приезжая туда, всегда напоминали: имейте в виду, у вас тут уникальный шедевр. Но она была помещена где-то сбоку. А в центральном месте висит икона более чем посредственная, написанная художницей из России... Сестра Иоанна была расточительна в своей иконописи. Много ее маленьких икон пропало, да и больших.

Она мастерски владела художественным пространством. И поэтому трудно поверить, что вот эта иконка совсем маленькая, в ладошку.

Я думаю, что мы имеем здесь дело с гениальной иконописицей, какие рождаются, может быть, раз в столетие или даже реже. У нее было полное пренебрежение вещественной стороной. Сама она жила в полной бедности. И в полной свободе по отношению к тому, что о. Сергий Булгаков называл «вещевым» аспектом духа. Законники считают необходимой принадлежностью иконы толстую доску со шпонками, соблюдение всех правил. А она писала на чем угодно: на фанере, на картоне, применяла любые краски. Она преодолевала своим видением и своим духом не только пространство, она преодолевала материальность иконы.

Она указывает путь. Конечно, гениальным художникам трудно подражать. Ее путь имел несколько фаз самовыражения. Она и сама себя не повторяла. Часто у иконописцев существует манера не уклоняться ни на йоту от принятых правил, ничего не видоизменять, ни одной краски не менять и т.д. Это несчастье иконы вообще, когда подход к ней слишком вещественно-сакральный. Ничто в здешней жизни не может быть окончательным, даже в иконах. Это момент косности, момент неподвижности, который превращается в косность. Иконопись отчасти неподвижна, потому что изображает что-то конечное, что-то предельное, и тем самым отказывается от многообразия... И вся задача иконописца - эту неподвижность преобразить в движение. У Андрея Рублева поразительна «Троица» - тем, что неподвижность преодолевается внутренним движением, динамикой. Творчество сестры Иоанны постигла непростая участь. Многие иконы погибли. Я сам в последний момент спас своими руками одну из ее самых завершенных работ в церкви под Парижем, которая осталась беспризорной. Там поселились бомжи, варили себе обеды, был пожар. Стенные росписи в основной своей части сохранились, а замечательный иконостас полностью сгорел.

Я помню, когда приезжал в 80-х годах прошлого столетия в Париж С.С. Аверинцев, я его повел в эту церковь, предчувствуя, что он эту живопись оценит... Потом я узнал, что эту церковь собираются уничтожать целиком. И все исчезнет. С помощью друга мы содрали панно со стен и спасли их. Но это не помогло обратить внимание на творчество сестры Иоанны. Оно остается по-настоящему не оценено и у нас не востребовано. Ее иконы проходят через искус исчезновения и чудесного обретения. Так поразительное панно, изображающее сотворение человека, изгнание из рая, - было найдено совершенно случайно, когда пришлось отреставрировать алтарную живопись. «О тебе радуется» - в приходе РСХД (это тоже целая история, потому что один человек из России, ставший прихожанином движенческого храма, попытался эту икону отреставрировать и всю перемазал на свой лад акрилическими красками. Потребовались усилия, чтобы восстановить подлинную живопись. И это не единственный случай. То же случилось и в Словакии.

У нее были разные эпохи творчества. Первая эпоха - парижская, завершающаяся в Покровском монастыре. Это гармоничное движение в статике, которое передается через поразительную музыкальность линий. Потом был английский ее фазис (1946 год), предел стремительности и дерзания. Это было послевоенное время, время апокалиптического настроения, разрыва истории, его осмысление в эсхатологической перспективе. Тут сестра Иоанна достигла предельного движения, предельного развития, после которого ей уже трудно было идти дальше. Когда она переехала в Прагу, она вернулась к более умеренному творчеству, отчасти тоже потому, что не было уже ее вдохновителя, о. Сергия Булгакова. К тому же и церковная жизнь была другая, без вдохновения, духовное прохождение через духовную тьму. В Ташкенте в первые годы она икон не писала, жила тем, что преподавала рисование в средней школе. Она никогда не переставала рисовать...

Но потом о. Александр Мень и его община возвратили ее к духовной жизни... Тут начался последний ее период - ташкентско-московский - в каком-то смысле синтез между плавностью, музыкальностью парижского периода и стремительностью английского. В те годы она начала уже слепнуть. К тому же, это все было более или менее потаенно, ее творчество, иконы небольшие. Ничего яркого не могло быть в те времена. Никаких заказов. Это были в основном подарки. Она посылала их по почте или привозила в Москву. И тем не менее, этот заключительный аккорд - удивительный праздник света.

Еще два слова. Поражает, что она могла писать иконы-не иконы, а изображения для детей, обращаясь к более простому восприятию и вместе с тем придавая им иконописную ясность. Она всегда обращалась к тому, к кому она пишет. Это было глубоко индивидуальное творчество, обращенное к потенциальному зрителю. Внимание к образу и внимание к тому, как образ воспринимается. И в период словацкого творчества - в конце сороковых годов она ездила в Словакию - она стала приноравливаться ко вкусам местного населения. Стала более реалистично писать. И тем не менее все эти ее росписи были переписаны. И тут ее творчество прошло через мытарства.

Сестра Иоанна - несомненно большое явление. Это весть из нашего прошлого, призыв предохранять иконопись от слишком косного копирования. Это весть радости. Счастье, что удалось издать этот альбом. Это позволит шире ознакомить людей с ее творчеством.

 КИФА №1(59) январь 2007 года