«По окончании войны мне ответили, что он умер в 1941 году от паралича сердца и похоронен в дальне-северных лагерях»

Из переписки 1970-х годов

Письма из семейного архива Т.К. Покровской

 

Дорогая моя, милая Нина Сергеевна!

И Вы еще просите у меня извинения, что задержали ответ на мое письмо, тогда как я постоянно повинна в этом и, к сожалению, ничего изменить не могу. В летние жаркие дни я целыми днями занята домашним хозяйством. А вечером, когда все собираются, я не могу писать, тем более Вам, когда надо вспоминать очень далекое прошлое, чтобы ответить на все Ваши вопросы¹.

...Я приехала в Баку в июне 1921 года с тетей и братом и буквально через несколько дней поступила на работу в Военно-Морскую инспекцию секретарем начальника инспекции, а через месяца 3-4 поступил к нам Коля инспектором-ревизором. Приходилось часто сталкиваться по работе. Я печатала ему акты ревизии, и мы как-то быстро подружились, а через три месяца он мне сделал предложение, просил познакомить его с моими родными, стал бывать у нас. Тете и брату он очень понравился, и я его полюбила. Вскоре он встретился с начальником экспедиции Ленинградской академии наук, которая направлялась в Кара-Богаз, и тот предложил ему должность начальника базы этой экспедиции. Коля спросил меня, если он даст согласие, поеду ли я с ним. Я увидела, как ему хочется принять участие в этой экспедиции, и, конечно, согласилась. Он был очень доволен. Через две недели туда отправлялся пароход, мы сделали обручение, и через три дня Коля уехал. Перед отъездом перевел свою зарплату на меня и просил, чтобы я оформила свое увольнение с работы и готовилась к отъезду, так как, приняв базу и все оформив, он приедет за мной.

Но дней через 10 приехал один инженер из Кара-Богаза и сообщил, что там заболели несколько человек сыпным тифом, в том числе и Коля, и что он приехал за врачом. Я только спросила, когда туда идет пароход, после этого сразу пошла к врачу, спросила, что надо делать, какие брать медикаменты, какие продукты, все достала. Захватила несколько бутылок коньяка, портвейна, лимоны, апельсины, кофе, сгущенное молоко и все необходимое, и через три дня мы уехали.

Колю я увидела в очень тяжелом состоянии, но когда он узнал меня, он заплакал и сказал: «Бог еще не совсем отвернулся от меня».

Я все время была около него, и не было страха от того, что могу заболеть. И не заболела.

Он очень медленно поправлялся, так как получилось еще осложнение вроде свинки, которое чуть его не задушило, успели сделать операцию, и только через три месяца мы поехали в Баку.

Тетя и брат очень волновались. Мы зарегистрировались и даже повенчались, так хотел Коля. Когда мы приехали к его родным, отец сразу спросил, повенчаны мы или нет, а Коля успокоил его и показал ему брачное свидетельство.

Решили всем ехать в Баку, у нас уже была своя комната и было где остановиться².

* * *

В 1937 году, это роковой для нас год, Коля и еще один инженер были на 2 месяца командированы в Сталиногорск (ныне Новомосковск). Я и дети поехали с ним, и примерно в начале августа к нам приехал брат Вашего и Колиного папы – дядя Петя, он работал в органах. До этого мы никогда с ним не встречались. Он пробыл у нас с неделю, а в конце августа я должна была уехать в Баку, так как надо было детей готовить к школе. Мы с Колей никогда так тяжело не расставались, почему-то такая тоска была на сердце. Коля проводил нас до Москвы и вернулся, так как дела еще не были закончены. А в конце сентября я получила от Коли открытку (видимо, выбросил из окна вагона), где он сообщает, что его направили в Ашхабад, что он за собой вины не знает, что это ошибка, разберутся, чтобы я берегла детей.

Я сразу оставила детей с тетей и поехала в Ашхабад. Но куда бы я ни обращалась, везде мне отвечали, что такого нет. Я вернулась обратно, а через некоторое время я получила от него письмо в конверте, написанное чернилами, где он пишет, чтобы я не приезжала, так как свидания не дадут, и посылок не присылала, он их не получит. Но просил все-таки послать обувь, и я послала. Еще он просил, чтобы, если я могу, высылать ему 50 рублей ежемесячно. Конечно, я стала сразу ему высылать, а месяцев через 8-9 последние деньги, что я послала ему, пришли обратно. Я опять поехала в Ашхабад. Собрала все его теплые вещи, взяла сало, чеснок, лук и другие непортящиеся продукты. Но в Ашхабаде, куда бы я ни обращалась, опять был один ответ: «Такого нет!»

Я была в отчаянии. Потом мне сказали, что надо ночью караулить у пересылочного пункта. Когда отправляют в ссылку, этот пункт одной стороной выходит на кладбище, и вот мы (нас было много) ночью сидели там со своими узлами, и как только было слышно движение, мы выбегали. Так мы сидели там каждую ночь, чуть ли не целую неделю. Нас разгоняли, и никто из нас ничего не добился. Я уехала, а что было на сердце, передать невозможно. Через довольно короткое время к нам опять приехал дядя Петя и сказал, что заехал к нам по пути к Тбилиси, куда ехал по делам службы.

Я спросила его, сможет ли он чем-нибудь помочь Коле, хотя бы узнать, где он и жив ли. Петя ответил, что это почти невозможно - «такая полоса».

Вот так-то, моя родная, пишу, а слезы мешают писать. Того инженера, что был с Колей, тоже взяли. Потом, как нам сообщили, он получил 20 лет ссылки в дальнем северном лагере, а Коля 10 лет без права переписки.

Какова судьба? Жена того инженера через год вышла замуж, а он через 19 лет после реабилитации вернулся. Я же не мыслила о другом замужестве, и как нам ни было трудно, я ждала Колю.

Во время войны на мои запросы не отвечали, а по окончании войны мне ответили, что он умер в 1941 году от паралича сердца и похоронен в дальне-северных лагерях.

* * *

До войны нас не беспокоили, а как началась война, нам предложили выехать из Баку. Квартира, вещи, все пропало. А когда нам разрешили вернуться, в дороге заболел Сережа. Когда приехали, сразу вызвали врача. Определили тиф, положили в больницу, там сделали ванну. Было холодно, простудился, и как осложнение – воспаление легких, а затем энцефалит и менингит, и мальчика в 16 лет не стало, умер, не приходя в сознание. Описать невозможно, что было со мной. Потерять сразу после Коли такого сына. Только Вы можете представить, и если бы не друзья, я бы не вынесла такого удара. Они нас с дочкой поддержали и морально, и материально, ведь нам даже не на что было Сережу похоронить, они сделали все сами.

Вот так, моя дорогая. А жить надо, время самый лучший лекарь. Надо было еще поддержать и дочь Марину, она получила извещение, что муж ее, отец Эллы, пропал без вести еще в 1941 году во время войны. Первое время нам было невыносимо трудно, мы буквально голодали. Но потом, постепенно наладилось.

...Мои переживания о Коле чужды дочери и внучке, поэтому я пишу без них так подробно. Вряд ли я когда-нибудь еще смогу написать Вам, моя дорогая, родная Нина Сергеевна.

Колю я никогда не забуду. Это был добрый, заботливый, ласковый муж и отец. Мы прожили 16 лет вместе так дружно, что люди завидовали нам, все это было как в сказке.

Бедный мой Коля, столько у него было и родных и друзей, а умер вдали от всех. Я знаю, моя хорошая, вы меня не осудите, что я так расписалась. И я прошу Вас, не показывайте никому мое письмо, особенно детям. Они не поймут и только усмехнутся, а мне это будет очень больно. Может быть, я где-то пишу и нескладно, не судите, мне очень трудно писать.

Целую Вас, моя дорогая, от всего сердца. Привет Вашим детям.
Ваш друг, Ольга Покровская

Дорогая моя Ольга Федоровна!

Получив Ваше последнее письмо, я сразу Вам ответила, чтобы Вы не ждали долго ответа, но я так мало написала, и не написала самого главного. Вот теперь и пишу.

Я все читаю Ваше письмо, и так мне жалко Колю и Вашего Сережу, что я все думаю и думаю о вас всех.

Вот ведь как глупо складывается все в жизни. В те разы, когда Вы приезжали в Москву, мы с мамой были в Москве. И мы не встретились. Что помешало этому?

Не знали мы жену и детей Коли, человека, так нами любимого и нам близкого.

...Говорят, что не нужно жалеть о том, что прошло. А вот я жалею. Потому, что любила Колю всей своей душой и считаю его лучшим из всех Покровских. Его и дядю Ваню, Ивана Петровича. На всех остальных я вижу много тени, и только дядя Ваня и Коля представляются мне людьми чистейшей души, и, вспоминая прошлое, я тоскую о них.

И вот трагическая насмешка судьбы – оба они, и только они из всех Покровских, погибли одинаковой гибелью. А теперь ничего, ничего не вернешь, ничего не поправишь...

-------------------------

¹ Н.С. Покровская спрашивала о судьбе двоюродного брата ее мужа и о том, как живет его семья.

² Отец Николая Покровского был священником. Сыновья перевезли его на Кара-Богаз-Гол, чтобы спасти ему жизнь. Родной брат о. Александра, о. Иоанн, свекор Н.С. Покровской (дядя Ваня), также бывший священником, не согласился оставить служение и переехать к детям в другой город, был арестован и скончался в тюрьме.

Кифа № 13 (199), октябрь 2015 года

Еще статьи по этой теме:

«Все когда-нибудь должны умереть. Никогда не делай такого, чтобы люди плюнули тебе вослед» >>

«Но вы благословляйте проклинающих вас».Молитвы о врагах во время гонений и репрессий >>

О покаянии и раскаянии. Доклад Ольги Александровны Седаковой дни празднования 25-летия Преображенского братства >>