«Это всеми осознавалось не просто как веление времени, но как веление Божье»

Интервью со священником Георгием Кочетковым

Архимандрит Таврион (Батозский). 1960-е годы

Лично я таких вопросов перед собой и не ставил, вернее, это с самого начала был для меня не теоретический, а абсолютно практический вопрос. Я просто взял и стал к концу 1970-х годов, в результате уже почти десятилетнего оглашения, сам переводить какие-то части богослужения, прежде всего связанные с крещением. Ведь  когда есть оглашаемые и есть полное понимание того, что они хотят войти в молитвенную жизнь церкви, но из-за языкового препятствия не могут это сделать, катехизатор не может не делать усилий для того, чтобы убрать все эти препятствия. Тем более что у меня перед глазами были очень хорошие примеры. В 1970-е годы я нередко бывал у отца Тавриона (Батозского) - знаменитого старца, святого человека, к сожалению, до сих пор по какому-то недоразумению не канонизированного. Он очень часто и очень много употреблял русский язык в богослужении у себя в Свято-Преображенской пустыньке под Елгавой. Об этом знал и его правящий архиерей - митрополит Леонид (Поляков), и не возражал. Это не было исключительным случаем, тогда многие пытались читать по-русски. Митрополит Никодим (Ротов) и другие его ближайшие ученики и соратники, сослужители делали свои переводы для практического употребления. Я помню, как в те годы, будучи тульским архиереем, шестопсалмие по-русски читал владыка Ювеналий. Да и вообще в традиции разумного - не рационального, а именно разумного - отношения к церковной традиции люди искали лучших путей реализации этой традиции в жизни. Вот поэтому они и использовали широко русский язык. И никогда никому в голову не приходило об этом спорить, ведь многие знали, что и до Первой мировой войны, и перед революцией, и тем более после революции в отдельных нестоличных приходах уже совершалось богослужение на русском языке. На этом даже пытались играть одно время обновленцы, зная привлекательность этой практики для многих верных членов православной Российской церкви. Так что в 1970-1980-е годы это не было никаким дивом, это не было теоретическим вопросом.
Все помнили решение митрополита Сергия и его Синода о возможности последовать примеру патриарха Тихона, решению Великого Московского собора 1917-1918 годов и разрешить совершать богослужение по-русски желающим этого общинам. Именно этим  решением признавалась церковной практика прихода отца Феофана (Адаменко) в Нижнем Новгороде, где вплоть до ареста настоятеля в 1937 году богослужение совершалось на русском языке. Да и другие люди в те годы трудились над переводами и практиковали такое богослужение. Хотя, к сожалению, хороших переводов не хватало, книг не было, всё приходилось делать самим. Вот и я в конце 1970-х делал полный перевод чинопоследования таинства Крещения на русский язык, что и пригодилось потом, уже во времена моей учёбы в Ленинградской духовной академии, где эти молитвы также звучали над реальными оглашаемыми, которые появились там с весны 1981 года. Очень радостно, что в этом участвовал непосредственно сам владыка ректор. Так что здесь вопрос был совершенно практический: вопрос  только в желании что-то делать для церкви, для людей. Хотя знаний, компетенции, конечно, у всех всегда не хватало. Но всё-таки каждый делал то, что мог.

Но всё-таки оглашать Вы начали раньше, в 1971 году, а переводить в конце 1970-х. С чем это было связано? С тем, что Вы увидели какую-то практическую возможность применить эти переводы, или с чем-то другим?

Когда мы в те годы оглашали людей в Москве, то для совершения таинства крещения, часто даже не в храме или в не совсем урочное время, мы обращались к лучшим московским и подмосковным священникам. А в домашних условиях или в каких-то более или менее сокровенных обстоятельствах служить по-русски было не только нетрудно, но и абсолютно не проблематично. Не было среди наших знакомых священника, который бы этого не делал. И даже те, кто потом, после 2000 года или даже в 1990-е годы, выступал резко против нас (в том числе за русский язык) - даже они использовали в этих условиях мои переводы. Я очень хорошо помню, как, например, отец Владимир Воробьёв, нынешний ректор Свято-Тихоновского института, опробовав сперва на практике, просил у меня эти переводы. И в этом не было ничего героического. Это была обычная церковная жизнь людей, которые хотели жить по вере и служить Богу и ближним.

Они целиком переводили богослужение или какие-то отдельные места?

Они не переводили, они использовали дореволюционные переводы. Дело в том, что переводить далеко не все могли по разным обстоятельствам. Перевод - дело трудное и в какой-то степени всегда профессиональное. Конечно, отец Таврион читал каноны на утрене по дореволюционным изданиям. Хотя кто-то делал переводы богослужебных текстов и в то время, например, академик Аверинцев. Но в целом это, повторяю, всеми осознавалось не просто как веление времени, но как веление Божье.

А трудности, с которыми сталкивались эти люди, шли извне церкви, это были проблемы с властью? Или нет?

Конечно, во-первых, этому противостояли инерция и косность некоторых незаинтересованных в людях священнослужителей. Были, естественно, и соответствующие проблемы со стороны властей, потому что каждый ревностный священнослужитель вызывал у них пристальное и недоброжелательное внимание, вплоть до крупных неприятностей. Власти в те годы работали по ленинским принципам, а Ленин писал очень чётко и однозначно, что утончённый фидеизм, т. е. полная, разумная и не слепая вера, значительно опаснее веры слепой и фанатической. И люди, трудившиеся для воплощения заветов Ленина, конечно, это помнили и знали.

Насколько широко было известно среди студентов, преподавателей в самой академии, что начали применяться переводы этих чинов?

Да это же в храме делалось, при полном собрании профессоров, студентов, прихожан, как же это могло быть неизвестно? Ничего вначале не делалось потаённо. Только через несколько лет, где-то в 1982-м или 1983-м году, когда это, видимо, стало опасно, владыка ректор стал совершать крещение просвещаемых уже у себя в архиерейских покоях.

И какова была реакция со стороны преподавателей и студентов? Они как-то делились впечатлениями?

Никакой реакции не было. Тем более что огромное количество студентов было с Украины, в основном с Западной, а там вообще к этому вопросу отношение всегда было более простым, отчасти, может быть, из-за каких-то национальных предрассудков, но не только поэтому. Там всегда чувствовалось западное влияние, т. е. люди всегда старались подходить к богослужению более осмысленно. И до революции, и после революции Киевская школа играла свою положительную роль в церковной жизни. Неслучайно некоторые профессора Киевской духовной академии помогали тому же отцу Василию - потом иеромонаху Феофану - Адаменко в деле регулярного перевода богослужебных текстов на русский язык.

А что Вы перевели после чина Крещения? И был ли перерыв между первым и последующими переводами?

Я сразу переводил и ирмосы Рождественского канона, и Канон покаянный - это потихонечку всё время делалось, и в общем-то делалось непрерывно, насколько хватало сил, времени и возможностей. Поэтому я благодарю Бога за то, что Он дал мне возможность целых 35 лет так или иначе, с большей или с меньшей интенсивностью заниматься переводами. Конечно, теперь я уже не могу делать всё, что мне хочется, на это уже нет сил, но немного улучшать, редактировать созданные прежде переводы приходится даже сейчас.

К тому времени, когда Вы стали священником, у Вас уже были литургические переводы?

Что-то было, чего-то не было. Дело в том, что когда я стал дьяконом, а потом через пять лет священником, то, конечно, я не мог совершать богослужение бездумно, не понимая сам всего, что читаю. Поэтому сначала, служа в храмах, я не переводил, а русифицировал богослужение - но русифицировал достаточно глубоко и обширно. Еще в середине 1980-х годов, служа чтецом в Москве на Речном вокзале (будучи уже в сане дьякона после академии, я не мог служить дьяконом из-за того, что меня по требованию КГБ выгнали с последнего курса с «волчьим билетом»), я читал, конечно, русифицируя, делая текст наиболее понятным, но почти не менял его стилистику. И никто мне не делал замечания - ни священники, ни прихожане. Наоборот, людям всё это очень нравилось. А потом, когда я стал настоятелем храма в г. Электроугли Московской области, то начал переводить снова. И после нескольких изданий русифицированных переводов всё-таки пришёл к выводу, что нужно не русифицировать, а именно переводить оригинал, что никакая русификация не даёт точности, полноты, ясности и в любом случае не улучшает церковнославянский текст. А нужно было именно улучшать, а не просто повторять то, что было раньше со всеми ошибками. А ошибок в церковнославянских переводах много, их надо, конечно, исправлять, но исправлять как бы с духовным приростом, т. е. доводя до полноты и ясности богослужебные тексты.

Эти переводы с греческого Вы делали уже где-то в конце 1990-х?

Да-да, это было, когда я жил в доме отца Сергия (Савельева) в Фирсановке в конце 1990-х, начале 2000-х. Я тогда старался создать группу переводчиков. Господь помог, откликнулись молодые члены нашего братства: профессиональные филологи - классики, слависты и русисты. И наша группа больше десяти лет работала над переводами - интенсивно, регулярно (каждую неделю), в результате чего мы создали первые шесть томов из семитомника «Православное богослужение» на русском языке. Седьмой том я уже переводил один, т. к. по разным обстоятельствам группа прекратила своё существование.

Когда Вы служили в храмах по русифицированным чинам, было ли какое-то благословение на это?

Нет, никто не благословлял, но никто и не возражал.

Но кто-то об этом знал из церковного начальства?

Все знали. Владыка Арсений тоже появлялся в нашем храме, правда, он пришёл и стоял в самом храме, не заходя в алтарь. И потом сказал: «Непривычно». Вот и всё, что он тогда сказал, больше ничего. 

Как Вы считаете, почему вдруг в какой-то момент богослужение на русском языке стало якобы признаком нецерковности, по словам некоторых журналистов и церковных деятелей?

Это плод самой что ни на есть некачественной пропаганды, чёрного пиара. Кому-то явно не хочется, чтобы церковь жила по своей вере, кому-то не хочется, чтобы церковь жила нормально, кому-то не хочется, чтобы священники были действительно духовными отцами своих подопечных, пасомых в храмах, а хочется, чтобы они были как обрядоверы и требоисправители, как жрецы, которые совершают некие непонятные действия, что якобы возвышает их над народом. Кому-то хочется именно этого, но не хочется исполнять волю Божью. К этому можно добавить возросшее невежество и страхи разного рода. С начала 1990-х годов почему-то все стали друг друга обвинять, называть чуть ли не ересью перевод богослужения. 1990-е годы - это всё-таки сложное время в истории церкви.

Как долго ещё продлится неразбериха с этим вопросом? Каков Ваш прогноз?

Сейчас все говорят, что язык - это не проблема*. Но всякий священник, начиная служить по-русски, чувствует, что проблема есть. Можно себя уговорить, можно её существование замолчать. Но есть проблема, идущая сверху или сбоку, но не изнутри Церкви. Потому что нельзя считать голос невежества и мракобесия голосом Церкви.

Ну, будем надеяться на лучшее; на то, что у всех нас есть хорошее будущее.

Беседовала Анастасия Наконечная

-----------------------

* См., например, новость, посвященную выступлению митр. Волоколамского Илариона - «Видный представитель РПЦ предлагает в отдельных храмах совершать богослужения на русском языке». http://newsru.com/religy/03jun2014/hilarion.html

КИФА №7(177), июнь 2014 года