Смена парадигмы

Интеллигенция и Русская православная церковь в 60-80-е годы XX века

После конференции в МГУ. Слева направо: С.С. Аверинцев, А.Ф. Лосев, Г.П. Калюжный, А.А. Тахо-Годи. 1985 г.

Атмосфера в CCCР на рубеже 50-х - 60-х годов была такова, что верующий человек, по словам С.С. Аверинцева, выглядел безумцем в глазах окружающих (при этом под «окружающими» он имел в виду отнюдь не только партийно-номенклатурное начальство). «Смертельная, нечеловеческая усталость после едва отошедших в прошлое сталинских десятилетий - и одновременно бодрое обретение второго дыхания той же идеологией, «возвращение к ленинским нормам»: борода Фиделя Кастро, бригантинно-целинная комсомольская романтика - и заново рассвирепевший, набравший новую прыть атеизм», - так характеризует Аверинцев начало шестидесятых [1, с. 326].

Однако частичное развенчание прежних идеалов после смерти Сталина и особенно после ХХ съезда дало уже в эти самые годы начало постепенному и часто болезненному процессу поиска людьми своих национальных и религиозных корней. Несколько позднее, в 1973 году, священник Сергий Желудков писал об итогах советского периода для Русской Церкви: «Совершилось великое отпадение народа от веры отцов, случаются даже отречения священников от своего религиозного опыта. Но вот, с другой стороны, известны... факты, когда люди, выросшие уже во втором и третьем неверующих поколениях...вопреки всему этому обращаются к религии. Замечательно, что, по наблюдениям, это главным образом интеллигентные люди» [2, с. 48]. К концу 60-х годов даже профессиональные советские атеисты признавали, пусть неохотно и уклончиво, что в СССР произошёл подъём религиозности. По данным социологических исследований к началу 80-х процент верующих поднялся почти вдвое - с 10 до 20 % плюс 10 % «колеблющихся» [3, с. 381].

Особенности «второй волны»

Строго говоря, религиозное возрождение конца 50-х - 70 гг. было уже второй его волной в СССР. Первая пришлась на военные и послевоенные годы, но процесс этот властям удалось фактически прекратить к 1948-1949 году. Новый этап, однако, качественно отличался от предыдущего. Послевоенное восстановление церковных институтов было официально разрешено и в основном не носило политически конфликтного характера, тогда как обращение людей к вере в 60-е - 80-е гг. шло «поверх запретов» властей. И если в послевоенное время представители интеллигенции терялись в огромной массе «простого народа», то среди обращенных 60-х - 70-х годов они уже доминировали.

Масштабы религиозного возрождения 60-х - 70-х годов не вполне ясны и по сей день - даже сами его участники расходятся в оценке. Очевидно, ближе к истине были те, кто утверждал, что процесс этот был довольно ограниченным и охватывал главным образом молодую городскую интеллигенцию.

Вторая волна религиозного возрождения в СССР совпала с изменением общественной, культурной атмосферы. На рубеже 50-х - 60-х годов идея прогресса пережила в Советском Союзе невиданный взлёт. Вызван он был отнюдь не только иллюзией возможности «социализма с человеческим лицом». «Общество, постепенно освобождающееся от веры в непогрешимость партии и правительства, искало нового культа» [4, с. 100], и это место заняла наука. Её культ подкреплялся реальными достижениями учёных - Нобелевскими премиями советских физиков, возникновением новых научных центров (Дубна, Академгородок) и, главное, полётами в космос. И «несовместимость религии с современностью» - наукой, прогрессом - казалась (как свидетельствует, в частности, А. Огородников) очевидной многим молодым людям 60-х годов.

Это была, конечно, вера, но вера секуляризированная и направленная на ложный объект. И её ограниченность почувствовалась уже довольно скоро - возможно, в первую очередь потому, что утопия торжествующего прогресса оказалась неспособной решить проблему зла, о которой было невозможно не размышлять после пережитого в предшествующие десятилетия. Шестидесятые стали временем резкой смены культурного кода. Устремлённость в будущее уже к середине 60-х стала сменяться интересом к прошлому, причём не только и не столько к прошлому «ленинских норм» и даже не к истории XIX века - внимание обратилось к самым истокам истории России. «Советский народ» - общность, накрученная на стержень общей идеи и цели - расслоился на нации» [5, с. 238], и средний образованный житель России впервые за долгое время смог почувствовать себя не советским, но русским человеком. Переломным здесь можно назвать 1965 год, когда было создано Всероссийское общество охраны памятников культуры. Но, говоря о культуре и истории средневековой Руси, было никак невозможно обойтись без упоминания о Православии.

Контркультурная революция

В конце 60-х на обложках популярных журналов всё чаще появляются фотографии древних храмов, становятся популярными поездки по Золотому Кольцу. Среди интеллигенции возникает мода на коллекционирование икон, и в 1969 году выходит книга В. Солоухина «Чёрные доски», посвящённая иконам. Конечно, сам по себе интерес к религиозному искусству и к храмовой архитектуре средневековой Руси еще не означал обращения к христианству. У большинства он так и остался просто интересом, не больше, чем следованием моде. Однако не случайно в докладе председателя Совета по делам религий В. Куроедова в 1969 г. высказывалась озабоченность тем, что в книге О. Гончара «Собор» и в книгах Солоухина воспеваются религия и Церковь и тем самым «очерняется советская жизнь». Уже на рубеже пятидесятых - шестидесятых появился ряд произведений, в которых специально заострялся вопрос народной религиозности, а священники и верующие люди изображались в положительном свете.

В начале шестидесятых большую роль в возрождении интереса к культуре Древней Руси сыграли труды академика Д.С. Лихачёва, которые сочетали подлинную научность с доступностью для неспециалиста. Они открывали оторванному от традиций советскому интеллигенту целые пласты прошлого, еще недавно подвергавшиеся забвению. Существенную роль в деле духовного пробуждения сыграли и труды искусствоведов, посвященные русской иконе.

Вершинные достижения культуры 60-х связаны не просто с попыткой восстановления разорванных традиций, но с прорывом в духовное измерение. Важнейшей вехой на этом пути стал фильм А. Тарковского «Андрей Рублёв», где мрачной и кровавой действительности был противопоставлен духовный идеал Божественной Троицы. Настоящим событием стала публикация в 1966-67 гг. в журнале «Москва» романа «Мастер и Маргарита» - по многочисленным свидетельствам, многие люди и до сих пор судят о Христе и Евангелии в первую очередь по их отображению в этом романе. И конечно, невозможно не упомянуть о том колоссальном духовном влиянии, которое оказал на интеллигенцию 60-х годов Александр Солженицын - «литература, выдвинувшая на первый план Матрёну Солженицына вместо Павки Корчагина, конечно, не стала христианской, но подготавливала почву для того, что потом назвали религиозным возрождением» [4, с. 272].

Оживление происходило даже на том участке, который был, казалось бы, прочно оккупирован партийными идеологами - на фронте философии. Вышедший в 1980 году пятый том Философской Энциклопедии ярко описывал наследие русских религиозных мыслителей - Соловьёва, Семена Франка, Флоренского. Если в начале 60-х дореволюционные издания русских философов у букинистов стоили копейки из-за отсутствия спроса, то в 80-е годы стоимость книги П. Флоренского на «чёрном рынке» уже была сравнима со средней месячной зарплатой, что свидетельствовало о возросшем интересе к подобной литературе. В 1965 году в СССР вышла и вызвала большой интерес книга каноника Тейяра де Шардена «Феномен человека». С конца 50-х в СССР стала активно поступать зарубежная и эмигрантская литература, и произведения религиозного характера составили существенную долю в «тамиздате». От упрощенного черно-белого взгляда на мир советский человек «вновь возвращался к почти забытому пониманию, что под поверхностью - бездна» [6, с. 376].

Границу между 60-ми и 70-ми годами, по мнению О. Седаковой, определила «контркультурная революция». Если шестидесятники были во многом оторваны и от общей культуры, и от культуры и истории русской, то с начала 70-х произошла реабилитация культуры как сложной, творческой и независимой области жизни. Происходит настоящий взрыв аналитической мысли - расцвет деятельности С.С. Аверинцева, Ю. Лотмана, М. Мамардашвили приходится именно на этот период. Именно в 70-е - «потаенное, глухое время» - происходит глубокая перемена человека, воспитанного советским режимом. «Мы начали внутренне жить в большом мире,... где характерное советское деление на «наших» и «не наших» уже не действовало, - вспоминала О. Седакова. - Эта перемена была по преимуществу культурно-интеллектуальной, но часто (почти всегда) с этим соединялся религиозный момент. Самодостаточность материализма кончилась» [5, с. 270].

Конечно, сами по себе эти сдвиги в общественной атмосфере еще не могли заставить человека обратиться к вере. Но они способствовали тому, что уже к концу 60-х вера в Бога и Православная Церковь уже не воспринимались как нечто безнадежно устаревшее, как удел суеверных малограмотных людей. В массовом сознании постепенно утверждалось понимание, что вера в Бога вполне совместима с образованностью и самостоятельностью мышления. А «застой» поздних 60-х - 70-х годов показал окончательную исчерпанность коммунистической идеи и определил поиск альтернативных путей духовного поиска, одним из которых могло быть и обращение к христианству.

Церковь и власть

Одновременно изменения произошли и в положении Церкви. Начало 60-х было отмечено нагнетанием антирелигиозной истерии в общественной жизни. И в первую очередь эта «обработка сознания» касалась интеллигенции. Дан был государственный заказ на выпуск антирелигиозных произведений искусства. В Центральном Доме литераторов прошла встреча «Наука, литература и искусство против религии». Появился Институт научного атеизма в Академии общественных наук при ЦК КПСС, во всех институтах в качестве обязательного курса были введены «основы научного атеизма».

Правда, порой массированная атеистическая пропаганда приводила к незапланированным результатам. Так, по приведенному М. Шкаровским свидетельству И. Шафаревича, уроки антирелигиозной пропаганды, случалось, только стимулировали интерес к вере, и некоторые из новообращённых первые сведения о христианстве получили именно на занятиях по научному атеизму.

В 1962 году был усилен контроль над совершением треб. Все данные о крестившихся или венчавшихся людях заносились в специальные книги с указанием фамилий, адресов, места работы [7, с. 383]. Понятно, что подобный контроль был опасен в первую очередь не для чернорабочих, но для образованных людей, занимающих заметное положение, и сильно затруднял посещение храмов для представителей интеллигенции.

Тяжёлый удар был нанесён по духовному образованию. Принимались все меры по уменьшению и даже полному прекращению приема в духовные учебные заведения. Практически прекращён был приём лиц с высшим и средним светским образованием, что отсекало ищущую интеллигенцию от духовного просвещения.

Падению Хрущёва сопутствовало почти немедленное смягчение антицерковных нападок. Сразу же после отстранения Хрущёва от власти была заторможена кампания по закрытию храмов и монастырей. Хотя и в послехрущёвские времена случались закрытия и разрушения церквей, особенно в маленьких городах, это были уже скорее изолированные вспышки, а не организованная свыше кампания. С конца 60-х годов было даже открыто несколько новых храмов. Ещё больше возросло количество вновь открытых храмов в 80-е годы, хотя их количество было очень малым по сравнению с числом воцерковлённых людей.

Начиная с 80-х годов постепенно растёт число рукоположенных священников. В 1983 году советское руководство внезапно даёт добро на двукратное увеличение квоты поступающих в духовные академии, и у Русской православной церкви появляется реальная возможность пополнения своего кадрового состава. Изменяется постепенно и состав учащихся. Один из самых компетентных советских религиоведов - П.К. Курочкин - отметил в 1980 году небольшое, но постепенно возраставшее число молодых выходцев из интеллигенции, становившихся священниками [3, с. 372]. Одним из последних достижений митрополита Никодима (Ротова) стала возможность преодолеть негласный запрет властей на поступление в духовные учебные заведения представителей светской интеллигенции. Так что к концу 70-х возросло количество священников - выходцев из интеллигентских кругов, что способствовало прорыву границы гетто, в котором находилась Церковь в предыдущие годы.

Ослабление нажима на Церковь сказалось если не на расширении издательской деятельности Патриархии (немногочисленные издания были практически недоступны), то на подъёме её качества. В 70-е годы в официальном органе Патриархии - Журнале Московской Патриархии - публиковались образовательные материалы для мирян и необразованных клириков - разъяснения Божественной литургии и другие материалы популярно-богословского и дидактического характера. В другом издании Московской Патриархии - альманахе «Богословские труды» - печатались труды богословов эмиграции: архиепископа Василия (Кривошеина), Владимира Лосского, митрополита Антония (Блума). Как ни мал был тираж этих изданий, они все же копировались и распространялись в среде интеллигенции, интересующейся христианством.

Конечно, все эти послабления были весьма относительными, неровными, и как послабления их можно было расценивать только по сравнению с хрущёвскими временами. Поправки к государственному законодательству о религиозных объединениях, принятые в 1975 году, продемонстрировали, что брежневский режим намеревался продолжать жёсткое давление на Церковь, хотя и в менее откровенных формах, чем это был принято во времена Хрущёва. Тем не менее, по общему мнению русских церковных деятелей, усиливающееся при Брежневе фактическое неподчинение местных органов центру обуславливали более либеральное отношение советской администрации к Церкви. По свидетельству о. Георгия Кочеткова, в то время уже можно было, не особо опасаясь, читать Библию в публичном месте или приходить на службу в церковь с довольно большой группой молодёжи. «Мы поняли, - вспоминает он, - что КГБ не всё знает и контролирует и что можно, соблюдая достаточно простые... меры предосторожности, нормально, то есть... церковно жить» [5, с. 272].

Путь к вере

Таким образом, в середине 60-х - начале 70-х годов в СССР происходили изменения, которые делали обращение к Православию возможным уже не только для единичных отважных людей. «Комсомольская романтика» и иллюзия «социализма с человеческим лицом», так же как и новый культ науки, исчерпали себя уже к середине 60-х годов. Одновременно возродился интерес к прошлому России, в том числе к церковному искусству, появилась возможность ознакомиться с наследием русских религиозных философов. Наряду с этим некоторое ослабление нажима на Церковь сделало образование в духовных учебных заведениях чуть более доступным для интеллигентного человека, несколько ослаб также и контроль над повседневной жизнью людей (если, конечно, человек не занимался активной критикой властей). Если эти послабления и не были истинной свободой совести, то все же крещение, регулярное посещение храма и участие в таинствах уже переставали быть вызовом и подвигом, расплатой за который могла быть потеря свободы, а то и жизни. Однако в то же время атеизм оставался официальной политикой властей, поэтому обращение к вере для интеллигента было одной из возможных форм нонконформизма.

К тому времени для большинства городских жителей был уже невозможен традиционный путь приобщения к вере - от родителей. Подобный путь мог уцелеть только в деревнях, и то лишь кое-где на окраинах СССР (например, в селах Западной Украины, меньше других прожившей при советской власти). Поэтому необходимо особо остановиться на том, каким образом могло произойти обращение к Богу для выходца из неверующей семьи. Профессиональные партийные идеологи, оправдываясь, что не удаётся полностью покончить с Церковью, называли несколько причин, способствующих «выживанию» религии в СССР: иностранные религиозные передачи, незаконный ввоз из-за границы религиозной литературы на русском языке и усилия духовенства привлечь молодёжь путём «попыток присвоить [церкви] роль хранительницы национальных духовных ценностей». Нетрудно увидеть, что эти факторы «работали» на обращение к вере в первую очередь представителей интеллигенции.

Зарубежная, в том числе эмигрантская религиозная литература начала активно поступать в СССР ещё с конца 50-х годов. Большое значение имело распространение и так называемого религиозного самиздата. Оно имело давние традиции. По воспоминаниям известного диссидента Е. Вагина, приведённым М.В. Шкаровским, самиздат зародился в СССР ещё до Великой Отечественной войны, причем именно как религиозный самиздат - листовки, брошюры, письма, направленные против политики властей, сочинения известных священников. Начиная с 60-х годов религиозный самиздат стал явлением исключительно многообразным. Это были не только статьи и брошюры оригинальных авторов, но и большое количество переводов и рефератов, информационные бюллетени, освещающие факты гонений за веру, воззвания, открытые письма и др. Появились и периодические издания. В 1971-74 годах выходил самиздатский журнал «Вече», выражавший русское национальное самосознание, где видная роль отводилась Православию. Традиции «Вече» продолжили самиздатские периодические издания «Земля», «Московский сборник». К середине семидесятых до половины самиздата выходило из рук верующих [7, с. 280-281].

Однако книги сами по себе мало способны обратить неверующего человека без личной встречи с христианами. Одним из источников обращения людей к вере стали уцелевшие члены православных братств, сложившихся ещё в двадцатые годы. К началу тридцатых эти братства оказались разгромлены или перешли на нелегальное положение, но отдельные члены братств, дожившие до 60-х годов, способствовали передаче, казалось бы, совсем заглохшей традиции. Так, отец Георгий Кочетков вспоминает о том, какую роль сыграло для него знакомство с семьёй Пестовых из круга духовных чад о. Алексия и о. Сергия Мечёвых [8, с. 7]. Столь же важную роль играло знакомство с уцелевшими в лагерях исповедниками веры - такими, как освободившийся в 1956 году архимандрит Таврион (Батозский). Вокруг него вплоть до его кончины собиралось множество ищущих, в том числе много молодёжи из интеллигентных семей.

Неожиданным источником распространения христианства явились и сами советские лагеря благодаря находившимся в заключении священникам и верующим мирянам. Многие из диссидентов, попавших в лагеря вовсе не за веру, именно там пережили обращение - как выразился историк и публицист В. Осипов, «исправлялись» в лагере настолько, что бывшие марксисты-атеисты уходили оттуда христианами.

Хотя во всех высших учебных заведениях был обязательным курс атеизма, среди учёных и вузовских преподавателей находились отдельные люди, которые не только были верующими сами, но считали необходимым воспитывать учащуюся молодёжь в религиозном духе. Так, в докладе председателя КГБ А. Шелепина, в котором он предлагал принять меры против учёных и преподавателей, проповедующих христианство учащейся молодёжи, упоминались имена профессора военно-инженерной академии Зволинского, профессора Московского инженерно-экономического института Пестова, сотрудника Ленинградского института теоретической астрономии Казимирчак-Полонской.

Наконец, хотя Православная церковь и вынуждена была существовать «в отведённой ей государством нише, платя за это вынужденными реверансами коммунистическим лидерам» [6, с. 427], в ней находились священники, вокруг которых собирались кружки интеллигентной ищущей молодёжи. Здесь можно вспомнить имена священников Всеволода Шпиллера, Георгия Бреева, Сергия Желудкова. В начале 60-х начинается миссионерская деятельность отца Александра Меня, в конце того же десятилетия начал свои быстро ставшие известными проповеди священник Димитрий Дудко, говоривший о роли Церкви в современном обществе и призывавший её быть в нём нравственной силой. Позднее, в 70-е годы, начинается миссионерская деятельность и отца Георгия Кочеткова. Если обратиться к сочинениям или к сохранившимся проповедям этих священников, то их стиль, лексика, система аргументации говорят о том, что обращались они в первую очередь к интеллигенции (не случайно С.С. Аверинцев говорил об о. Александре Мене как о «миссионере для племени интеллигентов»).

В 1974 году независимо друг от друга возникли религиозно-философские семинары в Москве (под руководством А. Огородникова) и в Ленинграде, участники которых не просто собирались для обсуждения религиозных вопросов, но пытались создать христианскую коммуну. В конце 70-х годов члены этих групп были осуждены «за тунеядство», поскольку сама идея активной общественной организации, существующей независимо от власти, оказалась неприемлемой для властей.

Таким образом, отношение советского общества к вере и к Церкви в течение двух десятилетий от начала 60-х до конца 70-х изменились очень сильно. Если в начале 60-х верующий человек, особенно интеллигент, воспринимался как безумец или маргинал, то в семидесятые «каждый желающий уважать себя интеллигент если не шёл в неофиты, то, по крайней мере, симпатизировал им; если верующих сажали в психушки, это служило к вящему позору сажавших, но не к дискредитации веры» [1, с. 326].

Ольга Ярошевская

Перед Свято-Троицким храмом в с. Голочелово – приходом о. Аркадия Шатова (ныне еп. Пантелеимон), при котором вел оглашение Ю.С. Кочетков (ныне о. Георгий Кочетков). Конец 1970-х. Фото из архива А.М. Копировского

--------------------------

Литература:

1. Аверинцев С.С. Миссионер для племени интеллигентов // И было утро...: Воспоминания об отце Александре Мене. М. : ВИТА-ЦЕНТР, 1992.

2. Желудков С., свящ. Почему и я - христианин. СПб, 1996. 397 с. 

3. Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М. : Республика, 1995. 511 с. 

4. Вайль П., Генис А. 60-е : Мир советского человека. М. : Новое литературное обозрение, 1998.

5. Солидарность поколений как фактор гражданской свободы : Вечер, посвященный поколению 1960-80-х годов // Свобода - дар Духа и призвание в Церкви и обществе. М. : СФИ, 2009.

6. История России : ХХ век / Отв. ред. А.Б. Зубов. В 2 т. Т. II : 1939-2007. М. : Астрель, АСТ, 2009. 848 с.

7. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М. : Крутицкое Патриаршее подворье, 1999.

8. Кочетков Г., свящ. Мы все стремились к общине. М. : Свято-Андреевское малое православное братство, 2008. 52 с.

КИФА №4(158), март 2013 года