Он всегда говорил правду

Исполнилось пять лет со дня кончины протопресвитера Виталия Борового

7 апреля исполняется пять лет со дня кончины протопресвитера Виталия Борового (1916-2008). Его часто называют «академиком церковного опыта», «человеком­эпохой», знаковой фигурой в церковной истории прошлого столетия, в которую он вошёл как богослов, учёный, опытный дипломат, пастырь, проповедник, учитель. Он известен в мире как многолетний представитель Русской церкви во Всемирном Совете Церквей, постоянный наблюдатель от РПЦ на II Ватиканском соборе, настоятель патриаршего Богоявленского (Елоховского) собора, участник многих международных богословских собеседований, форумов и научных конференций. Протопресвитер Виталий прожил почти целый век: родился до революции, а умер уже в постсоветский период. Его активное церковное служение, начавшись в годы Великой Отечественной войны, продолжалось всю вторую половину ХХ и начало ХХI века. Сам он характеризовал историческое время, в котором ему суждено было жить и служить Богу и Церкви, как особенное, поворотное, трагически ответственное и судьбоносное для всего будущего нашей церкви.

* * *

Истоки жизненной позиции о. Виталия, основанной на том, чтобы не жить по принципу «чего изволите?», следует искать в его юношеских годах, проведённых в Вильно и Варшаве в предвоенное десятилетие. Советским гражданином он стал лишь в 1939 году. Он родился в семье бедных белорусских крестьян. Будучи сыном неграмотных родителей, рано проявил ярко выраженную склонность к учению и блестящие способности. После окончания семиклассной народной польской школы по благословению и ходатайству местного священника он поступил в четвёртый класс Виленской духовной семинарии.

К началу его обучения в Вильно в 1929 году все семинарии, находившиеся на территории Польши, были реорганизованы из десятиклассных духовных учебных заведений, устроенных по типу русских духовных школ, в государственные девятиклассные семинарии - гимназии, получившие все права польских средних учебных заведений, т. е. были приравнены к польским гимназиям. Выпускникам семинарии выдавался аттестат зрелости, дававший право поступления на любой факультет любого высшего учебного заведения в Польше. По воспоминаниям протопр. Виталия, в период его учёбы в Виленской семинарии (1929-1936) богословские предметы еще читались по-­русски, но официальным языком преподавания и даже общения студентов в быту являлся польский.

По мысли польского правительства, воспитание и образование священников должно было происходить в польской обстановке и на польском языке, чтобы в итоге появилось новое поколение духовенства, для которого православие как таковое теряло бы всякий национальный характер. Протопресвитер Виталий вспоминал, что за время учёбы в семинарии стал большим русским патриотом. При поступлении в Варшавский университет в графе «национальность» анкеты он написал - «русский», хотя знал о враждебном отношении польских властей ко всякому проявлению «русскости». Мотивировал он это тем, что не приемлет проводимой польским правительством политики насильственного разделения исторически единых народов - русских и белорусов. В результате Виталий Боровой не стал университетским стипендиатом, которым вполне мог бы оказаться по факту блестящего окончания семинарии. Он окончил Виленскую семинарию не просто первым учеником класса, а учеником высшей категории с аттестатом зрелости, успеваемость которого, также как в своё время профессора В.В. Болотова, была оценена над принятой тогда нумерацией. Как говорил сам протопр. Виталий, «таким первым, что за многие выпуски такого не было». При оглашении разрядного списка выпускников ректор семинарии протоиерей Николай Тучемский объявил, что первой необходимо написать фамилию Борового, затем подвести черту и лишь после этого перечислять по разрядам остальных выпускников.

Виталий Боровой стал студентом богословского факультета Варшавского университета осенью 1936 года. В период межвоенного двадцатилетия польские университеты обладали правами самоуправления. Однако к 1937 году эта самостоятельность была уже весьма относительной, поскольку любое кадровое решение контролировалось и должно было быть санкционировано Министерством вероисповеданий и общественного просвещения. Тем не менее, в предвоенные годы состав профессоров на богословском факультете оставался довольно сильным, в большинстве своём это были эмигранты из России, продолжавшие традицию русской богословской школы. Протопресвитер Виталий вспоминал, что учился у таких известных учёных, как историк, правовед и публицист М.В. Зызыкин, патролог архимандрит Григорий (Перадзе), мученически погибший в Освенциме и причисленный Грузинской православной церковью к лику святых. Человеком, оказавшим значительное влияние на Виталия Борового, был профессор университета Н.С. Арсеньев, русский философ и богослов, историк русской духовной культуры и литературовед. Он по совместительству читал лекции в Кенигсберге (на кафедре Канта, как студенты с гордостью говорили о своём учителе).

Протопресвитер Виталий Боровой, духовник и один из учителей о. Георгия Кочеткова, был одним из тех, кто неизменно поддерживал его. Богослужение в храме Успения в Печатниках

Уже в университетские годы будущий протопр. Виталий мечтал стать византологом и, как он сам говорил, «исследовать историю таким же методом, как В.В. Болотов», которого считал выдающимся учёным и своим научным кумиром. Он был старостой курса, отличался открытым и независимым характером. За личное благочестие, знания и свободный, без предрассудков и страхов, пророческий дух, который в нём видели окружающие, он получил прозвище «Моисей». Уважение сокурсников вызывала и его способность всегда проявлять независимость мнения и позиции, а также присущие ему честность и прямолинейность. Причём последняя, по признанию самого протопр. Виталия, подчас вредила ему. Он вспоминал, как отказался от предложения стать иподьяконом у декана факультета митрополита Дионисия (Валединского) на том основании, что не хотел быть «манекеном», держащим свечи в руках, о чём он не преминул сообщить секретарю владыки. Тем самым он лишился всех преимуществ иподьяконского служения, в частности, возможности некоторого заработка, что могло быть существенным подспорьем для него при его крайней бедности. Он вспоминал, что ходил в университете, прикрывая руками дырки на локтях своего единственного поношенного пиджака. Любопытным оказался финал этой истории. Как вспоминал протопр. Виталий, митрополит, желая всё­-таки материально поддержать талантливого студента, передал ему через секретаря конверт со значительной суммой денег, сопроводив это словами: «Передайте этому дураку». На эти деньги Виталий смог купить костюм и ещё часть отослать маме. По словам протопр. Виталия, он впоследствии научился выражать свою позицию более сдержанно, однако принцип всегда говорить правду оставался основополагающим для него всю жизнь. Он любил повторять: «Простите, я историк и должен говорить правду». Его учёба в предвоенной Польше, в многонациональной, межконфессиональной среде, во многом предопределила его церковную и гражданскую позицию. Впоследствии в своём церковном служении протопр. Виталий удивительным образом умел сочетать нонконформизм в вопросах веры с готовностью к межхристианскому и церковно­общественному диалогу, отсутствием боязни разномыслия, умением находить в интересах церкви общий язык с людьми разных конфессий и вероисповеданий.

До конца жизни сфера образования оставалась для протопр. Виталия одной из самых горячих и центральных тем. Уже являясь сотрудником ОВЦС и будучи церковным дипломатом высшего класса, он продолжал считать себя прежде всего учёным, профессором. Протопресвитер Виталий очень ценил профессионализм, хорошо понимая значение образованных людей для церкви, и всегда предельно серьёзно относился к получению студентами духовного образования, его завершённости и качеству. Он любил цитировать В.В. Болотова, говорившего, что самый страшный и опасный для церкви человек - внешне благочестивый, но внутри полный лицемерия невежда, который утверждает в угоду своему невежеству: «Тако святии отцы рекоша», - а сам этих святых отцов и не читал. Отец Виталий к этому добавлял: «А нам надо читать и быть им верными». Период его участия в жизни самых крупных духовных учебных заведений страны ознаменован тем, что он воспитал целый ряд современных учёных и богословов. Своих слушателей он учил видеть те богословские вопросы и проблемы, которые на сегодня остаются открытыми, и творчески подходить к их решению. Он видел задачу духовной школы во введении учащихся в живое Писание и Предание церкви, чтобы они не были в ней пассивными зрителями, а становились её активными служителями. Благодаря ему студенты проходили настоящую школу приобщения к подлинной церковной традиции и получали верную ориентацию в церковной жизни и служении.

Протопресвитер Виталий неоднократно говорил о новой христианизации постсоветского общества, поскольку видел острую необходимость в духовном просвещении и для «тех, кто уже верит», и для молодёжи, и для «интеллигенции, которая испытывает к церкви интерес и симпатию», а в итоге - для «всех, нуждающихся в серьёзной миссии, религиозном образовании и научении». Он говорил: «Без христианского образования, без катехизации мы ничего не сделаем. Народ будет скучать в нашей церкви и постепенно уходить».

Уже в годы самой маститой старости он продолжал поддерживать все те церковно­общественные и богословские инициативы, которые считал важными и полезными для Русской православной церкви. Он умел ценить вещи неформальные, но исходящие изнутри традиции, и любил напоминать слова В.В. Болотова о том, что для церкви канонично всё, что для неё реально и всерьёз полезно, и не раз говорил, что мы обязательно увидим новую жизнь христианства, потому что этому учит христианская история.

Галина Ложкова

Из неизданной книги

Моё слово не обязательно будет или должно быть полезным, умным. Я могу ведь в чём­то и ошибаться, но в течение жизни я и прожил, и продумал, и узнал много такого, что, как я считаю, вообще полезно другим знать. Я повторяю, это не значит правильное, но полезное. <...>

Я, например, не сторонник перехода на русский язык прямо сейчас. Да, это преступление со стороны церкви, что сейчас служат по-­славянски, на языке, на котором не говорят. Надо служить на языке, на котором говорят... Но не на языке, на котором говорят театры и шоу, а на более­менее русском языке, немного славянизированном, чтобы чувствовалось «Благословен Бог наш...» Но переходить сразу нельзя, потому что это вызовет возмущение у людей, которые привыкли, они даже и не понимают эту форму и, кроме того, и не знают, что совершается в алтаре, так как алтарь закрыт, там священник что­то говорит, евхаристический канон читает, а народ стоит, не понимает... Но народ привык - это православие. Я не сторонник этого. Но то, что надо переходить на русский язык, - как Бог свят! Но надо готовить это со временем, как вот, например, обновление в церкви.

В XIX веке началось движение за обновление в церкви среди русских наших богословов, философов, мыслителей, лучших наших людей. Сильное движение за обновление церкви. Церковь отстала, а народ только перешёл на все эти церковные обычаи, обряды, легенды, сказания. Было живое движение, если читать прессу того времени, я когда­то читал, это живые люди! <...>

Революции в церкви не надо! Надо сохранять предания, но надо теперь это предание представлять народу в доступной форме, в интересной форме, языком, понятным для него, не меняя содержание, но наоборот, заинтересовать его, чтобы он понимал. И иерархия не должна переходить, а она должна готовить и переводы хорошие на русский язык, и заставлять духовенство проповедовать. Церковь - это не музей и не архив, где хранятся однажды попавшие туда картины и документы, нет, а церковь - это живой организм, и в древней всё было живо, но не содержание меняли, а, наоборот, делали это содержание интересным и доступным для народа. Вот и сейчас надо, чтобы духовенство проповедовало, готовило будущий переход на русский язык. А если так и не переведём, то через 30 - 40 лет все они уйдут, нет, ну, не все, но множество людей перестанут ходить в церковь, а многих уведут католики, протестанты, сектанты и всякие другие. И тогда ответственность за это будет на нынешней иерархии, которая не готовила этого. Вот это, я думаю, надо делать. Надо утверждать христианское предание, но делать его доступным пониманию народа.

Из архива протопр. Виталия Борового

КИФА №4(158), март 2013 года