Москва - Париж - Москва: увидеть лицо другого человека

Встреча 1, Москва

На одном из рынков Москвы. 2011 г. Фото Дениса Синякова/Reuters

Наша встреча многое поменяла в жизни Нуриддина (на самом деле этого человека, теперь нашего оглашаемого, зовут по-другому). Меня же она заставила задуматься о вещах, о которых я раньше - не то чтобы совсем не думала, но смотрела как бы извне, со стороны. За это время я услышала немало откровенных рассказов. Теперь смотреть извне я больше не могу...

Из воспоминаний Нуриддина, 25 лет:

У всех у нас, сотрудников магазина, был документ о регистрации, его сделал хозяин. Но оказалось, что регистрация фальшивая. У нас отобрали документы, милиционеры кричали, ругались, обещали депортировать. Когда нас привезли в «обезьянник» (это такая клетка для людей, там можно только стоять или сидеть на голом полу - кафельном, она рассчитана на двоих, но нас  было семеро), еще часа не было. Держали до 11 вечера. Главное, воды не давали. Ладно, еды, с едой понятно. Хорошо, что перед тем, как нас из магазина забрали, мы как раз поели. Но пить хотелось.

А другие, видно, сидели не первый день. И голодные! Когда открыли дверцу, там на полу, в грязи, кусок хлеба валялся: кто-то не доел, выкинул. Так двое из сидевших бросились, схватили и, поделив, тут же съели. Хоть и грязный.

Мы много раз звонили хозяину, а он: «Ну да чего вы? Сейчас вас выпустят! Я за вас деньги заплатил, 150 тыс.». Может, правду говорил, может, соврал. Конечно, второй был ему земляк, если б его депортировали, как грозились, односельчане бы нашему хозяину такое устроили! Так что ему пришлось вызволять своего родственника. Ну, а я - уж заодно попал. Да и меня, хоть я совсем не той национальности, один родственник на эту работу устроил.

Прошло много времени. В конце концов к ночи нас обоих выпустили. На машине уж не повезли, конечно: Добирайтесь как хотите! А местности ведь мы не знали...

Там, в обезьяннике, был один, уже давно сидел, - он никому даже не мог о себе сообщить: деньги на мобильнике кончились. Уж он просил-просил милиционеров. Но тем, понятно, все равно. Он меня умолял: «Когда тебя выпустят, положи мне на телефон!» Деньги даже давал. Я сказал: «Чего там, не надо денег!»

Паспорта нам вернули, а миграционные карты - нет. Так что уж совсем без бумаг остались. Хозяин, правда, говорил, что теперь он «делится», больше они не придут. Ну, на улице милиция останавливала, приходилось откупаться.

Вот этот магазин, у меня под окном, я упираюсь в него взглядом, оторвавшись от компьютера. Наскоро собранная «коробка» - самообслуживание, работает 24 часа в сутки, в основном продает спиртное в часы, когда в округе уже всё закрыто. Нуриддину повезло: хозяин согласился поставить его в дневную смену. И он грузил, расставлял товар, чистил лук, следил, чтобы покупатели не сунули чего-нибудь себе в карман, и делал еще многое, многое другое. Всегда на ногах: сидеть не разрешалось. С 10 утра до 11 вечера, без выходных и праздников, почти полтора года. Иногда события местного значения все же происходили. Например, появился отдел с фруктами. И хозяин при 30-градусном морозе надумал выключить в «коробке» отопление: так фрукты дольше сохраняются. Так что несколько его работников, включая женщину-продавщицу, работали, надевая на себя всё теплое, что только было, не снимая зимних курток и пытаясь согреться чаем. С жильем тоже было хорошо продумано: квартира неподалеку, только для своих: дневная смена спит ночью, а ночная, на их же местах, - днем. Рационально, и цена умеренная.

Из воспоминаний Нуриддина:

Я всегда хотел учиться. Из дома привез с собой целый чемодан с учебниками, блокнотами. Английскую грамматику и т.д. Соседи по комнате смеялись надо мной: «Ты чего, парень? Ты сюда зачем приехал? Книжки читать? Ты сюда работать приехал!» Я вернулся бы домой сразу, но сначала надо было заработать на обратный билет. Да и с чем я приеду? Я уехал, чтобы не сидеть на шее у родных, чтобы начать новую, самостоятельную жизнь. Что я им скажу? Так и работал. Хуже всего было вставать по утрам, с мыслью, что опять надо идти в магазин. Сегодня. Завтра. Послезавтра... Это был какой-то нескончаемый мрак.

Встреча 2, Париж

Демонстрация в Париже. 2011 г. Источник фото: zimbio.com

Татьяна Морозова (Ладыженская) - француженка русского происхождения, православная, продолжательница дела РСХД и особенно «Православного дела» матери Марии (Скобцовой), медик, проработавшая свыше 10 лет в Африке.

Анджело - иммигрант из Анголы, шесть лет добивавшийся от французских властей права для себя и своей семьи на статус беженцев и неизменно получавший отказ и предписание возвращаться туда, откуда он прибыл.

Из встречи Татьяны и Анджело в 1996 году выросла Ассоциация «Монгольфьер» («Воздушный шар»), ставящая целью помощь мигрантам, добивающимся права на политическое убежище во Франции.

Мигранты из Африки и Азии - настоящий бич сегодняшней Франции. С каждым годом их становится все больше, а проблема - все более неразрешимой. Эти люди не имеют права на работу (они могут получить его лишь после 10 лет проживания во Франции), у них нет документов либо это «не те» документы, они нищенствуют, нередко воруют, живут где придется, не имея возможности готовить себе еду. Мало у кого они могут вызвать сочувствие. Их официальный статус обозначается канцелярским термином «без бумаг» («sans papiers»). Это значит, что их как бы нет - ни на родине, ни во Франции. Они, по характерному выражению о. Алексея Струве, «чувствуют, что им отказано в самом праве на существование».

О Татьяне Морозовой, почившей в 2011 году, я узнала из доклада Татьяны Викторовой, доктора филологии, доцента Страсбургского университета¹. Важно, что исследовательница видит непосредственную преемственность между деятельностью «движенки» Татьяны Морозовой и «Православным делом» матери Марии (Скобцовой). Она говорит:

«Эта проблема хорошо знакома русским эмигрантам (которые, быть может, бумаг не выбрасывали, но точно не имели необходимых). Известно, что мать Мария, действуя своим даром слова, необычным обликом, умела убеждать даже французскую администрацию, бюрократический аппарат которой, по свидетельствам многих русских, еще более изощрен, ибо немыслимо его обойти². Мать Мария делала это для «шатающихся»³, «пропивающих свой пропавший идеал»⁴; для мнимых душевнобольных (которые выздоровели, но о них забыли, или же которые не смогли объясниться по-французски). У Татьяны Морозовой полвека спустя - схожая публика: безработные, прошедшие пытки и травмированные в большей степени духовно, чем телесно.

В обоих случаях речь идет об «отверженных», у которых нет никаких прав, - с самым высоким риском обезличиться, потерять не только человеческий облик, но даже собственное имя. О тех «низах» общества, которыми никто не только не хочет заниматься, но и сомневается, что ими заниматься нужно (ибо кто отличит ложь от правды? вора по нужде от тунеядца? пострадавшего - от искателя легкой парижской жизни, как она рисуется воображению издалека?) - слова, которые может произнести каждый из нас».

Разумеется, во Франции, как и в других странах Запада, существует множество организаций, занятых социальной работой и помощью разного рода «низам». Некоторые из них помогают мигрантам (которых на современных европейских языках называют «новыми датчанами», «новыми финляндцами» и т.д.; может быть, мы на пороге появления нового значения у словосочетания «новые русские»?). Чем отличается от такого рода структур опыт Татьяны Морозовой и ее Ассоциации «Монгольфьер»?

Таких важнейших отличий видится два:

- В основе всего у Татьяны Морозовой лежит личная встреча (в то время как большинство благотворительных организаций предлагают помощь от организации - организации).

- Дело не ограничивается социальной помощью; цель - не только накормить и помочь получить нужные документы, но и вернуть человеку его достоинство (вспомним, какое значение придавал взращиванию в воспитанниках чувства достоинства Николай Неплюев), увидеть в нем образ Божий, по выражению матери Марии, «до славы небесной поднять»⁵.

Воспользуюсь и далее материалами из вышеупомянутого доклада Татьяны Викторовой, любезно предоставленного мне докладчицей.

Действительно, личная встреча - вот то, что лежит в основе всей деятельности Татьяны Морозовой и ее ассоциации. В отличие от государственных инстанций, Татьяна не спрашивала никаких бумаг. Всё начиналось с личного разговора. Как и мать Мария (Скобцова), порой проводившая целые ночи в разговорах в парижских кафе, Татьяна Морозова обладала удивительным умением слушать. Выслушать до конца, не судить, в общении выявить наиболее личностное начало в человеке и уже этим - помочь ему. Одним из ее правил было помогать тому, кого непосредственно видишь, с кем говоришь взглядом, сердцем. С каждой семьей, которой оказывалась финансовая помощь, поддерживались личные отношения. Как говорит Т. Викторова, «тем самым помогающий (которых образуется целая цепочка) также вовлечен в это круговращение деятельной любви, как называла этот тип отношения к ближнему мать Мария. На такой пробуждающий призыв Татьяны, каждый раз точно описывающей положение нуждающегося, было трудно не откликнуться или же ограничиться лишь материальным жестом».

Отец Алексей Струве (его надгробное слово при отпевании Татьяны Морозовой также было мне предоставлено Татьяной Викторовой) вспоминает, что все начиналось с одного православного прихода, членом которого была Татьяна Морозова. «Медленно, без особых разговоров, но со свойственным ей упорством она пробудила во многих из нас это чувство ответственности за другого. Молитва необходима и незаменима, но молитва без любви стерильна, и любовь абстрактная, без конкретных действий по отношению к другим - это не любовь». Отец Алексей говорит, что ближним для Татьяны оказывался как раз-таки «дальний», встретившийся на пути и нуждающийся в поддержке. Это тот, кто «нуждается в вас, не всегда материально: иногда просто в слове, улыбке, внимании. Иногда достаточно дать ему понять, что вы видите в нем личность, что вы его уважаете, даже если для окружающего общества он пустое место». Позже вокруг «Монгольфьера» появился целый круг друзей, православных и неправославных, юристов, врачей, психологов, социальных работников, переводчиков.

Татьяна Морозова не только помогала в решении насущных вопросов, таких как отсутствие материальных средств, оформление юридических документов, здоровье взрослых и детей, язык и т.д. Она предлагала этим обремененным заботами и проблемами людям вещь простую и довольно неожиданную. Она приглашала мигрантов на прогулку по Парижу! И тут выяснялось, что многие из этих людей, прожив в Париже много лет, его совсем не видели, потому что почти не покидают своего логовища, потому что никто и никогда не приглашал их погулять по Парижу, да еще и вместе. И тогда происходила Встреча. Завязывалось общение, продолжавшееся потом, может быть, многие годы. Начиналось нечто невиданное, менявшее не только того, кому оказывалась помощь, но и того, кто помощь оказывал.

Татьяна Викторова говорит: «Такое отношение к человеку - просителю и дающему - очень близко тому, что мать Мария называет в своих статьях "мистикой человекообщения", "великой тайной и таинством"... Эта встреча так действенна потому, что та, вокруг которой все вращается - "долготерпит, милосердствует, [...] не ищет своего" (1 Кор 13:4), - образ евангельской действующей любви, которая движет матерью Марией и таким образом передается идущим ее путями. Это действительно полное забвение себя - времени, сил, собственных скромных средств, - все отдано этому небольшому саженцу «Православного дела» последних десятилетий. Чего стоило Татьяне это постоянное стояние лицом к лицу с человеческим страданием, собственная болезнь и мучения медленно умирающего мужа Сергея - можно лишь догадываться по свидетельствам самых близких и, быть может, тому усталому лицу, которое мы видели незадолго до ее собственной кончины в марте этого года. И это творчество, добровольное крестоношение - несомненно, самое трудное, как это передает мать Мария. Ибо каждый из них "требует всей вашей жизни, ни больше, ни меньше. Отдать всю свою жизнь какому-нибудь пьянице или калеке, как это трудно"»⁶.

Но матери Марии известен и вкус победы, опыт Воскресения: «И тут же немедля получится, что вы свою жизнь не потеряли, а получили вдвойне»⁷.

Встреча 3, где?

Всем обитателям современных мегаполисов известен феномен: в толпе не замечаешь людей, они воспринимаются даже не «как деревья», а как неразличимое препятствие на дороге. В толпе почти невозможна Встреча с человеком.

Тем более это касается всевозможных пришельцев-мигрантов. Их либо не видят, либо воспринимают с раздражением. Почему это так - вопрос отдельный и вовсе не простой. Но хочется отметить один нюанс. Во многом ситуация сегодня - наследие советского прошлого, с его произвольным перекраиванием границ, насильственными депортациями целых народов, насильственной русификацией, объявлением всякого интереса к родной культуре «национализмом», а также огромными диспропорциями в социально-экономическом развитии разных республик СССР, коррумпированностью властных структур и т.д.

Но главное последствие преступлений советского режима - это человек. Сломанный человек! Уникальная историческая общность людей - советский народ - это те, кто с молоком матери, без всяких слов и объяснений впитал убеждение, что никто и никогда не будет с ним как с человеком считаться. Что закон - это одно, а жизнь - совсем другое. Постсоветский человек никому не верит. Согласно недавним исследованиям «Левада-Центра», 70% опрошенных полагают, что с людьми надо быть осторожными, а 73% совершенно согласны или скорее согласны, чем не согласны, с формулой «доверять сегодня нельзя никому, разве что самым близким людям».

Это недоверие ко всем, усугубленное массовым недовольством современным политическим и экономическим положением в России, не может не выливаться на «приезжих». По данным Московского бюро по правам человека за 2011 год, большинство россиян нетерпимы к мигрантам: толерантно настроены к приезжим 25% жителей страны, лишь 15% считают миграцию позитивным явлением. Остальные россияне относятся к мигрантам негативно. Рисуя социологический портрет по-прежнему воспроизводимого советского человека, Лев Гудков, в частности, указывает: «Вместе с тем его разочарованность и чувство неполноценности компенсируется сознанием своей (массовой, коллективной) исключительности, превосходства (причастности к чему-то "особенному", "сверхзначимому", "надындивидуальному" - великим державе, империи, народу) - опять-таки являющимся одним из остатков, резидуумов идеологии "нового человека", исключительности советского общества, "особого пути" России и т.п.; и в то же время эти чувства прорываются неупразднимой ностальгией по идеализируемому прошлому, к которому относят все несостоявшиеся мечты, иллюзии, комплексы, желания; добавим сюда же и связанные с этим разнообразные комплексы, страхи вплоть до ксенофобии и параноидальной убежденности в существовании внешних и внутренних врагов, темных сил и "заговоров против России»"»⁸.

Вот СМИ приносят известия, что полиция и ФМС за сутки «накрыли» сразу три лагеря нелегальных иммигрантов в трех разных местах Москвы и задержали около трехсот человек. Один лагерь находился на территории бывшего завода, один - на бывшей территории воинской части, еще один - просто в лесополосе, где гастарбайтеры спали на матрасах возле железнодорожной насыпи⁹. Можно ли предположить, что до этой доблестной акции ни власти, ни население были не в курсе, не видели этих несчастных людей? Лагеря, бараки и подвалы, рабские условия жизни и рабский труд стали повседневностью наших городов и поселков - в отличие от 1930-50-х годов, когда ГУЛАГовское рабство было хотя бы вынесено в отдаленные районы европейского севера и Сибири или пряталось за заборами с колючей проволокой поверху. Мы удивляемся сегодня, как могли люди тогда жить и не знать, не видеть - ни ГУЛАГа, ни Голодомора, ни раскулачивания. Боюсь, что наши потомки удивятся нашему неведению.

Что же я предлагаю? Самую простую вещь. Я предлагаю, чтобы наши глаза смотрели и видели, чтобы уши слышали и разумели (Мк 4:12). Я предлагаю вслушаться в звуки чуждых языков, а может быть, и самим выучить, допустим, «здравствуйте» и «спасибо» на таджикском или узбекском.

Я предлагаю увидеть лицо другого человека.

«Лицо человека хочет быть отраженным хотя бы в одном другом человеческом лице, в "ты". Потребность в истинном отражении присуща личности, лицу. Лицо ищет зеркало, которое не было бы кривым... Таким зеркалом, которое истинно отражает лицо, бывает... лицо любящего. Лицо предполагает истинное общение... Лицо есть всегда разрыв и прерывность в объективированном мире, просвет из таинственного мира человеческого существования, отражающего существование божественное. Через лицо прежде всего личность приходит в общение с личностью»¹⁰.

Если вглядеться в лицо другого человека, может произойти Встреча. Только она и способна что-то изменить.

Ольга Сушкова

------------------

¹ Доклад был прочитан Т. Викторовой на международной конференции «Духовное наследие матери Марии (Скобцовой). Настоящее и будущее Церкви» 27 декабря 2011 г. в доме Культурно-просветительского центра «Преображение».

² В рясе, тяжелых мужским ботинках, «шла широким шагом, прямо глядя перед собой через круглые очки в простой оправе», вспоминает, в частности, А. А. Угримов, в: Вестник РХД, N№ 189, с. 347.

³ Отец Сергий Булгаков называл Лурмель «Шаталова пустынь».

⁴ Свидетельство посетителя кантины м. Марии, приведенное митроп. Евлогием в его воспоминаниях о Православном Деле, в: Митроп. Евлогий, Путь моей жизни, М.: Московский рабочий, 1994. С. 495.

⁵ Мать Мария (Скобцова) Стихи. Берлин: Петрополис, 1937, с. 27

⁶ Записано К. В. Мочульским. См.: Мочульский К.В. Монахиня Мария (Скобцова), Третий час, 1946, с. 68.

⁷ Десанти Д. Неверующая о святой: встречи с матерью Марией. Санкт - Петербург: Алетейя, 2010. С. 70.

⁸ Гудков Л. Условия воспроизводства «советского человека» // Журнал «Вестник общественного мнения» (издание Аналитического Центра Юрия Левады), № 2, 2009.

⁹ Новость русской службы БиБиСи. Режим доступа: http://www.bbc.co.uk/russian/russia/2011/06/110629_moscow_forest_ migrants.shtml Дата обращения: 27. 01. 2012.

¹⁰ Бердяев Н. А. «Я» и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения // Философия свободного духа. М.: Республика, 1994.

Справка:

В России нелегально трудятся на настоящий момент от 6 до 12 млн мигрантов, точнее посчитать трудно. Что касается легальных трудовых мигрантов, то, согласно официальной статистике, пик их численности пришелся на 2008 год - 2425 тыс., а в 2011 году, по экспертным оценкам, их было всего 1720 тыс. (Марина Грицюк, "Российская газета" - Столичный выпуск N№ 5684 (11) 20.01.2012). (Для сравнения: в США, в стране наибольшей в мире нелегальной иммиграции, по данным за 2009 год нелегалы насчитывали 11,1 млн. См.: Джулия Престон, «Нью-Йорк Таймс», 1 сентября 2010 г., http://www.nytimes.com/2010/09/02/us/02immig.html)

По мнению Гавхар Джураевой из информационно-правового центра "Миграция и закон", в нелегальном поле работают порядка 80% мигрантов. Дефицит разрешений на работу неизбежен: в 2011 году на всю страну ФМС выделила 1 745 584 разрешения на работу, на 2012 год - столько же (Дмитрий Буланин, БиБиСи, Москва, 21 ноября 2011 г.: http://www.bbc.co.uk/russian/russia/2011/11/111121_russia_illegal_ migrants.shtml).

Столь небольшое количество «легалов» в России объясняется просто. В большинстве случаев за оформление юридической стороны, т.е. регистрации и разрешения на работу, берется работодатель. Сам мигрант их добиться, как правило, не в состоянии. Но легальное оформление своих работников для работодателя - это масса хлопот и огромные налоги. А главное, работодателю выгодно иметь дело с нелегалом, полностью находящимся в его власти и не имеющим никаких шансов отстоять свои права. 

Справка подготовлена автором статьи

КИФА №3(141), март 2012 года