Петровская революция Из выступлений о. Александра Шмемана на радиостанции "Свобода" Реформы Петра Великого, можно было бы сказать - петровская революция, означали коренную перемену в русском общественном сознании. До Петра Великого, несмотря на все перебои этого сознания, оно - на последней глубине своей - было единым. Это единство давала ему та религиозно-государственная идеология, которую Русь унаследовала от Византии и которой и определялось общественное сознание как в Киевской, так и в Московской Руси. Петровская реформа заключалась, прежде всего, в резком обрыве этой идеологии, в переходе русского государственного и общественного сознания, так сказать, на новые рельсы. Такими новыми рельсами оказалась идея светской или, как теперь говорят, секулярной культуры, идея, которую царь Петр почти насильно навязал России и которая определила все дальнейшее развитие русской общественной и политической мысли. Петр Великий не случайно, не из какого-то каприза или самодурства сбривал боярам бороды, переодевал их, по выражению одного поэта, в «голландцев» и заставлял плясать менуэты на ассамблеях. Это было частью продуманного общего плана, можно сказать - целого мировоззренческого переворота. То был план «секуляризации» самой ткани русской жизни, отрыва ее от сакральных и религиозных форм прошлого. При этом нужно заметить, что сам Петр не был безбожником. Да и тот западный секуляризм, который он насаждал в России, не был равнозначен атеизму. Секуляризм означает признание автономии культуры государства, всей общественной, всей «мирской» жизни человека, автономии их по отношению к религии. Религия сохраняет свое определенное место в жизни общества, она не перестает быть идеей, принципом, синтезириющим, объединяющим в себе все остальные сферы человеческой жизни. На Западе такая секуляризация началась гораздо раньше - в эпоху Возрождения. В России начало ей положил Петр Великий. Формально - и это нужно оговорить - Российская Империя продолжала покоиться на религиозном фундаменте: «Божией милостью Император и Самодержец Всероссийский» - формула эта оставалась неприкосновенной на протяжении всего петербургского периода русской истории. Византийский двуглавый орел - символ двуединства Империи и Церкви - оставался гербом России. На деле, однако, между двумя этими традициями - византийско-московской и имперски-петербургской - преемства не было, и символ уже не соответствовал действительности. Так, раз в жизни, в день своего венчания на царство, император являлся перед народом как древний византийский василевс, одетый в священные одежды. Он принимал от Церкви через епископа помазание на царство и, не будучи священником, входил, как священник, - повторяю: один раз в жизни - в царские врата древнего Успенского собора в московском Кремле. Только один раз - ибо затем, немедленно, священные одежды сменялись генеральским мундиром прусского образца и первый, священный символизм переставал соответствовать действительности. И в этом - втором и постоянном - образе императора уже не от Церкви принимал он власть, а от того на Западе возникшего абсолютизма, согласно которому между царем и Богом нет уже никаких посредников и ответственен царь только и исключительно перед Богом. Так русское государство, с одной стороны, получало от Церкви религиозную санкцию, а с другой - переставало быть государством «религиозным». А этой новой идее государства по необходимости соответствует и новое понимание и общества, и культуры. Если как отдельная личность человек и сохраняет религию, то в обществе и культуре он уже всецело ограничен земным горизонтом. Государство, общество, культура становятся как бы самоцелью. Так в итоге петровской реформы возникает в России, в первый раз за всю ее историю, - светское, мирское государство. И отныне и общество, и культура призывают государство этому служить, способствовать его силе, благополучию, мощи, славе. Но теперь нужно поставить вопрос: удалась ли полностью эта революция, этот отрыв общественной, государственной и культурной жизни от отнесенности их к некоему религиозному идеалу? И на вопрос этот мы можем ответить так: удалась и не удалась. И не удалась потому, прежде всего, что сама-то эта реформа, как известно, непосредственно коснулась только одного и притом крайне немногочисленного слоя русского народа. Фактически нетронутым этой реформой оказался именно сам народ, то есть то огромное большинство, что составляло в России крестьянство. Эта масса, этот «народ» остался вне влияния того западного просвещения, которое Петр насильно навязал дворянству. И потому народ сохранил, хотя бы только и пассивно, старые, насквозь религией пронизанные мировоззрение, ощущение и восприятие жизни, раскрываемые ему Церковью. Россия снова оказалась поляризованной, раздвоенной, можно на этот раз сказать - разделенной. И именно это разделение само становится в русском обществе предметом страстного интереса, некоего постоянного напряжения, поистине - кризиса. Редакция благодарит Елену ДОРМАН, предоставившую для публикации этот материал, никогда ранее не публиковавшийся в печатных изданиях КИФА №9 (47) май 2006 |