Феномен эмиграции

Беседа с Владимиром Григоренко, иконописцем из Далласской епархии Православной церкви в Америке

Равноап. Нина. Фрагмент росписи западной стены Свято-Серафимовского храма в Далласе

­Владимир Григоренко: Я как-то имел неосторожность сказать своему другу, нашему епархиальному казначею, сербу по национальности: «Я эмигрант и знаю, что такое быть эмигрантом». И он на это ответил: «Нет, ты не эмигрант, это я эмигрант. И даже не я, а мой отец был эмигрантом, который приехал в начале прошлого века с 12 детьми, работал  одновременно на шахте и в огороде, чтобы прокормить семью. Вот он - эмигрант, а ты не эмигрант, ты - специалист, которого пригласили работать. И ты живешь по-другому, у тебя другие проблемы, другое восприятие». Действительно, я не могу сказать, чтобы у меня были какие-то специфически эмигрантские проблемы, потому что я знал, зачем я еду - служить Церкви. У меня не было шока - только небольшие проблемы общекультурного характера, но они имели место недолго... Когда мы говорим про эмиграцию, скажем, в Лондон, там все не очень просто, потому что Англия относится к эмигрантам совсем не так, как Америка. Америка действительно страна эмигрантов и эмигрантов уважает. Эмигрантам в Америке во многом помогают сами американцы. Проблемы у эмигрантов возникают, если они или приезжают нелегально, или, грубо говоря, за колбасой, т.е. исключительно для того, чтобы улучшить свою материальную жизнь. Если  они не думают о жизни духовной, им приходится очень тяжело, и, хотя осуждать их мы не вправе, но человек, делая такой выбор, должен знать, чем придется платить. А платить приходится, как правило, тем, что жить будет хуже, чем дома. Люди, приезжающие в зрелом возрасте, первые годы испытывают очень большие финансовые проблемы и тяжело работают. Иногда они приходят в церковь, и это не обязательно связано с тем, что им приходится плохо. Из-за большого горя скорее начинают пить.

В Лондоне другая ситуация. Лондон - очень дорогой город, значительно дороже, чем, например, Даллас. Люди, которые там живут, как правило, хорошо финансово обеспечены. Это не тот случай, когда церковь должна подбирать людей на улице, кормить, одевать и т.д. Некоторые люди, которые приезжают из России, к сожалению, приезжают как «представители Святой Руси», независимо от того, как они жили в церкви на родине - были ли постоянными прихожанами или же заходили в церковь два-три раза. Такие люди бывают и у нас. Они приезжают с твердым убеждением, что знают, как надо. Не все готовы проявлять по отношению к таким людям большую любовь. Но в нашем приходе и в нашей епархии в целом к эмигрантам из «Старого Света» относятся с любовью и поддержкой (как обстоит дело в других епархиях, я не знаю). Большую роль играет личность самого нашего епископа Димитрия. Он очень любит и уважает русскую церковную традицию, хотя сам служит по-английски и делает это принципиально, потому что цель его жизни - миссия для американцев (и сам он американец).  Принципиальная «политика» нашего прихода - встречать всех вновь приходящих, особенно русских.  У нас это делают специальные люди из тех, кто родился в Америке, но бабушки и дедушки были эмигрантами из России. Они  подходят к вновь прибывшим и спрашивают: кто вы, как вы... В результате и русские «отмокают» от «кондового» благочестия (правда, не все), и американцы нас не боятся, а значит, приход не разделяется.  Многие люди включаются в жизнь прихода, и, когда все встречаются на «приходском кофе» («Coffee Hour»), там уже нет разделений: русские, американцы, грузины, сербы... Как всячески подчеркивает владыка Димитрий, мы создаем «mixture» - смесь. Это отражается даже в храмовой росписи. В моей росписи западной стены, где представлены святые, выбранные по признаку миссионерской деятельности, представлены свв. Владимир и Ольга, Константин и Елена, Нина Грузинская, Савва Сербский и др.  Но опасность разделения окончательно не уйдет до тех пор, пока мы совсем не поднимемся от уровня клуба для эмигрантов или поисков национальной идентичности до единственно возможного уровня - Церкви Христовой. 

Если вернуться к Лондону, то я подозреваю, что там англичане как раз стали русских бояться, и появились две «микрообщины», которые не обязательно были друг с другом в плохих отношениях, но были просто разные. Легко забыть, что церковь - не для англичан, американцев или русских, а для всех во Христе. Если ты русский и знаешь, как надо - пожалуйста, приходи в церковь и начинай служить и нести ответственность за свое служение. Как правило, у новоприбывших русских людей, которые ходили в церковь недолго, такой ответственности нет, а есть, может быть, гордость от сознания того, что они представители Святой Руси. Сейчас такую гордость в России и Украине уже научились прививать, а вот ответственность за церковное дело прививать не научились и не ставят такой задачи.  Поэтому могут возникать коллизии, когда новоприбывший человек говорит: «Правильно вот так, а так, как вы делаете - неправильно». Среди новоприбывших достаточно двух-трех человек - не обязательно священников, а, например, просто «инициативных» женщин, у которых нет ответственности за церковь, а есть желание добиться своих собственных целей, сделать как лучше (т.е. как их дома научили), чтобы взорвать приход. Они призовут на помощь священников из России и вообще откуда угодно, будут писать сотни писем, тем более, что в Лондоне приходы подчиняются РПЦ и есть куда писать в надежде добиться желаемого ответа: мы русская церковь, делайте как у нас положено.

Еще раз повторяю: русские в Лондоне - это совсем не обязательно люди простые, нелегально работающие, «невесты по переписке» или что-то еще в том же роде. Хотя вообще на Западе таких людей, безусловно, много, и они требуют моментальной помощи. Кому-то из них объяснили мамы или бабушки: если хочешь выжить - приходи в церковь. Кто-то действительно приходит и становится верующим христианином, а кто-то приходит просто за финансовой помощью.

­­Да, нередко можно услышать, что православная церковь на Западе часто «работает» как некий  клуб эмигрантов.

Владимир Григоренко: Мы у себя в Далласской епархии как раз делаем все, чтобы этого не было. Если приход работает как  клуб эмигрантов, он с большой вероятностью рано или поздно умрет или взорвется, потому что когда эмигрантов станет много, они начнут ставить свои задачи, пусть даже неосознанно: «мы хотим, чтобы нам стало еще интереснее», и уровень отношений будет снижаться. Единственный, Кто может объединить - это Христос.

А какую роль в этом играют у вас катехизация и другие меры, направленные на оживление христианской жизни?

Владимир Григоренко: К сожалению, из-за того, что мы очень любим русскую традицию, многое у нас  следует «лучшим русским образцам». Катехизация есть, но, что обидно, в основном для американцев ­- бывших протестантов, епископалов, католиков. Они-то как раз все знают Писание, и я даже не очень представляю, как для них можно вести оглашение по образцу того, что у вас в институте. Курсов  («классов», как мы их называем) много, но они несколько не о том, о чем надо - больше скорее об обрядовом благочестии, которого не хватает тем же протестантам. К сожалению, «восполнение» происходит в основном в сторону этого благочестия: как правильно делать поклоны и т.п. Но в этих курсах хорошо то, что людей не заставляют отвернуться от всего своего опыта, все пересмотреть и «с чистого листа» стать православными по образцу того, как мы в России научены. К тому же есть масса хорошей литературы: греческие богословы, о.Фома Хопко, и, конечно, Шмеман, которого все очень уважают. Это нас как-то выручает.

Что же до русских, то, к сожалению, у нас бытует «благочестивая» мысль, что все русские буквально по рождению православные, и чего их катехизировать. Скажем, если кто-то из русских просит окрестить ребенка как можно скорее (например, потому что теща уезжает завтра), ему часто идут навстречу. Но мы уже начинаем эту практику потихоньку «ломать». Я убедился в том, что люди серьезно воцерковленные, скажем, 15 лет ходившие в церковь в той же Москве и не имеющие никакого отношения, например, к о. Георгию Кочеткову, приезжая к нам, в общем соглашаются с тем, что практику надо менять.

Хотя в Москве можно наблюдать ту тенденцию, что «церковный стаж» работает в обратную сторону...

Владимир Григоренко: Если он действительно церковный, то он не может работать в обратную сторону...

Я имею в виду просто стаж «хождения в церковь». Причем я бы даже рискнул сказать, что и еженедельное причащение вряд ли меняет здесь дело в лучшую сторону. Сейчас у нас во многих храмах частое причащение не считается недопустимым и даже поощряется, но это, мне кажется, только усиливает акцент не на участии в литургии, а на принятии Святых даров - знаете, такое почти материалистическое понимание благодати, когда ее нужно прежде всего буквально потребить внутрь, и чем больше, тем лучше. И с годами такое потребительское с магическим уклоном отношение может у людей укореняться...

Владимир Григоренко: Ну, это оспаривать довольно трудно, особенно если человек научился, «как надо». Я называю таких людей «православными программистами», потому что для них главное выучить алгоритм - как оно работает, - а варианты исключаются, потому что иначе не работает.

Да, это характерный подход... А что бы Вы назвали из положительного опыта западных конфессий, который приносят с собой переходящие в православие инославные?

Владимир Григоренко: Во-первых, серьезное отношение к церковной жизни. Переход в православие для всех этих людей - серьезный шаг, предпринимаемый осмысленно. Они осознают, чего именно им не хватало, в каждом случае это разные вещи. Во-вторых, знание Писания.  В-третьих - это финансовая дисциплина.

Что, платят десятину?

Владимир Григоренко: Да. К сожалению, это отнюдь не всегда ровно 10% от всех доходов, но люди сознательно и регулярно жертвуют на храм. (Это свойственно прежде всего  американцам, русским в меньшей степени). При этом, естественно, у нас в приходе нет платы ни за что, даже свечи продаются почти по себестоимости. Новоприбывших русских всегда можно отличить по вопросу: «Сколько у вас стоит записка?» или «Сколько стоит покрестить?»

А много ли у вас обратных случаев, когда русские переходят из православия в другие конфессии?

Владимир Григоренко: Не встречал... А по приросту членов Православной церкви наша епархия дает большинство во всей ПЦА, даже священники из епископалов и католиков переходят. При том, что есть епархии, которые потихоньку умирают.   

Чем бы Вы объяснили, что русские не переходят из православия, а инославные американцы в него приходят?

Владимир Григоренко: На мой взгляд, американцы в православии ищут прежде всего подлинности. Во всем: в богообщении, в богослужении, в личной духовной жизни, в отношениях друг с другом в Церкви... Мне кажется, в этих условиях мы просто не имеем права ни «снижать планку», бездумно облегчая какие-то внешние вещи, ни, с другой стороны, накладывать на людей «бремена неудобоносимые»... В этом суть «традиционализма» владыки Димитрия.  Хотелось бы верить, что и мы, «русские», именно по этой причине не переходим из православия - однако опыт показывает, что мы отнюдь не всегда ценим то сокровище, которым могли бы владеть...

И еще одно - немаловажную роль в обращении американцев к православию играет церковное  искусство:  красота архитектуры, живописи, пения. Это может показаться странным, но церковное искусство тоже может быть подлинным, а не просто «данью традиции» - по крайней мере, мы к этому стремимся. В Америке церковное искусство может стать одним из видов миссионерской деятельности... 

А богослужение в епархии у вас тоже остается по «лучшим русским образцам»: с закрытыми царскими вратами и пр.?

Владимир Григоренко: Царские врата чаще всего открыты почти всегда и закрываются только на короткое время:  при причащении священнослужителей, исходе оглашенных. Впрочем, бывает по-разному: например, один священник-американец, когда служит для удобства русских прихожан на церковнославянском языке, врата закрывает, и я так и не добился от него внятного ответа, почему. Священники у нас имеют выбор, как служить.

Анафора открыта всегда, владыка даже останавливает хор. Читается очень ясно, многие даже   выучили анафору по-английски. (Владыка Димитрий сам сделал новый перевод литургии, вечерни, утрени, повечерия и часов). Другие молитвы (такие, как молитвы антифонов) читаются тайно.

Похоже на то, как было у нас в Москве в храме св. Екатерины на Всполье  (Московское подворье ПЦА - Ред.)  до прихода архим. Закхея в качестве настоятеля...

Владимир Григоренко: Да, это практика всей Америки, так принято после Шмемана. Об этом можно спорить; в истории они вероятнее всего не читались вслух: другое дело, стоит ли непременно следовать этому принципу.

Частная исповедь для тех, кто постоянно ходит в приход, у нас раз в месяц, хотя никто не контролирует эту регулярность. Большинство священников знают всех постоянных прихожан.

Изменяемой части богослужения (стихирам и др.) внимания никто особенно не уделяет. Английские переводы защищены, «закрыты» копирайтом и предназначены для клиросного использования.

Т.е. их невозможно раздавать?

Владимир Григоренко: При желании возможно все, но люди этого не делают.

Беседовал Дмитрий МАТВЕЕВ

КИФА №17(55) ноябрь 2006 года