Это было прекрасное сердце

Я познакомился с о. Иоанном (Крестьянкиным) во время паломничества по маршруту Псков-Таллинн-Рига-Вильнюс-Смоленск-Москва поздней осенью 1972 года. И после этого в течение многих лет, вплоть до поступления в академию в 1980 году, я каждый год на Успение был в Печорах.

О. Иоанн отличался от всех монахов по своему типу, по своему виду. Единственно, кого с ним можно было поставить рядом - это архимандрита Алипия (Воронова), который в те годы был наместником. Когда во время какого-нибудь большого праздника выходило множество монахов, они, и особенно о. Иоанн резко выделялись. На лице ни глупости, ни раздражения, ни озлобления, ни каких-то грубых страстей - ничего этого просто не было.

О. Иоанн всегда был очень быстрым, спешащим, бегущим, как будто он убегал от народа. И вот так, экономя время, он умел с каждым человеком  поговорить.

Я хорошо помню два самых важных для меня разговора с ним.

В 1974 году, когда я поступал в аспирантуру (на это меня благословлял отец Всеволод Шпиллер), о. Иоанн подтвердил благословение отца Всеволода, сказав совершенно четко, что церкви нужны образованные люди и что нужно идти учиться, несмотря на то, что это несколько идеологизированная и, следовательно, для христианина несколько опасная жизнь.

Второй разговор был уже в 1978 году, тоже на Успение. Перед этим, в мае, я встречался с митрополитом Никодимом (Ротовым), и он очень усердно приглашал меня поступать в семинарию. В это же самое время в Ярославле митрополит Иоанн (Вендланд) предлагал нам с Александром Михайловичем Копировским рукополагаться. Для нас было очень «горячо» и то, и другое. Я поехал к о. Иоанну, и о. Иоанн в своей манере «любвеобильного дедушки» сказал очень запомнившиеся, очень для меня знаменательные слова: «Откажем митрополиту Иоанну, откажем митрополиту Никодиму». И - «Хотите рукополагаться - очень хорошо, рукополагайтесь. Я Вас буду готовить к священству». Для меня важно было, что он, в общем-то зная и кто такой митрополит Никодим, и кто такой митрополит Иоанн (а они были в каком-то смысле противоположными, но - и тот, и другой - все-таки выдающимися людьми) тем не менее «отказал» и тому, и другому. И это при том, что обычно он очень прислушивался к чужому мнению - не случайно он прежде присоединился к о. Всеволоду. Уверен, что если бы я пришел к нему с тем же вопросом об аспирантуре, с теми же сомнениями, но сказал, что о. Всеволод, как один из двух моих духовников, не благословляет этого, он бы тоже не благословил. Видимо, он не доверял «системе» и, считая, что церкви нужны священники, саму церковную «систему», скорей всего, оценивал весьма критически. И поэтому совсем не хотел, чтобы кто-то поступал в семинарию или в академию. Эта «система» часто стимулировала не лучшие свойства человека и человек под конец забывал, зачем он вообще туда поступил и зачем он вообще получает духовное образование. И вот, несколько лет о. Иоанн готовил меня к священству, давал мне книжки, конспекты. Правда, они мне показались очень скучными, ужасно устаревшими, я их читал с некоторым трудом. Но то, что он говорил сам, было очень хорошо. Это и было для меня подготовкой к священству, так же как некоторые беседы о. Всеволода Шпиллера и о. Виталия Борового. Так что он сыграл большую роль в моей подготовке к рукоположению и в моем будущем служении.

Я всегда старался ориентироваться на его свойство любвеобильности ко всем и в то же время смелости, и мудрости, открытости, на его проповеднический дар. Он был хорошим проповедником. На Успение он проповедовал сколько мог. Говорил очень хорошо, очень горячо. Мы ездили слушать его проповеди, записывали их на пленку, и, кажется, помогали в редактировании одной из них - «Опыт построения исповеди по заповедям блаженства».

В том, что произошло с о. Иоанном позже, когда, если верить архим. Тихону (Шевкунову), он выступил против нашего движения, я не узнаю о.Иоанна и поэтому не верю Шевкунову. Или он неправильно передает слова о. Иоанна, или о. Иоанну дело было представлено совершенно неадекватно. И он отреагировал «на другое». А может быть, было и то, и другое.

О. Иоанн был человеком, для которого жизнь была служением - любые формы жизни, куда бы его  ни ставили в монастыре. Его притесняли сильно, но он и к этому относился как к возможности укрепиться в служении.

Когда «ай!» и «болит!», за утешением надо обращаться к любвеобильному дедушке, у которого действительно золотое сердце. Теперь, после его кончины, можно уже определенно говорить, что это было сердце прекрасное, именно сострадательное. Его иногда подводил недостаток образования, но в плане душевной, духовной теплоты и доброты он, несомненно, поражал. Поэтому я всех своих четырех учителей - о. Тавриона (Батозского), о. Иоанна (Крестьянкина), о. Всеволода Шпиллера, о. Виталия Борового, хотя они абсолютно разные люди, каждый со своими плюсами и минусами - считаю людьми праведными и даже святыми.

свящ. Георгий КОЧЕТКОВ

КИФА №3(41) февраль 2006 года