Диалогичность миссии

Глава из бакалаврской работы Иоанны-Яны Калнини «Принципы миссии в жизни и сочинениях митрополита Сурожского Антония»

Миссия основана на подлинном общении во Святом Духе, началом которого является диалог. Митр. Антоний считал, что диалог может состояться только между людьми, которые убеждены в истинности своей веры, но при этом готовы слушать другого: не откроет ли он  им что-то новое. Глубокая укорененность митр. Антония в православной традиции с одной стороны, открытость и уважение к иному опыту с другой - давали ему возможность вступать в диалог, в том числе с инославными и неверующими. О диалоге с верующими иных конфессий он говорил: «Можно понимать так: мы их глубоко или достаточно знаем, чтобы не произносить суждение, которое не соответствует реальности, мы с уважением относимся к тому, что эти люди, придерживаясь своих убеждений, ими живут реально, но мы остаёмся при своём убеждении, что Православие является наиболее совершенным выражением Евангельского благовествования, хотя относимся к другим с уважением и вдумчивостью». Митр. Антоний считал, что в диалоге может открыться истина, но нужно иметь смелость и мужество прорваться сквозь ограниченность человеческого языка, не способного передать реальный духовный опыт. Подчеркивая важность различения понятий «истина» и «реальность», митр. Антоний вступал в спор с о. Павлом Флоренским, который предлагал отождествление «истины» с тем, что «есть» объективно - «естина». Митр. Антоний предостерегал от такого подхода к диалогу, считая его очень опасным: «Это сомнительная этимология, и также очень опасная точка зрения, <...> породившая самую крайнюю нетерпимость, самые жестокие религиозные преследования, потому что, если отождествить истину в ее выражении с той реальностью, о которой идет речь, тогда ошибка в формулировке означает богохульство, <...> непрощаемый грех». И, с другой стороны,  «...если мы поймем, что между сформулированной истиной и реальностью существует связь, а не идентичность, в диалог между людьми о Божестве привносится свежая гибкость». Митр. Антоний пояснял значение слов: «реальность - это все, что есть знаемое и незнаемое, это и познанное, и тайна Бога и Творения. Истина - это та частица реальности, которую мы познали и выразили. Два ограничительных выражения: «познали» - означает, что я увидел то малое, что мне доступно, «выразили» - означает, значит, что я попытался определить в терминах языка то малое, что увидел».

Миссионер должен учитывать, что в диалоге он сталкивается с двойным ограничением. Во-первых, встречая человека, мы не видим всей его личности, мы что-то из нее схватываем. Во-вторых, когда мы пытаемся передать схваченное нами другому, употребляя доступные нам средства языка, мы еще больше ограничиваем то, что можно было сказать. Так что между реальностью и тем, что мы говорим друг другу, целый ряд ограничений. Далее, митр. Антоний говорил, что истина как отражение реальности может быть выражена статично и динамично. Статичное выражение - это схватывание определенного момента, при этом искажения могут быть очень сильными. Многое в богословии создавалось именно так. Но можно пытаться выразить ситуацию динамично, показывая истину движения, а не событий, стоящих за движением. Такую возможность открывает использование образов. Этим объясняется, почему митр. Антоний так часто прибегал к образам в своих выступлениях и проповедях.

Дополнительную сложность для серьезного диалога митр. Антоний видел в том, что человек всегда выражает истину с той точки, в которой он сам находится, а не с точки зрения Бога. Это рождает подмены диалога и ставит под сомнение образы и формулировки, которыми мы пользуемся, говоря о человеке, о Боге, об их взаимоотношениях, потому что «ставит под вопрос узость нашего видения и свидетельствует в каждый миг, что Сам Бог, Живой Бог вторгся в наше сознание и ломает модель». Бог превосходит все наши модели, и в этом источник надежды, что понимание в диалоге может быть достигнуто. Часто даже среди богословов обнаруживается, что люди говорят на разных языках («вавилонская башня»). Это происходит из-за различия духовного опыта и мировоззрения. Митр. Антоний вспоминал, что на одном из съездов в Женеве проблему непонимания удалось разрешить благодаря тому, что целый день был посвящен знакомству, которое состояло не в библиографической справке, а рассказе о своем религиозном опыте, мировоззрении. Взаимопонимания с одним из богословов (Ван Буреном) удалось достигнуть только путем долгого и сложного разговора. Один из подходов к диалогу митр. Антония - не снимать проблему, не упрощать ее, а смело и честно углублять общение. Глубина его собственного духовного опыта позволяла ему вступать в диалог с неверующими (у него было несколько публичных диалогов с атеистами). В целом митр. Антоний считал, что диалог с миром не происходит, хотя есть люди неверующие, проявляющие интерес. Они не готовы отказаться от своих убеждений, но готовы начать разговор. И темами могли бы быть - человек, общество, способное менять индивида.

В жизни митр. Антония этот принцип миссии проявлялся в открытости и интересе к людям, умению относиться всерьез ко всему, что выражало глубину и уникальность человеческой личности. Внутренняя общительность не была естественным, природным свойством его натуры, мальчиком он скорее стремился к уединению. Осознание ценности и уникальности каждого человека пришло с обращением, привело к стремлению к общению через молитву. Митр. Антоний говорил: «Совсем нелегко научиться слушать с намерением услышать, очень трудно смотреть с намерением увидеть», подчеркивая тем самым, что общение требует постоянных усилий. Он был убежден, что всякому человеку (а миссионеру тем более) нужно «стать как музыкальная струна, которая сама не издает звука, но как только к ней прикоснется палец человека, она начинает звучать - петь или плакать <...> тогда создаются совершенно новые отношения». И первое, чему нужно научиться миссионеру, - глубокому внутреннему молчанию, болтовня только разрушает общение. Тогда можно увидеть и услышать другого человека - не только слова, потому что сам человек может не осознавать реальности, «но и выражение его глаз, лица и голоса... Мы должны быть в состоянии ответить на страх или на невысказанный вопрос, скрытый за словами, а не только на произнесенные слова». Митр. Антоний считал, что это в первую очередь касается предельных ситуаций - миссии умирающему или тяжело больному человеку - но об этом нужно помнить всегда.

У миссионера не должно быть дистанции, он должен быть прост и доступен в общении. Поэтому митр. Антоний был убежден в том, что для людей может оказаться убедительнее даже не свет, который миссионер несет в себе, а сама его устремленность к этому свету: «...наш порыв, страстность, с которой мы устремлены к Богу, порой более убедительна, чем достижение, потому что иногда человек, достигший большой духовной высоты, настолько далек от нас, непохож на нас, что мы просто этого даже не можем видеть, не понимаем». Митр. Антоний всех, с кем он знакомился, просил называть его на «ты». Он считал, что такое обращение устраняет ненужные преграды между людьми. Сама жизнь в эмиграции отличалась особенной  близостью между духовенством и народом и не способствовала отделению епископа (священника) от его паствы. Протодьякон Петр (внук С.Л. Франка) вспоминал, что всегда существовали близость и дружба. «Эта простота в отношениях, эта прямота были приняты и ничем нас, выросших в эмиграции, не удивляли... Владыка - это ведь обыкновенный человек, который ходит в подряснике, открывает тебе дверь, приносит чашку чая, сядет и поговорит». Именно через личную дружбу ему удавалось «раскрыть» многим православие.

У него была способность «пребыть» с человеком так, что человек чувствовал себя единственным. Архиепископ Кентерберийский Роуэн Вильямс вспоминал: «Он был подобен апостолу, который, разговаривая с тобой, смотрел тебе в глаза, и ты знал, что он всецело с тобой, что в тебя переливается его любовь к Богу». Эта простота на грани величия, отсутствие тщеславия и защитных уловок делали Бога «желанной реальностью» для собеседника. Митр. Антоний подчеркивал, что у миссионера должно быть одно правило через всю жизнь: «единственный миг, которым ты обладаешь, - теперешний миг. Ты никогда не можешь рассчитывать на то, что через мгновение успеешь ещё что-нибудь сделать». Для того чтобы применять это правило, миссионер должен научиться жить в настоящем моменте.

Митр. Антонию приходилось проповедовать в самых разных аудиториях, его слушатели имели разное образование, подготовленность, возраст, статус в обществе. Для каждого случая у него был индивидуальный язык диалога, но определяющей была не среда, а его сердце и сердце человека, к которому обращена проповедь. Он верил, что общим для всех людей является их человечество, которое, пусть в очень малой степени, но влито в человечество Христа. И это является залогом того, что проповедь, произнесенная «от сердца к сердцу», будет услышана и принесет плоды. Только не нужно говорить «над человеком» - поучать, а свободно делиться своим опытом, не навязывая его другому.

Митр. Антоний умел сохранять личностный подход, даже в самых больших аудиториях. Во время проповеди он каждого человека воспринимал так, как будто они общались один на один. Об этом свидетельствовал С.С. Аверинцев: «Он говорил, глядя нам прямо в глаза, его речь шла прямо в сердце, каждое слово было живым и до краев, до тяжести, до переизбытка полно смыслом...». А после литургии, когда несколько сотен человек, бывших в храме, поочередно подходили ко кресту, он умудрялся оглядеть отдельно каждого «...так, как если бы каждый был единственным, единственным в храме, единственным во всем мире.... И этот сосредоточенный взгляд одновременно принимал нас в очень тесное, близкое, очень реальное общение, - и был прямо-таки пронзительно строг, требователен, взыскателен. Выдержать его было нелегко... Любовь, открытость, но без замазывания острых углов. Требовательность, но обращенная к сердцу».

В своей миссионерской практике митр. Антоний опирался на опыт старца Силуана, применяя на практике принцип дополнительности. Он говорил, что «...мы должны относиться с глубоким уважением к людям иной веры или к инакомыслящим, искать в том, что они нам говорят или что явствует из их жизни, обогащения себе и понимания их, и потом <...> с ними делиться тем богатством, которое у нас есть, которое, может быть, ни вы, ни он, ни она не воплощаем, но которое всё равно остается реальным». Основанием для такого подхода была его убежденность в том, что «нет ни одного человека на земле, который когда-либо не пал на колени перед Живым Богом, Чью близость он вдруг ощутил». И к этому опыту можно обращаться. Митр. Антоний был убежден, что каждый человек иной веры «верит в Единственного Бога, Который есть, хотя не знает Его, потому что по какой-то причине истинная вера ему стала недоступной». Он молится своим богам, а слышит его Единственный Бог.

Митр. Антоний был убежден, что в общении недопустимо никакое насилие. Он уважал свободу человека, даже свободу быть неверующим. Общению с инакомыслящими митр. Антоний учился у русского миссионера начала 20-го века В.Ф. Марцинковского. Один из его принципов диалога митр. Антоний старался применять на практике - «никогда не говори против него (инакомыслящего), потому что он неминуемо станет защищать себя, говори выше него, так, чтобы ему захотелось себя перерасти, и тогда он воспримет то, что ты хочешь ему сказать».

Единственным препятствием к диалогу митр. Антоний считал закрытость собеседника. Он вспоминал случай, когда студенты католической семинарии предложили ему поговорить о вере с целью поупражняться на нем в прозелитизме. Причем они заранее оговорились, что если вдруг они почувствуют с его стороны хоть какой-то момент истины, - разговор прекращается. Митр. Антоний отказался, считая, что при отсутствии интереса к иному опыту и страхе потерять свое, диалог не может состояться.

Митр. Антоний считал, что разговор нужно начинать с общечеловеческих вопросов. Причем христианин должен понимать проблему глубже, чем человек, который о ней спрашивает, обогащая ее третьим измерением. Митр. Антоний вспоминал, что однажды к нему пришла венчаться пара. Жених заявил, что он неверующий и митр. Антоний отказался их венчать, сказав, что «не станет давать таинство неверующему». «Это его изумило: значит, я всерьез принимаю то, что делаю? Откуда это?», - вспоминал митр. Антоний. Он задал вопрос: что церковь знает о любви, чего я не знаю? Завязался диалог, в результате которого этот человек попросил подготовить его. В течение нескольких месяцев митр. Антоний встречался с ним, готовил к крещению. То, что митр. Антоний смог ответить даже глубже, чем был задан вопрос, привело этого человека к вере.

Еще один пример проявления принципов диалога в миссии - проповедь на ступенях Оксфордского университета. Это было зимой, и люди мерзли, особенно задние ряды. Митр. Антоний заметил это и попросил слушателей обратить внимание друг на друга и меняться местами, чтобы те, кто стоят сзади, согревали своим дыханием впереди стоящих. Т.о. люди начали замечать нужды друг друга, а не просто слушали лекцию. Удалось установить пространство для общения: «Так что за неделю все эти люди, которые сначала стояли на расстоянии метра друг от друга, перезнакомились, потому что им пришлось физически соприкоснуться и дышать в спину соседу, чтобы согреваться. Между ними возникла человеческая взаимосвязь. Ну, и кроме того, я-то продолжал проповедовать свое», - вспоминал митр. Антоний. То, что люди почувствовали близость друг друга, открыло их сердца для действия Духа и облегчило проповедь.

КИФА №16(74) декабрь 2007 года