Я вижу солидарность в маленьких обществах

Интервью с доцентом Свято- Филаретовского института и РГГУ А.И. Шмаиной- Великановой

- Анна Ильинична, видите ли Вы примеры солидарности в обществе сегодня? На каких духовных, культурных, социальных, экономических основаниях может созидаться в наше время общественная солидарность? Какими могут быть ее адекватные формы?

А.И. Шмаина-Великанова: Если понимать общество широко, то я не вижу никакой солидарности в обществе сейчас, а только антисолидарность. Как говорит Ольга Александровна Седакова, «в этой скорбной школе блажен, кто не учился до конца». Россия, наше общество пробегает школу и западную, и постсоветскую, и эмигрантскую (в некотором смысле эмигрировав из своего культурного пространства) за очень короткие сроки. На мой взгляд, все минимальные формы общественной солидарности, которые все-таки присутствовали в 90-е годы, совершенно разрушаются.

Но, с другой стороны, я вижу солидарность в маленьких обществах. Формы этой солидарности, как мне кажется, именно локальные и лучше всего возникают на профессиональной почве. Для меня самый яркий пример солидарности, относящийся уже ко второй половине 2000-х годов - это существующий уже лет пять или даже больше семинар Нины Владимировны Брагинской. Недавно в интернете появилось ее интервью по этому поводу под названием «Своя корысть», где она описывает наш семинар как некоторое солидарное общество. В нем есть несколько известных ученых, в первую очередь она сама, конечно, несколько студентов второго курса РГГУ и МГУ, которые, по сути, делают одно и то же вместе. У нас была однодневная конференция, на ней было 12 докладов, они были выстроены, в сущности, как один доклад в 12 частях, и его делали профессиональные ученые и студенты второго курса, которых не знает никто - на равных. И настолько, мне кажется, это мало известно, мало понятно, что многие коллеги пришли только на Нинин доклад или только на мой, потому что они думали, что студенческие сообщения ничего не значат. И в результате они ничего не поняли, потому что мы - вместе, и это нельзя разодрать. Этот семинар включает в себя обязательно совместную еду. Так стихийно сложилось. У него нет определенного срока по времени: с семи вечера и пока не выгонят из здания. Мы приносим еду и в складчину едим. Мы вместе празднуем все праздники. Началось с Нового года, а сейчас уже все дни рождения обязательно отмечаются. На семинар приходят все, кто хочет, но надо много работать, захожан на нем быть не может, пропустив два занятия, человек теряет нить работы. Мне кажется, что там тоже есть свои трудности, но это модель, по которой солидарность может осуществляться.

Второй пример - Независимый математический университет под руководством Михаила Анатольевича Цфасмана, моего стариннейшего друга, и его коллег. Там такой же принцип - всемирно известные ученые и студенты, а иногда и не студенты, а просто странные никому не ведомые люди делают одно дело: занимаются чистой, бескорыстной наукой.

И я вижу, что сейчас для солидарности церковь стала довольно плохим местом. Как выражалась наша кухонная соседка в коммунальной квартире: «Вы, я смотрю, профессионально верующие». Так вот, сегодня «профессиональных верующих» либо мало, либо они развращены структурой. А «непрофессионально» верующие, т. е. абсолютное большинство людей, не получают в своей церковности достаточных оснований для этой маленькой солидарности. Поэтому мне кажется, что основанием для нее сейчас бывает высокопрофессиональная деятельность и ясное сознание необходимости этой бескорыстной деятельности.

- В этом году исполнилось 70 лет начала массовых репрессий 1937 г. Как Вы считаете, можно ли говорить сегодня о необходимости несения ответственности церковью и обществом за злодеяния советского прошлого? Кто должен нести эту ответственность? В чем она может выражаться?

А.И. Шмаина-Великанова: Я думаю, что надо разграничить понятие ответственности и понятие покаяния, которые часто смешивают. Покаяние - это таинство. Каяться человек может перед Богом только в том, что он сам совершил; он может в этом таинстве получить отпущение грехов и с помощью Божией больше не делать того, что делал раньше. Поэтому когда говорят о всероссийском покаянии общества или церкви - это просто неточно. Но ответственность - это совершенно другое дело. Мы все несем ее просто потому, что история не кончилась. И эту ответственность мы несем не только за названные вами события. Хотя в первую очередь за них, потому что не произошло их осознания, а сейчас происходит официальный откат в этом: то внук Берии что-то напишет, то сын Сталина выскочит. Я не против того, чтобы они жили, не надо их варить в кипящем масле, но они должны прятаться по углам, опасаться здороваться, а вместо этого они ходят по воле гоголем, что говорит о том, что никакой ответственности никто не берет. А между тем, она лежит на людях независимо от того, берут они ее или нет. В чем она должна выражаться? Это очень просто. Я удивляюсь, почему люди обсуждают это так долго и сложно, хотя, мне кажется, ответ лежит на поверхности. Во-первых, не все репрессированные умерли, хотя были приложены большие усилия к тому, чтобы их уморить. Ответственность выражается в благодарности, а благодарность - в активной помощи им, их семьям, их детям. Это первое. Второе: во всевозможном увековечении памяти всюду, где это только возможно, в церковном прославлении. Однако только что в РГГУ закрыли центр устной истории, который этим занимался, т. е. все идет в обратном направлении. Между тем, ничего не нужно придумывать, немцы многое наработали замечательно, нам бы только учиться. Но этого не происходит - потому, что у нас не произошло никакой денацификации. Люди одновременно приходятся детьми и внуками жертвам и палачам, и все боятся огласки. Между тем, речь не идет ни о каком покаянии, ни о какой мистике, просто о верности фактам, и в этом уже будет ответственность. Никого не надо осуждать, никого не надо судить. Уже умерли последние, нисколько не осужденные, не пострадавшие Молотов и Каганович, никто их не тронул. Но нужно просто назвать имена, просто опубликовать документы, нужно все помнить.

Не может быть солидарности между жертвами и палачами. Если она возникает, это очень плохо. Поэтому сначала нужна ясность, только после этого может быть какое-то взаимное примирение и солидарность.

- Можем ли мы говорить не только о конкретных исторических, политических причинах тех или иных событий, но о духовных смыслах тех или иных периодов истории? Например, если говорить о 1937 г., был ли духовный смысл в тех событиях, в смерти миллионов людей?

А.И. Шмаина-Великанова: Я думаю, что духовный смысл в истории есть. Вообще смысл есть у всего, как сказал Пастернак: «Жизнь символична, потому, что она значительна». Смысл есть в жизни, поэтому он есть и в истории. Этот смысл истории указан нам в Новом завете, как мне кажется, и выражается словами: «Ангел сказал: запиши сии суть истинные слова Божии: блаженны званные на брачную вечерю Агнца». История идет в Царство, она не идет неизвестно куда. И поэтому, я думаю, у самых чудовищных событий есть смысл, другое дело, что он совершенно нам не дан. И нам не нужно этого знать. В Евангелии мы слышим страшное, непостижимое слово: «о сем Дне Сын не знает». Т. е. можем ли мы знать что-то о том, о чем Господь сказал, что знать не нужно? Мы можем в какой-то мере пытаться увидеть смысл в нашем историческом отрезке, т. е. понять, что нам сейчас делать, и, конечно, ошибемся и, конечно, не угадаем, но хоть можем пытаться. А увидеть смысл громадных исторических событий, я думаю, нам не дано. Но я верю, что он есть.

- Как Вы считаете, может ли проводимая нами конференция способствовать решению обсуждаемых проблем?

А.И. Шмаина-Великанова: Я думаю, что она не может ничему помочь. И все-таки, как очень хорошо подметил Олег Игоревич Генисаретский, это - «навигационно-стратегическая встреча». Я думаю, что если в чем и есть сегодня реальная соборность и солидарность или совместное действие, так это только в общинах - там, где люди могут встретиться, увидеть друг друга, обрадоваться, понять и поддержать друг друга.

Беседовала Наталия Игнатович

Информационная служба СФИ

КИФА №12(70) сентябрь 2007 года