«В ту ночь, когда была облава на общину и хватали всех, бабушка как раз осталась там»

Интервью с Натальей Григорьевной Скрыженко

Е.Ф. Ауэрхан в годы Первой мировой войны

Наталья Григорьевна, не могли бы Вы рассказать о Вашей бабушке Елене Фёдоровне Ауэрхан, о её семье?

Вообще-то она не Фёдоровна, а Фердинандовна. Её отец по национальности был эстонец. Он приехал в Россию почти мальчишкой, совсем не знал русского языка, всего добился сам. Он отвечал за освещение всей Охтинки, у него было несколько научных работ. Благодаря тому, что он занимал ответственный пост, у них были две прекрасные дачи, построенные по его собственноручному плану. В революционные годы всё это пропало. В 1919 году у него случилось три инсульта, один за другим. Он умер, не приходя в сознание.

Конечно, когда бабушку в 1932 году арестовали, она в графе «профессия отца» написала просто «ремесленник».

Я знаю, что её арестовали вместе с остальными сёстрами общины на Конной улице, в которую она вошла, когда в 1929 году вернулась в Ленинград. Их всех арестовали в 1932 году; тогда очень многих братчиков забрали, половину Александро-Невского братства. Не могли бы Вы рассказать, какая у Вашей бабушки была жизнь в Ленинграде? Она жила где-то в городе, но при этом ходила в общину и там ночевала?

Эти годы замалчивались, я мало знаю. Мама говорила, что было тревожно, а бабушка не прекращала помогать братству, а потом, перед самым арестом, была принята в братство как член общины. Бабушка всегда работала. Моя мама (она была приёмной дочерью бабушки и всегда её только на вы называла) рассказывала, что была очень недовольна тем, что бабушка вечно занята делами церкви и общины. Мама знала, что у бабушки был перелом спины, и всю жизнь она мучилась сердечной недостаточностью. Мама волновалась, что она всю себя отдаёт этим занятиям. И бабуся, бабушкина мама, тоже ворчала: вот, Елена фактически мне отдала ребёнка, потому что у неё столько всяких церковных дел... Прабабушка Екатерина Ивановна даже пошла к игуменье монастыря и объяснила, что её дочь не стоит так нагружать, что она слишком бесстрашно к этому относится. Было опасно, нужно было беречься.

Мама рассказывала, что в ту ночь, когда была облава на общину и хватали всех, бабушка как раз осталась там. Не останься она тогда ночевать, может быть, всё по-другому бы сложилось. Всё это я слышала от мамы, бабушка ничего не рассказывала.

Я знаю, что её приговорили к трём годам ссылки в Казахстан, и больше я о ней никакой информации найти не смогла.

Маме моей в 1932 году было по документам пятнадцать лет. Почему я говорю «по документам»? Дело в том, что 1917-й год рождения ей поставили в комиссии по определению возраста. Маму ещё совсем крошкой, во время Первой мировой войны, подобрали наши войска на поле, где немцы, отступая из Белоруссии, устроили бомбёжку. Маме выдали бумагу о том, что она была подобрана, там был написан год и месяц, но они оказались на сгибе, и потом их нельзя было разобрать. Какое-то время мама была с этой военной частью, а потом её маленькую привели (это мама уже помнила) в приют, организованный Марией Константиновной Арсеньевой. Дали новую одежду, которую предоставил монастырь. Воспитательница говорила, что она была в маленькой шинельке и шапочке, переделанных из солдатского обмундирования. Мария Константиновна (в постриге Евфросинья) которую моя бабушка очень уважала и любила, была игуменьей Воскресенско-Покровского женского монастыря, построенного в имении её родителей. При монастыре она организовала и школу, и больницу, и приют. В 1926 году монастырь закрыли¹, и пятерых детей из приюта, в том числе мою маму, оставили, а остальных увезли в Лугу. И кто-то, наверное, присоветовал бабушке оформить её официально как приёмную дочь. А для нас бабушка была роднее всех: она нас вырастила, вынянчила, можно сказать. Мы родились в Казахстане, где бабушка была в ссылке, а мама и бабуся были с ней.

Я родилась в 1942 году, а сестра в 1941-м. В Туркестане (это город в Казахстане, где мы жили) мама вышла замуж за нашего отца, его прислали с Украины – обучать казахов русскому языку. В 1944 году бабушка работала и на оспе, и на холере, и на чуме. Фактически она там заведовала всем этим, она, можно сказать, своё приданое туда переправила, потому что не на что было больных класть, они прямо на полу лежали.

В Казахстане была эпидемия чумы и оспы?

Видимо, да. Потом начался жуткий голод. Всё, что можно, было продано. И тогда бабушка написала родным нашего отца на Украину, и нам пришла бумага (в те годы нельзя было никуда просто так выехать, обязательно нужен был вызов). Мы собрали вещи и уехали в Макеевку, на Донбасс.

Через какое-то время мы переселились в Москву, в квартиру, где жила замужняя сестра бабушки Таисия Фердинандовна. А бабушка жила круглый год под Рязанью, в местечке Кирицы. Мы туда всегда приезжали на лето. Она снимала там угол и работала в санатории медсестрой. Помню, мы с Лёлей идём по Кирицам и слышим: «Это Елены Фёдоровны внучки». Нам даже неловко было. Она была удивительный, незаурядный человек, редчайшей доброты и энергии. Такая деятельная, всегда всем помогала. Готова была всем всё отдать, за что её иногда упрекали и наша мама, и её мама.

А в конце жизни, в 1960-х, она решила всё-таки соединиться со своими сёстрами-монахинями, с которыми когда-то была в ссылке в Казахстане. Приняла монашеский постриг и переехала жить в Выксу. Я помню, что там жила её подруга Елена Магнусовна Цан².

У меня целые пачки её писем лежат. Она постоянно к празднику мне присыла тропари, и кондаки, и всякие молитвы. Она всегда горевала очень, что мы были чужды вере.

А о своей вере бабушка Вам что-то рассказывала?

Конечно, всё время рассказывала. И переписка была – и со мной, и с сестрой. У меня целые пачки её писем лежат. Она постоянно к празднику мне присыла тропари и кондаки, и всякие молитвы. Она всегда горевала очень, что мы были чужды вере. Когда я перестала получать от неё письма, для меня это была такая трагедия. Недавно Лёля привезла мне бабушкины письма к ней, чтобы я могла почитать. Удивительно, какой у неё был почерк. Я сейчас смотрю на свой – это уже каракули, а у неё до самого последнего дня (она умерла в 1965 году, ей было 75 лет) был совершенно чёткий, ясный, красивый почерк.

У Вас, конечно, удивительная бабушка. А она Вас в храм водила?

Да. Мы заходили в храм в Муроме, когда я как-то приезжала к ней в Выксу. В Муроме мы останавливались у друзей. Так что и там жили свои церковные люди.

Получается, у Елены Фердинандовны было много верующих друзей в разных местах.

Да, друзей у неё действительно было много. Она была удивительно энергичный, неунывающий, поддерживающий окружающих человек.

Мне один священник говорил, что в Александро-Невском братстве была особенная закалка. Люди столько всего пережили, но в них сохранялась какая-то сила духа. Удивительно, правда?

Да, так и было. Вот когда мы жили в Донбассе – допустим, нужно организовать детский праздник. Можно сказать, она была душой этого, постоянно старалась помочь. Ей столько привозили книг из Москвы! Бабушка несла их в детский сад, давала музыкальным работникам, чтобы они тоже смотрели, как лучше сделать, слушали её. Бог наградил бабушку великолепным голосом и прекрасным музыкальным слухом. Она в Петербурге как-то давала частный концерт, представляете? Наверное, деньги за этот концерт пошли на церковные дела. А к ней за кулисы пришли два итальянца и сказали, чтобы она обязательно продолжала учиться музыке. Но с революцией только музыке и учиться. Так что она просто пела. Над нами маленькими пела, укачивая. В Казахстане соседи, тоже ссыльные, спрашивали: «А кто это у вас так прекрасно поёт?»

Пока мы шли от дома до детского сада, в который я ходила и где она работала медсестрой, мы то к одним зайдём, чем-то поможем, то к другим. Таким человеком она была – удивительным, прекрасным.

Беседовала Анастасия Наконечная

В этом петербургском доме по адресу ул. Конная, 8 жила одна из общин Александро-Невского братства

Фото из семейного архива семьи Скрыженко

---------------------

¹ После закрытия монастыря в 1926 году игумения Евфросиния поселилась в Муроме. Арестована в 1937 году и расстреляна в Нижнем Новгороде по «делу о к/р организации и подпольном монастыре, связанном с делом протоиерея Павла Устинова».

² Елена Магнусовна Цан была арестована в 1937 году по «делу о к/р организации и подпольном монастыре, связанном с делом протоиерея Павла Устинова». Содержалась в тюрьме Нижнего Новгорода. Осуждена на 3 года (по другим сведениям, на 10 лет) лишения свободы. Повторно арестована в 1949 году. Отправлена в ссылку.

Кифа № 7-8 (263-264), июль-август 2020 года