12.12.2019 г.

Домашний музей истории одной московской семьи

Беседа с создателями музея Георгием Константиновичем Каракозовым и его супругой Ксенией Владимировной Ильченко

Георгий Константинович и Ксения Владимировна

Мы встретились в квартире, а вернее – в Семейном музее одной московской семьи. Основатель музея, Георгий Константинович Каракозов, родился в Москве в 1926 году. Его дед, греческий православный священник, и отец, греческий революционер-подпольщик, были расстреляны в Советском Союзе почти одновременно, в 1938 г. Ещё два дяди по отцу тоже были арестованы в это время и впоследствии вернулись домой. Несмотря на статус неблагонадёжного, Георгий Каракозов со временем стал учёным-ракетчиком: разрабатывал топливо для военных ракет, стал лауреатом Государственной премии. Вместе с первой женой помногу работал с вредными элементами в химических лабораториях; возможно, поэтому оба их ребёнка родились с ментальными отклонениями. Сегодня Георгий Константинович – почётный житель муниципального округа Останкинский. Он написал восемь книг воспоминаний, в том числе «Священник Каракозов Стилиан Константинович (1868-1938). Воспоминания о деде» и «Первые девяносто лет». А ещё книги об отце, матери, жене, друзьях...

Ксения Владимировна: Расстрелянный в 1938 году священник Стилиан Каракозов, чей портрет висит на стене, – родной дедушка Георгия Константиновича.

Родился он в городе Эрзерум, а когда там был геноцид греков, бежал вместе с семьёй и осел в Геленджике. Он жил при греческой церкви, а Георгий Константинович проводил у него с малых лет все довоенные годы.

Когда начались гонения, о. Стилиан сделал единственную фотографию, на которой он сидит в окружении своих четверых детей и супруги.

В декабре 1937 года его арестовали, а в январе 1938-го уже расстреляли. Место его расстрела неизвестно, но предполагается, что это происходило на Краснодарском кладбище. Одновременно шло гонение на всех греков. Оказывается, была директива Сталина о том, чтобы уничтожить их чуть ли не в трёхдневный срок. И сына о. Стилиана, Константина Стилиановича, отца Георгия Константиновича, тогда же расстреляли, хотя он был видным революционером. Он часто ездил в Грецию по революционным делам, вот ему шпионаж и вменили...

Георгий Константинович: Отца я помню гораздо меньше, чем деда, потому что когда я родился, он как раз уехал в Грецию. Он был одним из секретарей ЦК Компартии Греции. Они готовили там революцию...

Когда он вернулся, мне уже было четыре или пять лет. И жил он с нами мало, в основном был в командировках. Его послали в Челябинск. Мы с мамой были у него, когда там запускали знаменитый Челябинский тракторный завод.

С дедом я больше общался, потому что жил в Геленджике в его доме. Он был очень добрым, хотя напускал на себя строгий вид. Пользовался большим авторитетом, потому что из греков он один был представителем высшей церковной власти. Причём он какое-то время оставался подданным Греции.

В 1937 году сочли, что он шпион и измеряет глубину Чёрного моря для того, чтобы облегчить высадку десанта. Смехотворно, конечно, но в то время это было очень не смехотворно.

Деда я помню и в быту. Он был весёлый. Любили они – греки – играть в нарды. В Геленджике было много греков. Говорили гости деда на чисто русском, хотя знали и греческий. А вообще-то народ говорил там на полутурецком-полугреческом языке.

Я много раз присутствовал на службах в храме. Венчание и отпевание были общественными событиями в таком небольшом городе. Если свадьба, значит, шикарный стол, много людей. А если поминки – знаменитая кутья. Я там впервые узнал, что такое греческая кутья, и она очень отличается от нашей, от русской кутьи. Там не рис, а отварные зёрна пшеницы, мёд, орехи (фундук, грецкий): очень вкусно, наша кутья казалась совершенно безвкусной.

Был я и на литургии, но ничего не понимал, время было атеистическое. Дед меня специально туда не зазывал, но мы её отслуживали.

На почётном месте в музее – портрет расстрелянного священника Стилиана Каракозова, деда хозяина квартиры

Семейная реликвия: Библия на русском языке, принадлежавшая священнику Стилиану Каракозову. Его внук продолжает традицию деда и в 2013 году написал письмо патриарху с предложением разрешить служить в православных храмах на русском языке

Вы, наверное, маленький были?

Его арестовали в 1937 году, когда мне было одиннадцать лет. Я с трёх до одиннадцати лет был у него каждое лето.

Вы были в Москве, когда случился арест? Как Вы об этом узнали?

А узнали очень просто – арестовали и всё, не объявляли ничего. И когда забрали моего отца, нам ничего не было известно, мы сами ходили в прокуратуру, спрашивали, в чём дело, отстаивали очереди, носили передачи, нас направляли в другую тюрьму, выяснялось, что и там его нет. Ничего не сообщалось, информации никакой в то время не было, просто пропадал человек и всё, забрали и точка.

А Вы как это себе объясняли? Что Вы себе говорили? Как это мог понять одиннадцатилетний мальчик?

А никак не мог понять, потому что вся страна была в таком состоянии, что, помню, в школе каждый день завхоз лазил на лестницу и снимал портреты вождей: то Бухарина, то Рыкова, то Зиновьева и так далее... Один раз входит кто-то и говорит: «Что ты! Его не снимай! Его вон опубликовали...» – «А я ничего, я его просто заблагораживаю, чищу портрет». Понимаете, это было такое массовое явление, что никто, я бы сказал, даже внимания не обращал.

А у Вас были одноклассники или друзья, у которых тоже кого-нибудь арестовали из родственников?

Да, были. Много было.

Вы это не могли обсуждать между собой?

Нет, никак не общались. Не было такого политического общения ни на какую тему, даже кто меньшевик, кто большевик. Нет, ничего не было.

То есть вы, будучи детьми, уже понимали, что о чём-то говорить не надо?

Да.

У меня потом ещё ведь и двух дядей арестовали, братьев отца. Сначала второго из братьев, Ивана, потом третьего – Николая, он в Москве жил, а работал механиком на автозаводе. Вот видите, четверых из семьи арестовали. А четвёртый брат, Александр, пошёл на войну в 1942 году и исчез, пропал без вести, его так и не смогли найти.

Кто-то из них остался в живых?

Ксения Владимировна: Николай десять лет на Колыме отсидел. А Ивану повезло, он работал крупным хозяйственным руководителем на Горьковском заводе, и ему из-за личного знакомства со Ждановым всего два года дали.

Георгий Константинович: Причём даже в биографии Ивана потом не упоминается, что он был арестован. Когда уже во время войны он сам писал свою автобиографию, об аресте он не написал. Сейчас, когда со многими знакомишься, узнаёшь, что почти у всех в семье есть арестованные. Раньше это скрывали, а теперь этого никто не скрывает.

Ксения Владимировна: Мы запросили в Краснодарском ФСБ все дела, и Николая, и дедушки. А дело отца Георгия Константиновича было в московском архиве на Пироговке. И там есть справка о расстреле.

Георгий Константинович: А до этого мы получили после 1956 года, после разоблачения Сталина, извещение о реабилитации и о том, что отец был арестован и умер в 1942 году в тюрьме.

То есть в извещении наврали?

Ну конечно, наврали! И вот коммунисты до сих пор продолжают утверждать, что расстрелянных было всего 600 тысяч, ссылаясь на эти фальшивые данные... Мало того, наврали, что содержится он в Бутырской тюрьме, и мама от себя последнее отрывала, носила туда передачи.

Ксения Владимировна: Вот справка о расстреле, это очень важный документ. А это обвинительное заключение. Таганская тюрьма. Видите, он был расстрелян за две недели до того, как было утверждено обвинительное заключение. Значит, сначала расстреливали, а потом оформляли обвинение.

Материалам допросов, конечно, верить нельзя, потому что многие не признавались сначала, по два месяца упорствовали, а потом ломались и признавали...

К сожалению, в комиссии по канонизации одно время была установка, что если есть какие-то признания, если человек соглашался с виной, тогда прославлять его в чине новомучеников нельзя. Хотя споры об этом всё время идут, потому что, во-первых, материалы дела могли быть сфальсифицированы, во-вторых, если человек признаётся под пытками...

Георгий Константинович: Дедушка признался под пытками через какое-то время в шпионаже, которого, конечно, не было. Он был честнейший человек. Мы направляли в патриархию документы по вопросу канонизации, но они что-то не ответили.

Вы участвовали в Молитве памяти 30 октября, в День памяти жертв советских репрессий.

Ксения Владимировна: Я увидела людей, которые читали имена у станции метро «Улица 1905 года», познакомилась с ними, и когда каждому давали листочки с именами, я спросила: а могу ли я от себя добавить? И мне сказали: да. Я прочитала имена по листочку и потом добавила ещё и священника, и революционера нашего, и всех, кого знала.

Что для Вас значит участие в подобных событиях?

Ксения Владимировна: Очень нужное мероприятие, невероятно нужное, надо делать его в масштабах всей страны.

Ещё мы были на установке мемориальных табличек на домах, из которых уводили людей. Это мероприятие было посвящено погибшим грекам. Собралось греческое общество, пригласили нас, и был посол – женщина из Греции.

Такие мероприятия нужно освещать как можно шире. Это беда нашего государства – уничтожение огромного количества самых лучших людей, самых образованных... Это настолько нас обеднило, весь народ.

Память должна быть. И нужно, чтобы новое поколение – молодёжь – занималось своими родословными древами в обязательном порядке. Мы свой музей для того и создали, чтобы наши родственники помнили. Ну а если им не интересно будет, мы передадим его в Музей истории Москвы.

Вы ведь всё собранное вами называете музеем?

Да. Музеем истории одной московской семьи. У нас есть совершенно уникальные экспонаты. Вот эта работа только в Русском музее есть, у нас – вторая. У нас есть изумительная Смоленская, такая есть ещё только в фондах Исторического музея.

А от прадеда сохранилась Библия издания 1889 года, уникальные личные вещи.

И как часто заходят к вам в музей?

Одно время очень много народу приходило. Но сейчас Георгий Константинович болеет, и я не очень людей зову.

Всё говорят: ну, вы опять про репрессии. Опять? Пока живы – память о погибших родственниках жива и не должна умирать никогда.

Беседовала Анастасия Наконечная

В музее много экспонатов