Если бы внутреннее сопротивление в обществе было достаточно сильным... Интервью с Владимиром Прохоровичем Булдаковым, доктором исторических наук, главным научным сотрудником Института российской истории РАН  Слева направо: Председатель Уфимской директории эсер Н.Д. Авксентьев (1878–1943), Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак (1874–1920) Как Вам кажется, можно ли считать феномен Добровольческой армии проявлением ответственности за страну, так же как феномен нижегородского ополчения в смутное время? Если говорить о Белом движении, то можно действительно ответить: да. Но вопрос в другом: какая часть общества проявила эту ответственность? И окажется, что антибольшевистское добровольческое движение захватило очень незначительную часть общества. Это весьма показательно. Если бы внутреннее противостояние (не только военное) было в обществе в целом достаточно сильным (включая, кстати сказать, и саму большевистскую партию, ведь большевики были разными), тогда ситуация была бы другая. Но так уж получилось, что самая оголтелая верхушка большевиков захватила сначала большевизм – не только своей идеологией, а прежде всего психическим напором, а затем в значительной степени и население. И от этого никуда не денешься. Это, конечно печально, но это надо признать. Часто события гражданской войны пытаются описать в терминах интервенции; мне приходилось встречать в интернете статьи, где весь численный состав армии Колчака приписывался «заокеанским интервентам». А каков был на самом деле вес иностранных частей в происходивших событиях? Если брать Белый Север, то там произошла «интервенция по приглашению». То есть антибольшевистские силы пригласили англичан для того, чтобы они просто стабилизировали ситуацию на местах, не вмешиваясь в политические дела. Была и чисто прагматическая сторона этих событий: в Мурманске (точно так же, как и во Владивостоке) стояли грузы, поставленные странами Антанты России как своему союзнику в Первой мировой войне. И, естественно, те, кто их отправил, не хотели, чтобы эти грузы попали в руки противников – немцев. Что касается Дальнего Востока, то эта ситуация представляет собой конкретный и весьма показательный пример. Там стоял трехтысячный экспедиционный канадский корпус. Три тысячи – это довольно много1. Он не сделал ни одного выстрела ни в красных, ни в партизан. Тем не менее из этих трех тысяч около двадцати человек погибли в России – от болезней. Один офицер застрелился, когда узнал, что ему, может быть, придется участвовать в боевых действиях. Помнится, генерал Деникин писал, что не только военной помощи практически не было, но даже грузы, которые поставляли союзники, часто были негодными... На Западе было сильнейшее движение «Руки прочь от советской России!» А «интервенты» были не столько интервентами, сколько полицейскими силами поддержания порядка. Да, были какие-то действия – и англичане воевали, и танки присутствовали. Всё это было, конечно. Но в целом масштабы интервенции были многократно раздуты советской большевистской пропагандой: «Вот, против нас ополчились 14 империалистических держав!» Так что интервенция скорее сыграла на руку красным. К слову, я до сих пор не могу выяснить, что это были за державы и сколько их было на самом деле... Чехословацкий корпус сначала тоже не хотел вмешиваться. Потом они оказались втянутыми в военные действия, но ведь они не совсем белогвардейцы. В целом это люди правосоциалистической эсеровской ориентации. Не случайно они оказались в союзе с Комучем2. Теперь что касается тех, кто воевал на стороне красных. Это были представители разных народов – венгры, даже немцы, ну и латыши, конечно. Латыши были в основном профессиональными военными, получавшими деньги за то, что они воевали, «усмиряли крестьянские восстания на Руси». Потом они вернулись в Латвию, и их там цветами встречали. Не может быть! В буржуазной Латвии? Они там воспринимались как способные обеспечить будущую оборону страны «наши люди», профессионалы: им сказали, и они за деньги работали. Ландскнехты революции. И таких хватало. Надо сказать, что и у белогвардейцев, у Колчака, тоже были такого рода польское и сербское военные соединения. Что касается красных, то сколько там было китайцев, сколько прочих наёмников, никто пока не сосчитал. Точнее, сосчитали в советское время и получаются какие-то фантастические цифры. Но при этом встаёт вопрос: за что они воевали? А цифры в каком смысле фантастические? Слишком большие или слишком маленькие? Большие, конечно. Я их не помню и не собираюсь принимать всерьёз. Так что не следует в принципе преувеличивать влияние каких-то внешних сил ни на ход революции, ни на ход гражданской войны. К громадному сожалению, это была наша революция, наша гражданская война, это была наша «красная смута». Я так и озаглавил одну из своих книг: «Красная смута». Нравится она нам сегодня или не нравится, это то, что было и принадлежит истории. Тем не менее мы не можем не задаваться вопросом, почему она закончилась так, как закончилась, почему в 1919 году и начале 1920-го произошёл перелом в пользу красных. Ведь до этого ситуация могла и в ту, и в другую сторону повернуться. Я не уверен, что перелом произошёл именно в 1919 году. Это самый пик Гражданской войны. Единственное, что можно сказать – к концу 1919 года люди почувствовали, что сила за большевиками. С другой стороны, было ощущение, что белые тянут назад, а возвращения к старому не хотело, прежде всего, крестьянство; оно панически боялось, что землю, какая она ни есть, снова отберут. А когда, на Ваш взгляд, произошёл этот перелом? Это очень трудно сказать. Скорее всего, это произошло к концу гражданской войны, где-нибудь в 1920 году, когда люди почувствовали, что никакой альтернативы уже нет. Вот тогда, поняв, что сила за большевиками, они смирились с этой властью. Это не значит, что поддержали её всемерно. Просто смирились. Я недавно видела презентацию, где показывали параллельно плакаты Красной армии и Белого движения на одну и ту же тему. Ощущение такое, что белые проиграли информационную войну. Люди не столько почувствовали, что сила за «красными», они поддались этому усиленному давлению: «Ты записался добровольцем?» (параллельный плакат белых звучит совсем по-другому, сдержанно, взывая к совести: «Почему вы ещё не в армии?»). Это разная степень напора и разный зрительный язык. Белые, действительно, проиграли информационную войну, но информационная война – это часть войны идеологической. И в этом смысле они проиграли в связи с тем, что у них не было единой программы на будущее. У большевиков же была программа – утопическая, но была. За эту программу они готовы были и чужую жизнь, и собственную положить. Это в значительной степени привлекало. Ведь в этом была определённость, а люди устали, попросту говоря, к этому времени не только от хаоса революции, но и от хаоса предыдущей Первой мировой войны. Многое решалось на уровне эмоционального отношения к происходящему: «Да, большевики – это нехорошо, это террор, но белые, оказывается, ничем не лучше... Опять же, большевики, по крайней мере, землю дали, неважно, что её совхозы под себя подмяли». Ну, совхозы – это когда ещё будет... Это сразу началось. И крестьяне бунтовали с 1917 года. Но бунтовали против любой власти, которая их не устраивала. Им было безразлично, большевики это или кто-то другой. В конечном счёте они сделали выбор в пользу большевиков. Дело не в том, что те были лучше; они были понятнее, а значит, примирившись с ними, можно было, как виделось в то время, строить какие-то планы на будущее. А неопределённость – она всегда угнетает. ------------------ 1 Напоминаем читателям, что численность Добровольческой армии, когда она выходила в Первый Кубанский (Ледяной) поход, не превышала нескольких тысяч человек вместе с обозом. 2 Комитет членов Всероссийского учредительного собрания (сокращённо Комуч или КОМУЧ) – одно из первых антибольшевистских правительств России, организованное 8 июня 1918 года в Самаре. В Комуч первого состава вошли пять эсеров, членов Учредительного собрания: В.К. Вольский – председатель, Иван Брушвит, Прокопий Климушкин, Борис Фортунатов и Иван Нестеров. Беседовала Александра Колымагина
Фото: A.A.Egorova&N.V.Benzoruk Кифа № 10 (242), октябрь 2018 года |
