Всем нам нужно брать на себя ответственность за преступления советской власти

Исследователи из Екатеринбурга и Санкт-Петербурга встретились на исторической беседе, посвящённой убийству царской семьи

В петербургском конференц-зале «Biblioteka» – священники Георгий Кочетков и Александр Гинкель, историки К.М. Александров, С.Л. Фирсов и А.Л. Казаков, председатель Свято-Петровского братства Ю.В. Балакшина

В Екатеринбурге, в центре «Царский» – руководитель Миссионерского отдела Екатеринбургской епархии священник Даниил Рябинин, историки С.С. Беляков и С.И. Быкова, председатель Свято-Елизаветинского братства О.О. Глаголев

4 июня в рамках «Исторических бесед» прошёл телемост, соединивший в этот вечер два города, сыгравших решающую роль в судьбе царской семьи – Санкт-Петербург, бывшую столицу Российской империи, и Екатеринбург, где оборвалась жизнь членов царской династии. Участники и гости беседы собрались в екатеринбургском Духовно-просветительском центре «Царский» (это центр, который открыт при храме на Крови, построенном на месте Дома Ипатьева) и петербургском конференц-зале «Biblioteka».

Начиная беседу, священник Даниил Рябинин рассказал, что император Николай II был на екатеринбургской земле в «доме особого назначения» 78 дней, закончившихся убийством царской семьи и всех, кто оставался с ней. И по благословению митрополита Екатеринбургского и Верхотурского Кирилла на протяжении 78 дней перед столетием трагической даты каждую ночь в храме на Крови совершается Божественная литургия.

Последовавший за этим долгий разговор можно лишь частично отразить в газетном формате. Мы предлагаем читателям несколько фрагментов беседы.

С.Л. Фирсов

Сергей Львович Фирсов, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета (Санкт-Петербург): Я хотел бы остановиться на вопросах восприятия. Произошла трагедия. Как реагировала публика, газеты, читатели тех мест, где верховодили большевики, Совет народных комиссаров?

Любопытные с психологической точки зрения воспоминания оставил граф Владимир Николаевич Коковцов, который в то время находился в Петрограде: «...одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало. Но на толпу, на то, что принято называть "народом", – эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал.

В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями...

Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: "Давно бы так", "Ну-ка – поцарствуй ещё", "Крышка Николашке", "Эх, брат Романов, доплясался", – слышались кругом, от самой юной молодёжи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали. Видно было, что каждый боится не то кулачной расправы, не то застенка».

Совершенно другой человек, Марина Ивановна Цветаева, замечает: «Стоим, ждём трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик:

– Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!

Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (то же!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы кто! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отводят глаза – куда? Да так, в пустоту».

По сути, и Коковцов, и Цветаева, люди из совершенно разных сред, говорили об одном и том же – о равнодушии. Я думаю, это важный психологический феномен, который мы должны рассматривать в обязательном порядке. Только церковь откликнулась, патриарх Тихон сказал те слова, которые надо было сказать. Но услышало ли их большинство? Вот в чём вопрос.

С.И. Быкова

Светлана Ивановна Быкова, кандидат исторических наук, доцент кафедры регионоведения Уральского Федерального университета (Екатеринбург): Если в первые годы после убийства царской семьи и императора к этому было практически равнодушное и даже, может быть, одобряющее отношение, то по следственным документам 1930-х годов мы можем видеть совершенно другую ситуацию. Людей осуждали как за антисоветскую деятельность за то, что они продолжали сохранять портреты и Николая II, и представителей династии Романовых как реликвии великой истории, значительного для них прошлого. Или за то, что они вспоминали хорошими словами время до революции, сравнивая то, что происходило в 1930-е годы, и то, что они видели в царской армии или на промышленных предприятиях в конце XIX – начале ХХ века. Один из важных моментов в этих сравнениях заключался в следующем: до 1917 года были хозяева: хозяин земли, хозяин предприятия, мастер-хозяин. А после революции и в 1930-е годы – бесхозяйственность. Отмечали и то, что «про Николая II можно было говорить всё что угодно, а сейчас, если что-то произнесёшь, сразу первый отдел¹ заинтересуется».

Что же касается уральских большевиков, которых участники нашей встречи назвали уголовниками, то, наверное, мы должны видеть больше. В каком-то смысле кто-то из них воспринимал это (убийство. – Ред.) как справедливое возмездие, кто-то – как искупительную жертву. Но были и те, кто прагматически рассматривал это как превентивную меру против развёртывания более масштабной иностранной интервенции, ставившей целью сохранение или восстановление монархии.

Профессор священник Георгий Кочетков, ректор СФИ (Москва): Я не очень склонен верить тому, что люди были равнодушны к убийству царской семьи. Те важные свидетельства, которые читал Сергей Львович, могут быть немного по-разному истолкованы. То, что люди постарше «отводили глаза», говорит не о равнодушии, а совсем о других вещах. Например, о том, что они не могли выразить то, что чувствовали и хотели сказать, боясь, что их убьют или посадят. А то, что молодёжь могла шутить на эту тему и насмехаться, так надо ещё посмотреть, что это была за молодёжь...

Что касается сегодняшнего дня, я считаю, что сочувствие императору и его семье было бы большим, если бы не канонизация, которая была, на мой взгляд, неблаговременной. Потому что канонизация требует слишком многого, она требует примера всей жизнью. В этом смысл церковной канонизации. А этого примера, насколько мы знаем, император Николай II не давал. Он много хорошего сделал для России, этого нельзя не признавать, об этом тоже нужно говорить – что он не был злодеем, не был «Николаем Кровавым». Я до сих пор слышу иногда, как люди повторяют эти когда-то заученные в советских школах или институтах слова. И надо напоминать, что при нём в России было сделано очень много хорошего. Но нельзя, конечно, скрыть и другой, негативной стороны его деятельности.

Александр Буров (Санкт-Петербург, ГМИР): Я не могу не вспомнить, что уже у декабриста Павла Пестеля в его «Русской правде» было положение о полном уничтожении царской семьи. То есть люди к этому готовились духовно, ментально очень давно. Это были программные требования, которые повторялись потом много раз на разные лады: «Уничтожить всю большую ектенью»².

Мы знаем, как те же декабристы вели себя тогда, когда они потерпели поражение и спор перешёл из сферы идей совсем в другую сферу. Как вспоминал Николай I, показания пленных были слишком обширны. Кто-то падал на колени, кто-то целовал сапоги императору. Через сто с лишним лет так же вели себя перед лицом репрессий пламенные революционеры, «ленинская гвардия»: мы знаем, как они ползали на брюхе перед своими палачами, как умоляли о прощении.

А русская история – она жестокая и ироничная. Когда на месте всех этих людей оказался Николай II, он сохранил своё достоинство перед лицом смерти, перед лицом людей, которые его ненавидели. Более того, в дневниках его мы не находим проклятий убийцам, стране, которая с ним так жестоко поступила. Он не был застрелен при попытке к бегству в спину. Он встретил эту смерть достойно, стоя к ней лицом.

В одном из последних писем его дочери, Великой княжны Ольги Николаевны, говорится: «Отец просит передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет ещё сильнее. Потому что не зло победит зло, а только любовь».

Из выступления Кирилла Михайловича Александрова (Санкт-Петербургский государственный университет)

К.М. Александров

Страшная участь, которая постигла царскую семью и последнего российского государя Николая II, ещё в русской эмиграции стала такой страшной травмой для русских людей, включая тех, кто не сочувствовал в 1917 году Царской семье или приветствовал Февраль, что это впечатление закрыло весь мир – и ретроспективу. И в 1999-е годы нам это состояние естественным образом передалось, когда в России стали появляться иконы Царской семьи и возникло её почитание ещё до канонизации Московской Патриархией. Я сам в 1995-м году из Джорданвилля привёз икону святого Царя-Мученика Николая Александровича.

В известной степени искренние эмоции лишали нас какого-то трезвого исторического подхода. А он, как мне кажется, начинается с вопроса: «Почему это всё – крушение России, цареубийство, большевизм – стало в принципе возможным?» Полагаю, что одна из самых серьёзных причин катастрофического убийства, произошедшего 100 лет назад в доме Ипатьева, заключается в главной политической ошибке, которую совершил император Николай II. 2 марта 1917 года при подписании акта об отречении, который иногда называют манифестом, он незаконно, по частным причинам лишил русского престола своего сына цесаревича Алексея Николаевича, присягой которому была связана одиннадцатимиллионная Русская Императорская армия. При вступлении в службу любой чин приносил присягу не только действующему монарху, но и наследнику престола. Тем самым разрушались юридические и моральные основания для существования старого режима: миллионы людей лишились связывавших их обязательств. Мне кажется, это главная проблема, а всё остальное – лишь последствия решения императора, принятого ранним вечером 2 марта 1917 года в Пскове.

К сожалению, очень многие важнейшие решения в своей жизни Николай Александрович принимал по личным мотивам. Оба раза его поспешные отъезды из могилёвской Ставки – 18 декабря 1916 года, в связи с убийством Григория Распутина в момент важнейшего совещания представителей высшего командования, и 28 февраля 1917 года, в разгар солдатского бунта в Петрограде, – принимались государем по частным причинам, хотя царь был Верховным Главнокомандующим и не мог оставлять Действующую армию. И его решения, увы, приобрели самые серьёзные морально-нравственные и военно-политические последствия.

Из слова ректора Свято-Филаретовского института профессора священника Георгия Кочеткова

Священник Георгий Кочетков

Убийство царской семьи отвратительно и ужасно, это преступление мерзко для верующих и неверующих, для всех людей, у которых есть совесть. Можно быть за монархический строй или против – для того и другого есть много оснований и в прошлом, и в настоящем времени, – но мы сейчас говорим о том, что Россия потеряла. Она потеряла очень многое. Ведь основой основ того, что люди могли извращённо воспринимать исторические события, свидетелями которых они оказались, было отсутствие веры. Как может исчезнуть совесть, если есть вера? Это невозможно. Это не значит, что все неверующие – бессовестные люди. Но если веры нет, то, как бездна, открывается такая возможность – возможность той России, о которой мы говорим сегодня: России без царя, без веры и без Отечества.

Мне представляется, что в этом разговоре мы часто уходим в частности. Где принималось решение об убийстве – в Москве или на Урале – конечно, важно с исторической точки зрения, но с духовной, честно говоря, не очень. Ясно, что Ленин и Свердлов были преступниками, и они, конечно, с радостью восприняли известие об убийстве царской семьи, давали они напрямую приказ об этом или не давали. В любом случае все знали, как относятся Ленин и большевики к царю и царской власти: это была не просто другая позиция, другая точка зрения, это была ненависть. Это очень важно. Законы ненависти известны людям, все знают, как они работают. А большевики с самого начала и до самого конца ненавидели царя и Российское государство, ненавидели церковь и русский народ – может быть, и другие народы, но русский в первую очередь. И соответствующим образом себя вели. Они старались задавить всякую русскость, всякую веру, в первую очередь православную. И эта ненависть к стране, народу и церкви – слишком серьёзная вещь, которую нельзя «вынести за скобки».

Убийство царя и всех, кто был с ним, – плод этой преступной, античеловечной ненависти. Откуда она взялась, вопрос другой; она появилась, конечно, не в 1917 году. Всем понятно и то, что было множество разнообразных влияний на происходившие тогда события, в том числе с окраин и из-за границы России. У людей, пропитанных ненавистью, могут быть субъективно любые мотивы, и это не так существенно. В них нет ничего мистического (поэтому вряд ли имеет смысл говорить о «ритуальном убийстве», это уже какое-то снижение тона), нет ничего сакрального, кроме самой ненависти. Она – страшный мистический акт, страшный дух. И то, что произошло, – это именно духовное явление, не экономическое и не просто политическое.

Я думаю, что мы должны ставить вопрос именно так и спросить себя, кто берёт на себя ответственность за это и какие процессы в людях привели к такой нелюбви к своей собственной власти, к церкви Божьей и к самим себе как к народу (пусть среди исполнителей было много этнически не русских людей – большевики знали, кого выбирать для своих «замечательных» дел – но многие русские люди не сопротивлялись преступлениям большевиков, начавшимся не с убийства в Ипатьевском доме, а значительно раньше, с первого дня захвата ими власти).

Нам нужно брать ответственность за такие преступления, и в каком-то смысле это повод для покаяния всего народа. Конечно, народ разнороден. Если уж даже большевики, как сегодня было сказано, были разнородны, то что говорить про русский народ и про всё население Российской империи. И тем не менее я считаю, что весь большевистский период – это повод для покаяния всех людей, живущих в нашей стране, и покаяния очень глубокого. Совсем необязательно самому участвовать в преступлениях, чтобы каяться за свой народ. Библия показывает множество примеров умения чувствовать ответственность не только за себя, но и за своего ближнего, если он пал.

Так что нужно брать ответственность за это преступление всем нам. Даже тем, кто с советской властью не имел ничего общего, даже тем, кто сам пострадал от неё. И может быть, именно столетие убийства царя и его семьи могло бы стать неким толчком для того, чтобы совесть каждого из нас наконец-то пробудилась, чтобы мы поняли, что ходим по кладбищу и все к этому как-то причастны – даже те, кто страдал от этой страшной красной чумы и ничего общего с ней никогда не хотел иметь и не имел.

Меня поражает то, что многими это почти не воспринимается. Где наше христианство? Где наша тысячелетняя история? Где наша духовность? Кто мы в этой стране, если мы не можем протянуть друг другу руки и придумываем один, другой, третий, пятый миф для самооправдания?

Я очень сочувствую тем ужасным страданиям, которые испытывала царская семья весь 1917 год и особенно в этот самый последний страшный год и день их жизни. И считаю, что нужно обращаться ко всем людям - монархически и антимонархически настроенным, церковным и нецерковным. У каждого человека есть совесть. Давайте сделаем эту дату, этот трагический юбилей нашей истории поводом для того, чтобы прийти в себя и не повторять тех ошибок и грехов, которые сделали возможными эти преступления. Часто мы слишком стесняемся, слишком боимся и себя, и друг друга. Мы не можем произнести твёрдого, определённого слова, сделать выбор, сказать, с кем мы. Мы ждём, когда кто-то это сделает за нас. Поэтому я совсем не уверен, что это столетие будет адекватно отмечаться в нашей стране. А ведь оно может стать реальной точкой отсчёта для того, чтобы снять груз ответственности, лежащей на нашей истории, и значит, на всех нас. 

--------------------

¹ Так в советское время назывался существовавший практически на каждом предприятии отдел, в котором работали сотрудники ГПУ-НКВД-КГБ.

² Слова одной из прокламаций С. Г. Нечаева (1847-1882, прототип Петра Верховенского из «Бесов»), отвечавшие на вопрос, кого следует уничтожить из членов царской семьи. По воспоминаниям Бонч-Бруевича, Ленин восхищался этой формулировкой: «Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время, когда огромное большинство бывало в церкви и все знали, что на великой, на большой ектении вспоминается весь царствующий дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? – спросит себя самый простой читатель. – Да весь дом Романовых, – должен бы был он дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!»

Фото: Александр Волков, Алена Клементьева

Кифа № 7 (239), июль 2018 года

Еще материалы по теме:

«Он оказался беззащитен среди народа, четверть столетия клявшегося ему в преданности и верности». Из дневников современников событий июля 1918 года, большинству из которых была доступна только информация о расстреле императора Николая II