«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его»

Ровно в тот день, когда исполнилось сто лет со дня октябрьского вооружённого переворота, в Москве прошёл концерт-воспоминание, стремившийся трезвенно и правдиво передать атмосферу октября 1917 года и наше отношение к нему

Театральная постановка «Октябрь 1917»

 

Мы уже не раз писали о таких концертах. Их было несколько, и проходили они в разных городах. На них читали стихи поэтов Серебряного века и воспоминания, исполняли классические музыкальные произведения и народные песни, стремясь оглянуться на ту, потерянную и потерявшуюся в страшных событиях минувшего столетия Россию.

Но этот концерт был особенным. Он начался со спектакля.

Спектакль (сам по себе состоявший из стихов и дневниковых записей) был, на мой взгляд, пронзительным и прекрасным, пронизанным обращёнными к нам, сегодняшним, вопросами («Правда – где?» «А нам куда идти?»).

В чём-то он ответил мне на вопрос, насколько потомки русской эмиграции переживают трагедию 1917 года как свою. Режиссёр спектакля – Григорий Лопухин, внук бессменного редактора «Вестника РХД» Никиты Струве, а значит, праправнук известного деятеля Освободительного движения, а потом – члена боровшегося с большевиками «Национального центра» П.Б. Струве. В своём интервью медиапроекту «Стол» режиссёр предупреждал будущего зрителя, что не даст оценок, ничего не скажет от себя. Но создать такой спектакль, не переживая наряду с автором сценария – Юлией Балакшиной – всё, о чём в нём говорится, глубоко и целостно, было, на мой взгляд, невозможно. Слова и музыка органично дополняли друг друга: трагические мелодии сопровождали текст без диссонанса и надрыва там, где нужно и насколько нужно, и светлые ноты духовных песнопений звучали именно тогда, когда вопрос требовал этого неявного ответа.

Лейтмотивом спектакля было несколько раз звучавшее в нём написанное предположительно в 1919 году стихотворение Николая Гумилёва «Заблудившийся трамвай». Оно было одновременно обращено к уже в полную силу проявившему себя недавнему прошлому:

Мчался он бурей тёмной, крылатой,
Он заблудился в бездне времён...
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!

И – пророчески – к ожидающей поэта всего через два года трагической гибели и к будущей и уже свершающейся судьбе России:

Вывеска... кровью налитые буквы
Гласят: «Зеленная», – знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мёртвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

Но, может быть, страшнее оказалось обращение не к трагическому, и всё-таки подлинному прошлому, а к той искусственной реальности, к нарисованному миру социализма, в котором жили и в который часто верили те, кто из 1967 года отправил запечатанные в ампулах послания на 50 лет вперёд, к году столетия революции. Когда звучали слова этих писем, было пронзительно жалко людей, искренне веривших в ложную (и вскоре саморазрушившуюся) картину мира...

Вторая, музыкальная часть концерта тоже содержала в себе в какие-то моменты очень тяжёлое, но постепенно становившееся ясным послание.

Начавшаяся с написанного в 1912 году «Вокализа» Рахманинова – с воспоминания о не только дореволюционной, но и довоенной России – она провела слушателя через погружение во тьму. Эта тьма, которая неизбежно отразилась в творчестве композиторов, пришедших к православию в глухие советские годы (Арво Пярта, Эдисона Денисова, Софьи Губайдулиной), была настолько ощутимой, что кто-то из слушателей, по их собственному признанию, хотел во время этой части концерта «выйти в фойе и закричать». Противоречие между страшным серым зданием отравившего страну гулаговского террора, а позднее застойного лицемерия и цинизма – и «улыбчивым», приставленным к этому зданию-тюрьме «пряничным» фасадом развитого социализма, то противоречие, которого не видели или, в лучших традициях оруэлловского двоемыслия, не позволяли себе замечать авторы бодрых посланий из 1967 года, не могло не явить своё безобразие во всей его тягостности через творчество ищущих и искренних людей. И не случайно третье, последнее из этих произведений – «De profundis» («Из глубины») Губайдулиной сопровождалось двумя цитатами из Писания, высветившимися сквозь темноту зала на экране:

«Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли» (Быт 4:10).

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин 1:5).

Они призваны были поддержать слушателей и помочь им вновь выйти к свету духовных песнопений, исполненных хором храма Святителя Николая в Толмачах, – «Ныне отпущаеши» (из «Всенощной» Рахманинова) и двух хоров из музыки Георгия Свиридова к трагедии А.К. Толстого «Царь Фёдор Иоаннович»: «Покаянный стих» и «Святая любовь».

Уже после концерта, обсуждая его с многочисленными слушателями (огромный зал Московской государственной академической филармонии был полон), я слышала очень разные отзывы. Не все были вполне единомысленны со мной: кто-то спотыкался о те или иные мелкие погрешности исполнителей, кто-то не выдерживал «тёмную» часть музыкальной программы. Но никакие разночтения в восприятии не смогли поколебать моё собственное впечатление. Этот концерт действительно смог внятно и очень проникновенно исполнить ту самую задачу, которую брал на себя: правдиво передать атмосферу октября 1917 года и наше отношение к нему. И не только наше, но и отношение других поколений, заставших ушедшее столетие.

Последним из музыкальных номеров было выступление хора храма Святителя Николая в Толмачах

 

Александра Колымагина

Кифа № 14 (232), декабрь 2017 года