Сложится ли картина из фрагментов мозаики

Интервью с профессором Николаем Николаевичем Смирновым, директором Санкт-Петербургского Института истории РАН

Н. Н. Смирнов

 

Вы участвовали во множестве конференций, посвящённых осмыслению событий 1917 года, и в России, и за рубежом. Не могли бы Вы сказать, что в них было, на Ваш взгляд, самым важным, центральным?

Что касается зарубежных командировок, то здесь наиболее важным был контакт с исследователями из Франции и Германии, которые занимаются изучением истории России. В ходе диалога стало ясно, что позиций, которые нас объединяют, гораздо больше, чем тех, что разъединяют. Есть сюжеты, на которых мы никогда не сойдёмся, всегда будем стоять по разные стороны баррикад, но большая часть сюжетов, процентов 90 – это то, что даёт нам повод говорить о согласии. Что касается внутрироссийских конференций – а кроме конференции, проходящей здесь, в Подмосковье, я участвовал в конференциях в Твери, в Москве, в Санкт-Петербурге, в Красноярске – то я сказал бы, что у российских исследователей, к сожалению, разность в осмыслении одной и той же проблемы всё ещё ощущается очень сильно. И надо проделать определённый путь для того, чтобы сблизить научные позиции и в конце концов прийти к какому-то консенсусу, что означает не столько однозначное решение той или иной проблемы, сколько близость осмысления того, что происходило в то или иное время, оценок того или иного события.

Перед одной из конференций, проходивших в этом году в Москве, заявлялась такая позиция: мы хотим максимально абстрактно рассматривать эти события, так, чтобы вопрос: «Вы за красных или за белых?» звучал примерно так же, как и вопрос: «Вы за персов или за греков?» Нам же кажется, что невозможно отвлечься от нравственной оценки тех или иных событий, тех или иных сил, тех или иных позиций. Мы не можем отвлечься от того, что, скажем, большевики вели себя запредельно безнравственно – даже на фоне всех остальных сил, которые тогда существовали.

Я думаю, что абстрактно осмыслять то, что происходило в России в 1917 году, не получится никогда. Вот если изобрести робота, способного анализировать заложенную в него необходимую информацию, тогда он даст какой-то абстрактный вывод. Любой человек, любой исследователь ориентируется на своё понимание событий, которые происходили в то время.

Когда я говорил в своём докладе о том, что общество должно быть толерантным, я имел в виду, что исследователи не должны перегибать палку, не должны всё время искать в ситуации революционных событий 1917 года, кто более прав, кто более виноват. Для эпохи от марта к октябрю это не очень серьёзный вопрос. Ситуация менялась кардинально в течение суток. И поэтому сегодня были правы одни, завтра – другие и послезавтра – третьи.

Вопрос в том, что значит «правы»? Если мы считаем, что правы победители, и они дальше пишут историю, – это одна ситуация. Если мы говорим о нравственной правоте, это немного другая ситуация. И тогда, например, на мой взгляд, Корнилов, который готов отдать жизнь за Россию, – прав, а Ленин и Троцкий – нет. Присутствовал ли этот нравственный аспект в обсуждениях?

Конечно, присутствовал и присутствует! Но, к сожалению, в сегодняшних оценках того, что происходило когдато, мы в значительной степени ориентируемся на тот опыт и те знания, которые получили уже после этих событий, за всё прошедшее столетие. И мы совершенно неспособны этот опыт и эти знания как бы немного отстранить и дать объективную оценку тому, что происходило на самом деле. Ведь как вы выбираете книгу для чтения? Вы выберете того писателя, который вам нравится, и отложите в сторону книгу писателя, который вам не очень симпатичен. Точно так же и в историческом процессе. Вы выбираете того исследователя, чьи позиции соответствуют вашему внутреннему убеждению. Но всегда ли этот исследователь и ваши внутренние убеждения правы в оценке того или иного исторического события? Я бы не сказал, что это всегда так.

Пока что в целом от происходивших в разных кругах в этом году обсуждений (не только конференций, но и всяческих вечеров и даже «музыкально-поэтических мистерий») возникает впечатление мозаики, которая не складывается в единую картину...

Да, это так. Хотелось бы, чтобы эта мозаика сложилась в более или менее определённую картину, чему моё сегодняшнее выступление и было посвящено. Я думаю, если мы это осознаем, то такая мозаика будет постепенно складываться. Я думаю, что первые шаги сделаны, и сегодняшняя конференция здесь, под Москвой, это показала.

К слову, сегодня очень востребованы доклады обобщающего характера. Меня приглашают в Уфу, в Новосибирск, в Красноярск с одной-единственной целью: дайте нам обобщение того, что уже имеется. Но сделать это очень сложно.

Единая концепция – это перспектива какого времени, как Вы думаете?

Сложно сказать. Никто не думал, что переосмысление советского исторического опыта уложится в прокрустово ложе двух-трёх лет, но оно уложилось. Потом появилась постсоветская историография со своими плюсами и со своими минусами. Вполне возможно, что как раз столетняя годовщина даст толчок к тому, чтобы эта мозаика сложилась в ближайшее время – может быть, в ближайшие 2–3–4 года. А может этого и не произойти, может быть, потребуется гораздо более длительный срок.

Беседовали Александра Колымагина, Анастасия Наконечная

Кифа № 14 (232), декабрь 2017 года