Иногда (в частности, в Вашем докладе) встречается противопоставление homo soveticus и homo antisoveticus. не помешает ли такая формулировка диалогу с людьми противоположных позиций?
И.В. Петров, кандидат исторических наук, ассистент кафедры Новейшей истории России Института истории СПбГУ: Мне кажется, проблема диалога связана не только с теми или иными формами и формулировками. Мои студенческие годы на историческом факультете СПбГУ в конце 2000-х прошли среди людей разных взглядов. И на первом, втором, третьем курсе между ними существовала какая-то дискуссия. Тем, кто сейчас стоит на радикально левых позициях, была тогда интересна, скажем, история церкви в плане действий патриарха Тихона. Когда они вдруг понимали, что он не придерживался резко антисоветской линии, для них это было каким-то новым восприятием церкви. Но после 2011-2012 года всё изменилось. Сейчас я смотрю на этих людей: у них в голове всё сложилось, всё решено. Для них есть абсолютное зло: это Российская империя и, допустим, церковь в своём современном состоянии; есть некие абсолютные силы добра, под которыми они понимают 1917 год, Ленина. И если года 3-4 назад я бы сказал, что диалог с ними, конечно, возможен и нужен, то сейчас какая-то попытка слышать друг друга или невозможна, или очень сложна. Они говорят, что Советский Союз для них не идеальное государственное устройство и не какой-то фетиш, но это лучше, чем то, что есть сейчас и тем более чем то, что было во времена Российской империи. И отрицательное восприятие церкви в свете 1917 года у них чёткое, сложившееся.
Это какая-то новая форма советскости, новая форма «совка» среди молодого поколения, которое не слышит, не понимает и не будет ничего, как мне кажется, ни в какой форме воспринимать...
Я скорее имела в виду ту часть пожилых людей, которые воспринимают резко поставленную «совку» границу как презрение по отношению к ним лично. Но эти люди действительно сейчас уходят со сцены...
Да, этого я вижу меньше, и сейчас появляется новое, в какой-то степени гораздо более опасное отношение к советскому прошлому. Оно в чём-то созвучно с фанатизмом столетней давности, то есть эти люди не конъюнктурно верят в какие-то экстремистские идеи, а действительно этим живут. (По оценке автора, в таком городе, как Санкт-Петербург последователей этого течения несколько тысяч. – Ред.)
Мы находимся в ситуации появления студенческих кружков, подобных тем, что были распространены во времена народничества, когда марксистами и анархистами становились выходцы из богатых семей. То есть даже знания о своём роде, пострадавшем во время репрессий, очень часто не являются прививкой от каких-то радикальных идей, от советизма. Я могу назвать среди таких людей и выходцев из верующих семей. На мой взгляд, это происходит потому, что уже выросло поколение, которое никогда не видело Советского Союза, даже в самом позднем варианте, и даже вал обличительной литературы 1990-х для них уже тоже как бы в прошлом...
А есть ли для них какое-то различение между феноменом большевизма, который во многом всё-таки представлял собой спекулятивное течение, направленное прежде всего на захват и удержание власти, и, скажем, умеренными социал-демократами?
Большинство из них во всяком случае не сталинисты: кто-то – поклонники Ленина, кто-то из них называет себя троцкистами.
Но Троцкий не лучше Ленина, и оба не лучше Сталина...
Я хотел сказать, что это не последователи меньшевиков и уж тем более легальных марксистов. Для них тот же Пётр Бернгардович Струве – это человек, который, как они сами говорят, если не продался, то всё же объединился с «буржуазными» партиями и организациями. Да, они могут уважать Плеханова, который под конец своей жизни убеждения поменял и большевизм не принял после установления диктатуры, или какие-то эсеровские организации... Но для большинства из них «тотемные фигуры» – это такие люди, как Ленин и Троцкий.
Они не считают, что, допустим, СССР образца брежневской эпохи - это и есть воплощённая социалистическая идея.
А какой советский период они считают образцовым?
Безусловно, ленинское строительство и борьбу.
Они воспринимают себя как наследников тех, кто и в советское (особенно в позднесоветское) время находился в определённой оппозиции к существовавшему строю.
Во многом это ещё и протест, и миф о том, что «антисоветская история» была придумана и навязана нам в 1993 году.
Как бы то ни было, это среда, которая уже всё для себя решила и которая не поддерживается до конца государством. Сложно понять, какую роль она будет играть через определённое время, условно говоря, через 5-10 лет. И одна из самых больших опасностей – то, что с ними бесполезно говорить...
